Кианта, 30 августа 1835 г.

После того как писал тебе последний раз, я направил­ся в Россию, где посетил деревню Лапукка по ту сторону границы. Заморозки почти везде погубили урожай, так что ячмень, к примеру, скосили косами и даже не обмолотили. Видать, для них будущий год будет очень тяжелым. Хоть на пожогах и сохранилось кое-что, но этого так мало, что зерна не хватит даже на семена. Может, на той стороне дела обстоят лучше. Эту неделю еще похожу с попами на кинкери, а затем не задерживаясь вернусь через Пуоланка. Через неделю, вероятно, покину эти края.

Каяни, 18 сентября 1835 г.

Мой дорогой брат!

Только что вернулся домой через Кианта, Пуоланка, Хюрюнсалми с русской стороны, где странствовал около шести недель и прошел в общей сложности шестьдесят миль. Благодарю тебя за те три письма, которые пришли за время моего отсутствия. Слова, которые ты просишь объяснить в «Калевале», я подыскал и постараюсь отпра­вить этой почтой. Присылай и впредь поболее, я постара­юсь объяснить, что знаю. За последнюю поездку опять накопилось несколько сот новых пословиц и загадок. Как только перепишу их, сразу же вышлю их тебе или твоему брату в Оулу. Пробовал упорядочить загадки лучшим об­разом, чем у Ганандера[109], у меня оказалось сотни полторы новых, кроме того, нашлись более удачные варианты неко­торых старых. [...]

Еще в 1835 году Лённрот задумал совершить поездку по всем тем местам, где бытует финский язык, и с этой целью хотел обратиться в уни­верситет за помощью, но не осуществил своих замыслов. Ему удалось выехать лишь осенью 1836 года, когда Финское литературное общество выделило для этого средства.

Эта поездка оказалась самой продолжитель­ной и была совершена в двух направлениях — на север и юг. Сначала Лённрот отправился на север, в деревни Ухтуа, Куусамо, Кереть, Ковда, Кандалакша, Кола, Инари, Соданкюля, Куолаярви, а дальше через Куусамо и Кианта в мае 1837 года вернулся в Каяни. Затем Лённрот отправился на юг, сначала в деревни Вуоккиниеми и Репола, а оттуда в финляндскую Карелию, где пробыл до поздней осени, как об этом свиде­тельствует прилагаемый путевой очерк.

Каяни, 8 марта 1838 г.

В письме от 28 февраля 1836 года Финское литератур­ное общество предложило мне совершить очередную по­ездку по сбору финских рун и прочих видов народного творчества, которые, передаваясь из уст в уста, могли со­храниться до сих пор, но которые еще не записаны. Обще­ство выделило мне для этого тысячу рублей. После того как мне был милостиво предоставлен отпуск сроком на год, составили и план поездки: сначала я должен был по­бывать у финнов, живущих в пограничных районах к севе­ру отсюда, а затем совершить поездку на юго-восток, ча­стично по территории России, частично — Финляндии.

Согласно нашему плану, мы отправились в Архангель­скую губернию в сентябре вышеупомянутого года, наш путь пролегал через деревни Лонкка, Вуоннинен, Ювялахти и Ухтуа. В Ухтуа я расстался с господином Йоханом Фредриком Каяном, студентом, делившим со мной путь до этой деревни и возвращавшимся теперь в Финляндию, сам же направился на север, в места, расположенные между озером Туоппаярви и финским приходом Куусамо. До рождества я побывал в деревнях Охта, Пистоярви, Суванто, Макари, Тухкала, Катослампи, Аккала, Кяпяли, Сууриярви, Вааракюля, в Ските и на Святом Острове. Рож­дественские праздники я провел в Куусамо, а оттуда по­ехал в окрестности Пяярви и Кантаярви. В России, север­нее этих мест, финноязычное население не проживает, фин­ские поселения кончаются здесь на двадцать-тридцать миль южней, чем в Финляндии, где земледелие и скотовод­ство распространены вплоть до деревни Кюрё, что на юж­ном побережье озера Инари. Если бы целый ряд вопросов, неотлагательно требовавших выяснения, не заставил меня поехать в Колу, мне бы не пришлось удаляться так дале­ко на север и я от Пяярви мог бы направиться прямо в Кемиярви, Соданкюля и Куолаярви. И тогда бы те два ме­сяца, которые я впустую странствовал среди лопарей и рус­ских, не пропали бы даром для моей непосредственной ра­боты.

Но перед поездкой я не представлял себе, сколь дале­ко на север России распространилось финское племя, я на­деялся встретить финнов у Кандалакши и еще дальше. Самые северные финские деревни — Рува и Тумча — рас­положены недалеко от Пяярви. На всем побережье доволь­но большого озера Коутаярви теперь не осталось ни од­ного поселения, севернее его финны уже не живут. Поэто­му из Пяярви я отправился на юго-восток в Кереть — до­вольно-таки большое село на берегу Белого моря, где жи­вут русские. Мой путь проходил южнее Коутаярви, через деревни Маявалахти, Хейняярви, Елетъярви и Уусикюля, в которых проживает финское население. От Керети до Кандалакши считают 12 миль: 4 — до деревни Мустайоки, 2 — до погоста Ковда, 3 — до деревни Княжая и 3 — до по­госта Кандалакша. Во всех этих поселениях говорят по-русски. От Кандалакши считают до города Кола 22 мили, из них 3 — до озера Имандра, 11 — вдоль по его берегу и еще 8 — до города. Все эти расстояния легко покрывают на оленях. В дороге через каждые три-четыре мили — поч­товая станция. Лопари, живущие на станциях, довольно сносно говорят по-русски. Кола — невзрачный городок на берегу Кольского залива, протяженностью в четыре мили, который нынешней зимою, как бывало и раньше, не за­мерз. Городок со всех сторон окружен сопками. Дрова для отопления возят на собаках, так же как в Ковде и Канда­лакше. Самые толстые березы, в диаметре не более двух дюймов, доставляются почти за милю по реке Туломе.

В начале марта я отправился из Колы, проезжая через лопарские поселения Муотка, Петсамо, Паатсйоки, Няутямё и доехал до Няутямёйоки, находящейся на границе с норвежской Лапландией, в пятнадцати милях к северу от погоста Инари. Говорят, будто весь путь составляет тридцать миль. Эти деревни находятся всего в каких-ни­будь трех-четырех милях от Ледовитого океана. В каждой из них в рубленных на скорую руку бревенчатых избуш­ках живет с десяток лопарских семейств. Большинство мужчин говорят или хотя бы понимают по-русски. Русские лопари — оседлый народ, говорят, что они даже при жела­нии не смогли бы вести кочевой образ жизни, поскольку во время постов ловят рыбу и едят ее вместо мяса. Види­мо поэтому они не разводят больших оленьих стад.