За письмо ему спасибо, за его стихотворенье, что меня в пути застало, в путешествии далеком, в странствиях моих по Кухмо, в Кианте, селе церковном, с пребываньем еще дальше за границей у карелов, в том приходе Вуоккиннеми, в лучшем песенном местечке, на земле большой России, где набил я до отказа песнями мешок дорожный, теми, что собрал в селеньях, что услышал я в избушках,

что мне были петы в лодках, что исполнены певцами, чтоб остались на бумаге песни о деяньях мудрых Вяйнямёйнена седого, также о коварных кознях Еукахайнена младого, о заботах неизменных раскрасавца Каукомиели, Лемминкяйнена-героя, и о том, как Илмаринен, тот кователь вековечный, в копоти кует осенней, как он трудится зимою, как он жарится у горна.

3 декабря 1833 г.

[...] Одних только рун о Вяйнямёйнене у меня около пяти-шести тысяч строк, из чего можешь заключить, что получится изрядное собрание. Зимой думаю снова загля­нуть в Архангельскую губернию и продолжить сбор рун до тех пор, пока не получится собрание, соответствующее половине Гомера. Все имеющиеся у меня руны по содержа­нию относятся к одному циклу о Вяйнямёйнене, и я поме­стил их в том порядке, в каком мне их отчасти спел, от­части рассказал один старец[76]. Таких рун у меня шестна­дцать. [...]

6 февраля 1834 г.

Господин профессор, Ваше письмо от 10 января и при­ложенное к нему письмо Копенгагенского королевского общества древней литературы получил 28 числа прошлого месяца. Я с удовольствием передам имеющиеся у меня руны в Финское литературное общество; собирался сде­лать это уже раньше, но медлил пока, надеясь получить новые дополнения к старым стихам. Отчасти мне удалось это осуществить прошлой осенью в Архангельской губер­нии, где я собрал порядочную коллекцию еще не издавав­шихся мифологических рун. Сравнив их с ранее извест­ными, мне захотелось объединить эти руны в единый цикл, чтобы на основе финской мифологии создать нечто соответ­ствующее исландской Эдде. Я сразу же приступил к делу, работал в течение нескольких недель или даже месяцев, до самого рождества, и подготовил большое собрание рун о Вяйнямёйнене, в том порядке, в каком и задумал. Осо­бое внимание я уделял последовательности героических деяний, о которых говорится в рунах. Поначалу это каза­лось трудным, но в процессе работы все стало прояснять­ся. Я опирался при этом и на прозаические рассказы, слы­шанные мною от старых людей в Архангельской губернии в виде сказок, в которых рассказывалось о тех же герои­ческих деяниях. Я думаю, господин Профессор не сочтет за обиду, если я кратко изложу здесь содержание рун с наиболее полно представленным поэтическим материа­лом. Приведу их в той последовательности, какой придер­живаюсь в упомянутом собрании.

Руна первая. В дороге Вяйнямёйнена встречает некий лапландец, уже давно затаивший зло на него. Когда Вяйнямёйнен едет верхом по берегу бурного порога, лапландец стреляет в него из лука. Стрела же поражает только коня, который, споткнувшись, падает вместе с Вяйнямёйненом в порог. Течение уносит Вяйнямёйнена в море, где он дол­го качается на волнах, не в силах выбраться на берег и не видя вокруг ничего, кроме воды до самого горизонта.

Это собрание в настоящее время состоит из шестна­дцати рун, в общей сложности более восьми тысяч строк. Его можно было бы напечатать, и даже с большим основа­нием, чем ранее собранные отрывки, но я все же думаю, что лучше отложить это до следующей весны. Дело в том, что этой зимой я задумал совершить новую поездку в Ар­хангельскую губернию, чтобы записать руны от знамени­тых рунопевцев, которых мне называли прошлой осенью, но которых я не застал дома. От них я несомненно получу много дополнений к сборнику, поэтому торопиться с изда­нием не следует. Вот только не знаю, способен ли один человек объединить отрывки рун в единое целое, или это лучше сделать группе людей, поскольку последующие по­коления, возможно, оценят его столь же высоко, как гот­ские народы Эдду, а греки и римляне — если уж не как Гомера, то по крайней мере как Гесиода[78]. Поэтому я и ре­шил предложить свою рукопись на рассмотрение Литера­турному обществу.

В настоящее время привожу в порядок, в основном пе­реписываю набело, собранные мною новейшие финские руны, думается, скоро закончу и пошлю их в Литератур­ное общество.

Затем думаю подготовить для печати руны-заклинания. Я нашел способ издать их в наиболее сжатом виде. Каж­дое заклинание состоит из нескольких частей, из которых только одна относится к данному заголовку, другие же являются общими, одинаковыми для всех. Различно, на­пример, описание зарождения зла, которое следует изгнать заклинанием; повторяются же такие части, как мольба, обращенная к различным божествам, слова о бане, о пче­ле и прочее. Если не делать такого разграничения, то в каждом заклинании придется повторить места, одинако­вые для всех заговоров, будет много повторов, и стихи станут слишком длинными. Ни Топелиус[79], ни другие не обращали на это внимания, поэтому у них одни и те же строки повторяются в каждом заговоре, иногда с незначи­тельными изменениями, ухудшающими заклинание. [...]

В качестве члена Финского литературного общества ос­мелюсь высказать здесь пожелание, чтобы Общество изы­скало возможность отметить наиболее одаренных финских поэтов-самоучек. Может быть, уместно было бы выписать им одну или обе наши финноязычные газеты. Тем самым мы поощрили бы их и одновременно содействовали стрем­лению Общества, направленного на просвещение народа. Вообще-то нетрудно перечислить имена наиболее одарен­ных поэтов, но не знаю другого, заслуживающего больше­го внимания, чем живущий в Рауталампи Корхонен[80]. [...]

Основной целью поездки, предпринятой Лённротом во второй половине апреля, был сбор до­полнительного материала для ранее подготовлен­ной им рукописи «Собрание рун о Вяйнямёйнене». Лённрот через Кианта дошел до русской Карелии и тем же путем вернулся обратно, побы­вав в карельских деревнях Лонкка, Вуоннинен, Ювялахти, Ухтуа, Вуоккиниеми, Чена, Кивиярви и Латваярви. Особое значение этого путешествия заключается в том, что Лённрот встретился с лучшим рунопевцем Беломорской Карелин Архиппой Перттуненом. Основной текст путевых заметок был опубликован в № 56-60 газеты «Helsingfors Morgonblad» за 1835 год. К данному тексту добавлены выдержки из дневника, напи­санные в 1835 году, а также письма, относящие­ся ко времени поездки Лённрота в Репола осенью 1834 года, о которой нет других данных.

4 января, воскресенье, 1835 г.

Принято считать, что в Кианта, как и в других отда­ленных приходах, жить скучно. Кто знает, как было бы, живи я там постоянно, но мне здешняя жизнь показалась интересной. Да и помощник мой не жаловался на скуку. Он был мастером на все руки: делал скрипки и прочие предметы, вырезал разные инициалы для печаток, содер­жал школу для троих ребят. Дети, почти одногодки, чита­ют, мастерят луки, стреляют из них, катаются и т. д. За их занятиями и забавами приятно наблюдать.

От Кианта я проделал путь в пять-шесть миль в сто­рону Куусамо, заходил во многие дома на своем пути. Почти в каждом доме есть [духовные] книги, которые хранят обычно в корзине на столе или на лавке. [...]

Ночевал в усадьбе в Кюлмясалми. Мне показали здесь мальчика, который с детства был глухонемым. Ему было лет шестнадцать, на вид он был здоровый и подвижный. Рассказывали, что он хорошо выполняет любую работу, понаблюдав сначала, как это делают другие. Я ничем не могу ему помочь.