На той же неделе, когда праздновали в Кекъярви, та­кой же праздник был и в погосте, кроме того, пономарь собрал толоку на жатве. И всюду меня заставляли есть и пить чай, так что для меня веселье оборачивалось боль­шим мучением. Но и это еще не все: за хорошее угощение я со своей стороны должен был, выражая свою признатель­ность, играть на флейте. Им отнюдь не надоедало слушать, они просили поиграть еще и еще. Бесчисленное множество раз я жалел, что взял с собой этот злополучный инстру­мент, и не раз готов был бросить его в угол.

Между тем были еще и другие трудности. Всех сколь­ко-нибудь странных путников, которые едут без шума и не по-господски, здесь сразу принимают за беглых либо за преступников, и я зачастую попадал под подозрение. Так, однажды ночью я проснулся в своей горнице от шума на улице, но, не зная причины переполоха, скоро снова уснул. Лишь на следующее утро поп рассказал, что к дому при­ходила целая толпа подвыпивших мужиков, чтобы связать меня, потому что я, дескать, беспаспортный разбойник. С большим трудом попу удалось отговорить их от этого.

Я мог бы перечислить немало подобных неприятностей, происходивших со мною во время разных пирушек и сбо­рищ. Но была от них и немалая польза. В местах, где со­бирался народ, мне было легче познать страну и обычаи, а иначе в страдную пору это было бы затруднительно. Лю­ди в этих местах довольно миловидны, сухощавы и строй­ны. Их одежда мало отличается от той, что носят в Аунус, и земля у них обрабатывается почти так же, как там. Они выращивают рожь, ячмень, овес, горох, бобы и не­большое количество картофеля. Большей частью все высевается в поле, леса под пашни корчуется мало. Ско­товодство здесь, как и по берегам Свири, ненамного про­двинулось со времен Адама. Во всем крае я нигде не видел железных котлов. Пищу готовят в глиняных горш­ках, которые ставятся в печь. Остальное готовится следу­ющим образом: нагретые в очаге камни опускают в посуду с водой и держат там до тех пор, пока вода не закипит.

Поскольку основной задачей для меня па этот раз явилось изучение грамматики и словаря, которые заняли все время, я не успел собрать почти ничего другого. Един­ственное, что я все же записал в книгу, это несколько сказок, пословиц и загадок; возможно, сумел бы записать и песни, которые поются в народе, но мне пришлось уехать прежде, чем я научился хорошо понимать и пользоваться их языком.

Этот язык небезынтересен, исследователь финского языка найдет в нем немало материала, подтверждающего его теоретические предположения. [...]

Получив грозное письмо из Хельсинки, в котором мне предписывалось немедленно приступить к своим служеб­ным обязанностям, я раньше времени оставил страну веп­сов, откуда через Аунус, Салми, Импилахти и Сортавалу вернулся прямо в Каяни.