В Кесяйоки — деревне, расположенной недалеко от Ке­ми, мы едва не остались без приюта, нас не впускали даже на постоялый двор, а на следующий день не хотели давать лошадей. Наконец, устав выслушивать одни и те же слова «подорожна, прогон» и пр., часов в двенадцать дня Кастрен пошел пешком по дороге, ведущей в Кемь, надеясь раздобыть там либо подорожную[175], либо лошадь, а я ос­тался с вещами. Но, видимо, из опасения, что слишком долго задерживают нас, либо по другой причине, вскоре во двор привели двух лошадей и я смог выехать. Между пятым и шестым верстовыми столбами нагнали Кастрена. Лошадь, на которой я ехал, устала к концу пути, хотя в основном мы ехали шагом. Последние пять верст до города мне пришлось идти пешком. Несмотря на такой провоз, возница потребовал уплаты шестьдесят копеек за милю, хотя обычно платят лишь пятьдесят копеек, но что­бы отвязаться от него, пришлось уплатить то, что он про­сил.

В будущем, если позволят время и обстоятельства, я напишу в течение зимы о своих поездках в Лапландию, но поскольку о них и так написано немало, я хотел рас­сказать об этой части своей поездки.

В конце письма порою принято просить прощения, ссылаясь на спешку, небрежность и пр., я тоже имею пол­ное основание для перечисления целого ряда причин, ме­шавших мне: эти заметки делались то в кережке, то во время отдыха, во время перекура, и, ко всему прочему, русский и лопарский языки настолько переполняют меня, что при всем желании я не могу составить сейчас ничего целостного.

Кемь, 4 мая 1842 г.

Э. Лённрот

Архангельск, 2 июня 1842 г.

Высокообразованный, всеми чтимый господин коллеж­ский советник!

Очень благодарен Вам за книги, которые получил здесь, в Архангельске, равно же как и за Ваше любезное письмо от 14 (26) апреля. Мы так и не поехали через Онегу, поскольку узнали в Кеми, что архимандрит Вениа­мин пребывает в Архангельске, где и нашли его в полном здравии. Он очень доброжелательно принял нас и объявил о своей готовности учить нас языку самоедов, но поставил условие без его дозволения никому не сообщать об этом ни устно, ни письменно. За два вечера он вкратце позна­комил нас со своей грамматикой, в результате чего я при­шел к выводу, что если и существует какое-то родство меж­ду самоедским и финским языками, то оно настолько даль­нее и незначительное, что мне вовсе не стоит тратить вре­мя на изучение этого языка. Ни одно числительное не было сходно с финским, даже в той мере, в какой русские пять, семь, сто, тысяча напоминают финские viisi (viiti), seitseniä, sata, tuhansi; точно так же обстоит дело и с ме­стоимениями. Кроме того, я спрашивал отдельные слова у здешнего самоеда, но и таким способом мне не уда­лось выявить значительного сходства. На этом я пока и закончил курс изучения языка самоедов, поскольку счи­таю для себя изучение его бесполезной тратой времени, к тому же в дальнейшем, когда Вениамину удастся издать свою грамматику, словарь и евангелие, и после того, как станут известны результаты Ваших и Кастрена исследова­ний, я смогу быстрее выучить этот язык.

Итак, я оставляю самоедов и направляюсь отсюда к вепсам, в те края, где они, по вашим описаниям, прожи­вают. Таким образом, я надеюсь сделать намного больше для финской грамматики и словаря, чем это удалось бы мне с помощью самоедского языка. У вепсов я думаю пробыть до поздней осени, а затем через Аунус и Сортава­лу вернуться домой. Но если бы представилась такая воз­можность, то есть если бы мне дали отпуск, то следующим летом я охотно поехал бы в Эстонию и Курляндию, потому что по книгам эстонский язык невозможно изучить на­столько хорошо, чтобы его можно было уверенно сравни­вать с финским. Я тешу себя надеждой создать сравни­тельную грамматику финского, олонецкого[176], вепсского, эстонского и лопарского языков, хотя бы такую, которая содержала бы в себе этимологию разных форм и морфо­логию вообще. Кроме того, тщательное сравнение этих языков важно и в лексическом отношении, потому что за­частую невозможно выяснить первоначальное значение слов, изучив лишь один язык, а кроме того, это взаимно обогатило бы эти языки.

Лопарский язык я также исследовал едва ли даже на­половину, так что следовало бы еще одну зиму провести среди лопарей. Этой зимой, изучая лопарский язык и поль­зуясь для этого вышедшими из печати книгами, я добился все же того, что уже не сбиваюсь так часто из-за неточного правописания. И пока мне приходится довольствоваться таким результатом. Из-за писем, которых я жду из Фин­ляндии, задержусь здесь еще недели на полторы-две. Отсю­да мой путь пойдет через Каргополь в Вытегру, а оттуда — на юг, затем через Лодейнопольский округ на юго-запад­ное побережье Онежского озера. Если не раньше, то из Аунус с удовольствием сообщу Вам, как проходит поезд­ка. Благодарю Вас за то, что Вы послали мне сведения о местах проживания вепсов, полученные мною в двух письмах за прошлый год, которые теперь мне очень при­годятся.

Согласно Вашему пожеланию, я не буду сейчас от­правлять деньги за купленные для меня книги, отмечу лишь для себя, чтобы отправить, когда Вы опять будете в Петербурге. К тому времени я, возможно, узнаю сумму почтовых издержек за их пересылку. Книги для меня как нельзя более кстати, потому что здесь мы с Кастреном рас­стаемся и одному из нас пришлось бы остаться без рус­ского словаря — в Архангельске нет книжного магазина. Если это письмо еще застанет Вас в Петербурге, то я по­просил бы Вас отправить в Вытегру небольшую книгу под названием «Грамматика финского языка, сочиненная Г. Окуловым, печатав 1836. Типогр. Академии наук». Преж­де мне не доводилось слышать о существовании этой грам­матики, которую я нынче одолжил у Вениамина, и из опа­сения, что Вы, возможно, уже успели уехать в деревню и я не смогу ее получить, я переписал из нее все, что ка­сается непосредственно олонецкого [диалекта].

С глубоким уважением, оставаясь и впредь

Вашим покорнейшим слугой,

Элиас Лённрот

Архангельск, 24 июня 1842 г.

[...] О своей поездке в Кемь я писал уже в прошлом письме, так что добавить к этому нечего. В Кеми мы пе­режидали распутицу, которая задержала нас там вплоть до 19 мая. Из Кеми в Архангельск вообще нет летних проезжих дорог, поэтому нам пришлось ждать, чтобы при первой же возможности поехать по морскому пути. Нам нужно было попасть к архимандриту Вениамину для изу­чения языка самоедов. Итак, мы сели в первую лодку, от­плывавшую из Кеми в знаменитый Соловецкий монастырь, расположенный на большом острове, в шестидесяти вер­стах пути. Кемь, которую я покидаю, — это молодой город, однако создающий впечатление старого и обветшалого. Ему теперь семьдесят лет, а подобный возраст для города не соответствует даже семидесяти дням человеческой жиз­ни. Город выстроился возле небольшой бухты, полукругом в форме лошадиной подковы, чуть севернее реки Кемь, малая ветвь которой и еще какая-то речка протекают через городок. В месяцеслове (календаре) 1841 года на­званы число домов — 316 и численность населения — 1726, но, по мнению многих жителей Кеми, обе эти цифры весь­ма приблизительные. Летом по улицам, говорят, невоз­можно ездить, поэтому во всем городе нет ни дрожек, ни карет. Не знаю, можно ли по ним проехать на телеге, но полагаю, что при большой необходимости это возможно. Для пешеходов проложены довольно хорошие, широкие деревянные тротуары — такие же, как и здесь, в Архан­гельске; различаются они лишь тем, что здесь тротуары, как правило, находятся посередине, а проезжая часть дороги — по обеим сторонам от них. [...]

Кроме нас в лодку сел исправник Кольского уезда, ти­тулярный советник Иван Латышев, с которым мы позна­комились уже в Коле и убедились в том, что он порядоч­ный человек. Мне удалось немного подлечить его хрони­ческие ревматико-ипохондрические недуги, так что недели через две, вернувшись из Архангельска, он сказал, что из­бавился от ревматизма и лишь незначительно страдает от ипохондрии. В лодке находилось также несколько бого­мольцев-паломников и среди них — две женщины родом из Ярославской губернии, если я правильно помню. Они уже зимой прибыли в Кемь, чтобы поехать, по их словам, в ши­рокоизвестный монастырь, дабы постигнуть блаженство для души. Но, похоже, немало таких богомольцев, кото­рые, прикрываясь тем, что они якобы идут в монастырь, бродят по всей стране и кормятся подаяниями. [...]