На судне, как ни странно, закричали восторженно, видимо рассчитывали на нечто подобное. И этот случай лишь порадовал праздных зевак. Питер налёг на руль, заскрипели снасти, хлопнул парус, бот развернулся и направился к берегу.

ГЛАВА 4 Штатгальтер голландский Вильгельм Третий, король Английский

Стояли рождественские дни, в почётном углу сверкало мишурой и яблоками еловое дерево, которое лично наряжал герр Питер. Было то слегка непривычно для Меньшикова, как радостно и искренне этот голландец предавался празднику, лаже дал денег на устройство фейрверка в Саардаме.

Праздничное угощение было богатым запечённый гусь, вино с пряностями, а не просто приятный обед с мозельским вином и копчёными угрями. За столом сидели Питер, Алексашка и метрессы Мадлен и Анабель.

Мадлен сидела на коленях своего рослого кавалера, Питер поднял бокал с золотистым вином.

– За наших прекрасных дам!

– О, как мило, Piter! – восхитилась Анабель, – вы с Мадлен словно сошли с картины Рубенса!

Меньшиков ни черта не понял, что там за парсуна такая? Но, herr Piter замечание харчевницы понравилось, он оценил, и поцеловал руку женщины. Tzar умел быть обходительным, хотя и вспыльчивым бывал до безумия, и уж побольше,чем Пётр Алексеевич…

Тут раздался стук в дверь, и в дом вломился запылённый посланец .

– Письмо Петру Алексеевичу! – отрапортовал мужчина, и отдал письмо царю.

Читал, как видно, Piter ещё с трудом, но разобрался, в чём дело. Спрятал послание в карман кафтана, поклонился дамам.

– К вечеру уезжаем, простите, государственные дела!

– О, Piter. ты так молод… Но уже повелитель громадной страны! – и Мадлен прижала свои руки к корсаж платья, выражая полнейший восторг.

Алексашка принялся готовить сундуки, укладывать вещи, скоро за ними должна была прийти баржа, на которой им надо добраться до Амстердама. Анабель помогала своему сердечному другу. Девица очень аккуратно перебирала камзолы и рубашки, получалось у неё просто-любо дорого.

Всё выходило на редкость беспокойно. Вильгельм, Штатгальтер Голландии и король Британии пожелал увидеть русского царя.

***

Всё же и здесь началась зима. Ну какая зима, снег в сих местах не лежал, а вот промозглая сырость пробирала до костей. Меньшиков кутался в плащ, с тоской вспоминая о своём вольчьем тулупе и прелестях Анабель.

– Мин херц, а можно было и девок прихватить, – заметил он с некй надеждой.

– В Амстердаме и Лондоне этого добра много. Найдём там ещё. Мне вот, надо верно себя повести с Вильгельмом Оранским, не роняя царское достоинство. Что бы честь госуарства не уронить.

– Да знает он всё о тебе … Наглым надо быть, и вида не подавать. Парсуну закажи у художника.Что бы все поняли, что ты и есть настоящий Государь.

– Надумал я в Москве Школу для Навигаторов открыть. Сюда учеников возить, куда как дорого станет. Деньги и для другого понадобятся. А насчёт портрета умно. Так и сделаем.

Но ночью Питера неожиданно стала бить лихорадка. Голландец трясся под толстыми одеялами, а затем лежал в одном исподнем, изнывая от жара. Его лоб покрылся испариной. Алексашка приложил на лоб больному тряпку, пропитанную холодной водой, приготовил новое бельё. Уже стал рыться в аптекарском ящике, выискивая нужные сборы трав. Питер приподнялся и с трудом произнёс:

– Можжевеловой, Aleksashka…Только она одна от этой напасти помогает…

Меньшиков достал штоф с водкой, принюхался, проверяя, то ли достал, и задумавшись, нацедил в серебряную ложку.

– Нет, тут ложкой не обойдёшься… Два полных стакана!

Великан мигом осушил предложенное, даже не поморщившись. Закуска тоже не понадобилась.

– Джунгли Колумбии, продолжил он, – место плохое, не приезжай туда никогда… – прошептал и забылся тяжким сном.

Меньшиков внимательно смотрел на человека, обещавшего ему могущество, а сам же мучился неизлечимой болезнью и был так слаб и беззащитен сейчас. Но. служба есть служба, и переодел нового царя, и укрыл одеялом.

И точно. наутро царь был здоров и весел. Вышел на палубу корабля, не побаиваясь ветра и холода. Меньшиков попробовал изобразить подобное, но поспешно накинул тулуп.

– Мин херц, холодно… Простудитесь ведь…

– Ничего. для моряка- лучшее лекарство- морской воздух, – и опять зло рассмеялся, – ничего, и Вильгельму покажу… Плевал я на него.. – говорил он уже по-русски.

Во дворце принимали Питера по-царски, стоял караул из гвардии штатгальтера, сам голландский властелин вышел навстречу Царю.

– О, возлюбленный брат мой, – произнёс Вильгельм, и пристально посмотрел на Русского государя.

Штатгальтер Нидерландов и король Англии выглядел вполне основательным и сильным человеком. Тонкое волевое лицо, находящееся будто в плену обширного вороного парика, украшенное ухоженными усами. По виду, здоровье представителя династии Оранских было не очень, но и Питер знал, что Вильгельм отчаянно смел и умен, что доказал, свергнув короля Якова Стюарта с английского престола.

Питер чуть покровительственно усмехнулся, и по взгляду этого монарха понял. что тот знает, кто он такой. Пальцем поманил к себе дьяка Возницына, и на ломаном русском произнёс:

– Переводи…

Лефорт, этот швейцарский хитрец и проныра. спрятал улыбку под надушенным платком, а Головин гордо опёрся на свою трость. Видимо, боярин оценил умение и ловкость нового царя.

– Я здесь что бы приветствовать своего брата Вильгельма, короля и штатгальтера…

Возницын переводил намеренно заковыристую речь Петра. Было сказано, что царь желает нанять мастеров и математиков для навигацкой школы в Москве. Больше Вильгельм нахально на русского владыку не взирал.

Дальше был дан обед и бал в честь русского царя. Придворные дамы были удивлены, что гость с Севера не чужд галантным увеселениям.

Пётр подошёл к Лефорту, генерал снова расшаркался, демонстрируя всяческую преданность.

– Я снова рад видеть ваше царское величество… – произнёс он.

– При малых приемах и балах называть меня просто- герр Питер, – произнёс царь.

– Как будет угодно вшей милости…Нам необходимо посетить Вену, двор императора Леопольда. Но жто произошло позже.

Тревога на Москве

Боярин Ромодановский сидел за столом итальянской работы. Непростым, особенным, а сделанным для дел важных. Сотворил сие чудо венецианский мастер Николаус Креспи, как рассказывал Фёдору Юрьевичу дьяк Посольского Приказа, заказавшего такую приятную штуку. Сидел боярин за резной доской, нарадоваться не мог. С каждой стороны по три ящичка добрых, посередине- ещё один большой ящик, закрывавшийся на ключ. Изящная резьба покрывала наружность стола. Боярин потянул бронзовую рукоять одного ящичка- достал лист бумаги, а другую- гусиное перо и отложил в сторону.

Читал письмо, писаное Меньшиковым от имени царя. Да, уж почти год Великое Посольство в Европе, колесит по столицам. И царь теперь на месте, русский язык учит… Лишь выучил, так что б получше… С улицы чуть потягивало холодом и сыростью, и Ромодановский, славившийся тучностью, укрылся громадной плотной шубой, запахнулся поплотнее.

– Врут всё, что тучные, дескать не мёрзнут, – прошептал он, – зябко то как!

Налил себе в серебряную рюмку водки и с удовольствием выпил. Так, кажется потеплее стало, с удовольствием подумал боярин. В дверь постучали, отвекая от дел. Ромодановский спрятал приборы, и строго сказал:

– Кого там несёт, на ночь глядя!

Но всё одно, зашуршали, заскрипели. Заглянул подьячий Фоменко, весёлый парнишка, с посада. И служит хорошо, преданно, и быстр умом , разумен…

– Батюшка, вот письмо от боярина Троекурова, Ивана Борисовича.

– Сюда давай, быстро!

И полные пальцы, унизанные перстнями, потянулись за посланием. Придвинул к себе подсвечник с тремя горящими свечами. Быстренько сорвал печать и развернул бумажный лист. привычно опустил славословие, и начал читать только с дельного и важного: