Всегда удивлялась, зачем на такую ответственную работу берут стариков? Сколько уже было вооруженных нападений на детские учреждения, вот только руководству и дела нет. Как брали на работу, так и берут пенсионеров. На зарплате экономят. А что такой дедушка сделает против вооруженного преступника? Правильно, ни-че-го!

Дверь аудитории была приоткрыта. Просунув голову внутрь, осмотрелась. Никого, только на преподавательском столе в прозрачном кубе какой-то шевелящийся клубок.

Дверь в лаборантскую тихо скрипнула.

— О, Матвеева! Чудесно, поможешь мне рабочие места для лабораторной подготовить.

Это Мария Федоровна, наш преподаватель по физиологии и генетике, по прозвищу Мамзель. Видимо, данному за ее несколько старомодную манеру одеваться. У этой тридцатипятилетней женщины с хорошо сохранившейся стройной фигурой была тяга ко всему винтажному, что, хотя и шло ей, но и добавляло возраста. А кроме вещей еще эта идиотская прическа в виде «гули» или «кукиша» на самой макушке. Единственное, что разрушало ее образ «путешественницы во времени», это большие красивые, грамотно подведенные серые глаза.

Женщина тяжело опустила на свой стол картонную коробку. От удара клубок в цилиндре зашевелился активнее. Я присмотрелась. Ооо, нет! Лягушки! Хотя кого я ожидала увидеть на лабораторной по препарированию лягушек?

— Маша, давай пошустрее, разложи все необходимое по партам, — кивнула Мамзель на коробку и внимательно на меня посмотрела. — Даа, Матвеева, хорошо, что ты в медицинский не пошла. Вон, сама уже зеленого цвета! В педагогическом, конечно, мало подобных лабораторных, но все же они есть. И что будем делать? — Мария Федоровна сочувствующе на меня посмотрела и тихо добавила: — Это даже не индивидуальный зачет, когда я могу «за красивые глазки» оценку поставить. Лабораторные проходят только всей группой, здесь у всех у всех на виду. Сама понимаешь.

Я кивнула, продолжая раскладывать по столам пинцеты, ножницы, скальпели и другие страшные инструменты. Да уж, при моей любви к животным я даже лечить их не смогу, уж больно брезглива, а еще боюсь всех мелких гадов, таких как мыши, лягушки, черви, пиявки, тараканы…

Хотя… Почему это боюсь? Я даже на мгновение замерла, ошарашенная возникшей в моей голове идеей.

Дверь хлопнула, и аудитория начала наполняться, как всегда, опаздывающими студентами.

— О! Матвеева, что залипла? Представляешь, как будешь сегодня лягушку резать? Или в медпункте отлёживаться!? — говоривший противно заржал, и я, даже не оборачиваясь, знала, кто это.

— Матвеева, а ты пол около своей парты помыла? — вторил ему вкрадчивый голос. — А то валяться на грязном полу как-то негигиенично! — И следом дружный ржач единственных парней на нашем факультете.

Я стиснула зубы и промолчала. Мне сейчас было некогда отвечать на подколы, да и незачем. Быстро взглянула на часы в телефоне, до звонка три минуты. Нужно успеть! Всё оборудование для лабораторной я разложила по столам, поэтому, повесив сумку на спинку стула, села и попробовала сосредоточиться на желании. Но какое там! Шум, смех, язвительные замечания Тимона и Пумбы — это прозвища двух наших шутников мужского пола, вполне соответствующие как их внешности, так и философии жизни.

В пединститут на биологический факультет они поступили по двум причинам. Первая — родители требовали предоставить им «корочку» о высшем образовании, и вторая — легко поступить. Ну как легко? Для девушек это вовсе не так, но парни-педагоги почему-то всегда нарасхват в школах. Не то потому, что это экзотика, не то для того, чтобы хоть как-то разбавить «дружный» женский коллектив педагогов. Так вот, парней принимали в Пед можно сказать за «красивые глаза».

Оказавшись лишь вдвоем в цветнике из двадцати пяти девушек, ребята сразу спелись, являясь полной противоположностью друг другу внешне, но имея похожие характеры и общую жизненную философию.

«Пумба» — это Петр Кабанов. Высокий юноша плотного телосложения, с упитанными щечками, между которых уютно примостился курносый нос. Так что что внешне, что благодаря фамилии, прозвище напрашивалось само собой и приклеилось мгновенно.

«Тимон» — Тимофей Муравьев — оказался полной противоположностью своему товарищу: маленький и астенического телосложения. Он словно хитрый и увертливый сурикат умудрялся любые идеи товарища превращать в свои, тем самым добавляя себе значимости.

И Тимофей, и Петр очень не любили прикладывать к чему-либо усилия, предпочитая выезжать на халяву и зарабатывать себе авторитет не за счет собственных достижений, а за счет преуменьшения их у других. А точнее, принижая, унижая и высмеивая.

Как известно, у каждого человека есть своя «ахиллесова пята», свое слабое место. Так вот, эти двое были просто мастерами по ее выявлению. Мое слабое место они тоже довольно быстро просекли, о чем и напоминали мне при любом подходящем случае.

— Ну так что, — снова вклинился в мои мысли Тимон, — как лягушенцию будешь сегодня резать, вдоль или поперек? — и заржал, донельзя довольный своей шуткой. А я уж и не чаяла, когда же начнется урок.

— Матвеева! — Голос Марии Федоровны с трудом проник сквозь барьер из моих мрачных мыслей.

Я встала из-за парты и подошла к учительскому столу. В этот момент прозвенел звонок на урок. Преподаватель, поморщившись, переждала его пронзительную трель и попросила меня:

— Маша, раз ты у нас сегодня за дежурную, принеси, пожалуйста, из лаборантской на втором этаже четыре плаката по лабораторной работе номер тридцать пять. И поскорее, а то не успеем за урок сделать.

Я кивнула и выскользнула за дверь. Так приятно было и легко пробежать по опустевшему и тихому коридору университета и буквально слететь по ступеням на этаж ниже. В лаборатории номер один я огляделась. На вбитых в стену трех гвоздях тяжелыми стопками висели картонные плакаты с картинками пояснений по различным практическим работам. Все четыре плаката с лягушками оказались сверху. Сняв их с гвоздя, невольно задержала взгляд на рисунках, изображавших этапы препарирования озерной лягушки. И вдруг страх вернулся. Я не то что резать, я прикасаться к этим скользким тварям боюсь просто до умопомрачения! Но и не сдать эту работу я тоже не могу.

И тут я наконец решилась. Что не дали мне сделать в аудитории, нужно попробовать здесь, пока тихо и никто не отвлекает! Надеюсь, я не только материальное могу желать, но и нематериальное тоже! Так или иначе, не попробую — не узнаю. Стоя зажмурившись посреди лаборантской и сжав побелевшими от напряжения пальцами плакаты, я пожелала перестать бояться лягушек, мышей, насекомых и вообще всех мелких тварей, которых раньше боялась.

Открыв глаза, прислушалась к изменениям внутри себя. Ничего особенного не заметила. Неужели не получилось?

Ой! Меня же преподаватель ждет! Я подхватилась и, хлопнув дверью, понеслась назад.

В кабинет биологии я влетела, запыхавшись, и увидела, что все уже получили «рабочий материал». Студенты, сжав в левой руке по лягушке, примеривались, как бы половчее снести бедной полголовы.

Я подошла к доске и принялась развешивать плакаты, пытаясь понять, что же я сейчас почувствовала, увидев страх всей своей жизни. А ничего! Я ничего не почувствовала! Мне не было ни страшно, ни противно.

Еще не веря в свое счастье, я развернулась и оказалась напротив наполовину опустевшего куба с земноводными. С интересом понаблюдав за их перемещениями, я вздохнула и прошептала:

— Ну, кто не спрятался, я не виновата!

Отвернулась и, опустив руку, достала лягушку.

В аудитории стало необычайно тихо. Я подняла голову и встретилась с двадцатью семью удивленными парами глаз, направленных только на меня.

Мария Федоровна пришла в себя первой.

— Мария, вы больше не боитесь лягушек?

— Да вроде нет, — пожала я плечами.

— Может, ты тогда покажешь нам мастер-класс, как их обездвижить? — послышалось с четвертой парты среднего ряда, и следом раздался противный тонкий смешок Тимона.

— Почему бы и нет! — ответила я, прежде чем сама осмыслила, что только что сказала.