В тишине слышался лишь шорох замёрзших листьев под ногами и тонкий перестук жемчужин в Мстишином очелье. Ратмир шёл уверенно, словно был здесь не первый раз.

Тропинка завернула и теперь бежала прямиком к подножию великанского дерева. Жёсткие, ржавые листья дуба вызывающе рдели посреди скорбной голой рощи, и Мстислава не сразу заметила человека, стоящего под ним.

Князь Любомир, облачённый в алое корзно, меха и золото, ждал их возле каменной плиты, где стояли кувшин и чаша. Хорт вышел вперёд и, низко поклонившись, водрузил каравай рядом. Не поднимая головы, он отступил обратно за спины молодых. Векша подала князю рушник.

Любомир неторопливо набрал в кувшин воды из источника, тихо журчавшего у корней дуба, и наполнил чашу.

— Дети мои, — начал он, — вы пришли в святилище богов, чтобы связать свои жизни. Чтобы соединиться подобно тому, как соединены Небесный Отец и Великая Мать, небо и земля, день и ночь, солнце и луна. Готовы ли вы принести свои клятвы здесь, в заповедном месте, перед Священным Дубом?

Он выжидающе посмотрел на Мстишу и Ратмира, и те ответили:

— Да.

Любомир кивнул и продолжил:

— Мстислава, дочь Всеслава, хочешь ли ты этого мужа?

Мстиша перевела взор с князя на его сына. Ратмир смотрел спокойно, точно был готов принять её любой ответ.

— Хочу, — твёрдо ответила девушка.

Любомир удовлетворённо кивнул и повернулся к княжичу.

— Ратмир, сын Любомира, хочешь ли ты эту деву?

— Хочу, — не раздумывая, согласился тот.

— Клянётесь ли вы разделить друг с другом любую судьбу, добрую и худую? — Дождавшись их одновременного «да», князь снова кивнул. — Клянётесь ли идти рука об руку через невзгоды и радости? — Мстислава и Ратмир снова ответили согласием. — Клянётесь ли оставаться верными друг другу в болезни и здравии?

Получив последнее «да», князь закрыл глаза.

— Да будет так. Подайте ваши руки.

Мстиша и Ратмир подчинились. Любомир достал из ножен короткий клинок. Мстислава вздрогнула, когда холодная сталь коснулась внутренней стороны её запястья. Не успела она испугаться, как на молочно-белой коже проступила россыпь багряных бисеринок. Через миг на руке княжича тоже заалела тонкая полоса. Князь подставил чашу, дождавшись, пока туда упадут несколько капель. Затем, держа руки молодых над караваем, Любомир связал их белым рушником так, чтобы кровь смешалась.

Удовлетворившись, князь поднял чашу над головой.

— Беру в видоки небо и землю, воду и железо, самих Небесного Отца и Великую Матерь и двух смертных и нарекаю вас мужем и женой. Возьми же, княжич, свою наречённую и трижды обведи посолонь вкруг Священного Дуба, чтобы ваши клятвы стали так же крепки и нерушимы, как его корни.

Ратмир обхватил пальцы Мстиши и коротко сжал их, чтобы подбодрить оцепеневшую девушку, прежде чем повиноваться князю и пуститься вокруг исполинского дерева. Когда они окончили все три круга, Любомир дал им отпить из чаши, в которой была растворена их кровь. Вопреки страху Мстиславы, её вкуса вовсе не чувствовалось. Вода оказалась студёной и сладковатой и приятно освежила пересохшее от волнения горло.

Любомир развязал руки молодых и, бережно сложив рушник, окроплённый алым, убрал его за пазуху.

— Берегите друг друга, дети мои, — пожелал князь, ласково улыбаясь и наконец звуча как отец, а не как жрец. — А теперь ступайте домой. Время чинить кашу. Пусть гости возрадуются — нынче мой род стал богаче и сильнее!

Мстислава и Ратмир поклонились до земли и поспешили обратно. Несмотря на величественную красоту рощи и близость Ратмира, Мстише делалось всё более неуютно. Обряд был завершён, и казалось, само место всем своим существом выпроваживало людей, чьё пребывание становилось нежеланным.

Поезжане встретили молодых радостными восклицаниями. Обратно Мстиша с Ратмиром ехали вместе, и чем дальше тройка уносила их от Священной Рощи, тем веселее и легче было на душе. Возница по обычаю трижды сворачивал с дороги и петлял путь, прежде чем с песнями и залихватским гиканьем поезд, наконец, не въехал на княжеское подворье. Молодых уже ждала Радонега, одетая в вывернутую мехом наружу шубу и державшая в руках круглый хлеб.

Ратмир подхватил Мстишу за пояс и поставил её на полотняную дорожку, которой был выстелен путь до крыльца, следя, чтобы ноги княжны не коснулись голой земли. Подойдя к княгине, молодые низко поклонились, и Радонега разломила над их головами хлеб. Затем, приняв у своей прислужницы миску с хмелем и зерном, она стала осыпать молодых под общие крики:

— Хмель на веселье, жито на житьё!

Ратмир перенёс Мстиславу через порог на руках, и молодых ввели в гридницу, которая теперь была полностью готова к пиру, и снова усадили за стол. Две служанки натянули плат, скрывая Мстишу от окружающих глаз. Сваха начала расчёсывать её волосы и заплетать две косы, и девушки запели:

Ходила голубушка по голубню, ой,

По голубню ох.

Походила голубушка, сгуркнула эй,

Сгуркнула ох.

Не хотелось голубушке от стадичка отстать,

От стадичка отстать ох.

Отстала голубушка не по воле ох,

Не по воле ох.

Отстала ж сизая по неволе,

По неволе.

Отрубили крылышко правое,

Посыпались пёрушки рябые.

Ходила Мстишенька по терёму,

Ходила Всеславовна по высокому.

Схожемши, Мстишенька сплакнула,

Не хотелось Мстишеньке от девушек отстать.

Отстала Мстишенька не по воле,

Отстала Всеславовна по неволе.

Как приехали бояре, бояре,

Привезли свашуньку немилостиву.

Начала ж она косушку и рвать, и метать,

Начала русую надвое делить.

Заплакала ж Мстишенька по русой косе,

Заплакала ж Всеславовна по воле,

По воле, по волюшке, девичей красоте.

Боярыня уложила косы кольцом и принялась надевать повойник, а сверху на него — унизанную самоцветами и жемчужными нитями сороку. Закончив, женщины опустили натянутое между молодыми покрывало. Сердце Мстиши стучало, грозясь выскочить наружу. Пожалуй, впервые в жизни она не смела поднять глаз.

Сваха взяла её за руку и заставила встать. Подведя к жениху, неподвижно застывшему на лавке, она велела княжне сесть ему на колени. Подав зеркало Ратмиру, боярыня спросила:

— Скажи, княжич, твоя ли это молодая? Эту ли водил?

Ратмир поднял зеркало и посмотрел в него на Мстиславу.

Конечно, Мстиша знала, что это всего лишь глупый обряд. Игра. Шутка. Но когда она встретилась в мутноватой блестящей глади глазами с Ратмиром, дышать стало нечем. Он не улыбался. Он смотрел на неё как на чужую, и в тёплых родных очах не горело лукавой искры.

— Не признаю никак. Моя в поднизи была, а эта в сороке. Нет, не моя.

Ратмир говорил совершенно серьёзно, и Мстишу охватил липкий страх. Умом она понимала, что княжич всего лишь следовал заведённому обычаю, но душа её ушла в пятки, а по телу прокатился озноб. Смех, прошелестевший промеж гостей, донёсся до Мстиславы точно из-под толщи воды.

— Целуй же! — раздался близкий шёпот подоспевшей на помощь свахи, и Мстиша вспомнила, что должна сделать.

Всё ещё не отрывая взгляда от зеркала, она заставила себя приблизиться к Ратмиру и поцеловать его сухими, непослушными губами. По гриднице прокатился одобрительный гул. Ратмир снова посмотрел на невесту.

— Кажется, моя. Ей бы надо быть, да всё же нет, не она!

Это было так несправедливо! Он подыгрывал им, мучая Мстишу!

Краска прилила к лицу Мстиславы, и она снова коснулась щеки Ратмира. Взглянув в зеркало третий раз, он, наконец, широко улыбнулся.

— А вот теперь признаю, моя! Точно, моя! — крикнул он, целуя Мстиславу в ответ, заставляя гостей загудеть и захлопать в ладоши.

Сваха трижды обвела вокруг молодых платком, а потом стала осыпать их хмелем, а девушки весело запели: