— Она училась, — подсказал Артур.

— Я впечатлен.

— Ты уже так много сделал для нас, — Артур посмотрел на короля. — Мы у тебя в долгу.

— Какие долги могут быть между друзьями?

Таким образом, беременность Сяньли завершалась в лучшем месте, которое она могла себе представить, под теплым ласковым солнцем, среди вкусной еды и приятной компании, в окружении дворцового великолепия. Будь она королевой, с ней и то не обращались бы так бережно. А уверенность в том, что роды пройдут успешно, делало ее и вовсе счастливой. Шли последние дни. Настало время рожать. Ну что же, она готова.

Даже спустя некоторое время, когда схватки стали особенно болезненными, видя вокруг себя опытных этрусских целителей, она знала, что все идет так, как должно быть. Это знание рождалось не умом, а душой, оно базировалось на уверенности, что сама судьба вела ее сюда, именно сюда, и именно сейчас. В Китае ее бабушка любила повторять, что нити жизни легко сплести, но трудно распутать. И Сяньли пребывала в убеждении, что это поистине так, поскольку Артур показал ей, что нити ее жизни сплетены мастерами ткацкого дела.

Артур первым увидел новорожденного.

— Молодец, Сяньли, — сказал он, сияя от гордости. — У нас сын.

— Да, сын, — с трудом прошептала она, борясь с головокружением от усталости. — Посмотри, разве он не самый красивый ребенок? — Сяньли откинула край пеленки и открыла маленькое красное личико с колючими черными волосиками, напоминающими блестящую шкуру медведя. Глаза младенца были плотно закрыты, а крошечные губки крепко сжаты, как будто ребенок намеревался поспать, невзирая на попытки познакомить его с этим странным новым миром.

— Он идеален, — пробормотал отец, наклонился и поцеловал жену. — Спасибо, — сказал он.

Она нашла его руку и сжала ее.

— Как мы назовем его? — спросил он, присев на край кровати и положив руку на крошечный комочек под одеялом.

Они так беспокоились на протяжении беременности — и даже предсказание Турмса не разогнало их страхи до конца, — что совершенно не озаботились выбором имени. Теперь следовало восполнить этот промах.

— Он твой сын, — сказала Сяньли, касаясь губами лба младенца. — Тебе выбирать, муж.

— Ладно, — согласился Артур. — У тебя есть какие-нибудь пожелания?

— Сын англичанина должен носить английское имя. Если тебе понравится, то и мне тоже.

Он смотрел на своего новорожденного сына, призывая вдохновение, но ничего в голову не приходило.

— Не знаю, — сконфуженно признался он. — Имен так много…

— Но ему-то нужно одно-единственное, — рассмеялась она.

— Тут надо подумать, — он потер небритую челюсть.

По обычаю этрусков, новорожденному следует давать имя только по истечении семи дней.

— Ребенок получает имя на восьмой день, — сказал Турмс Артуру. — Это древняя традиция. Восьмой день — самый благоприятный для того, чтобы дать имя, начать новое дело или отправиться в путешествие.

Артуру идея понравилась, так как она давала ему достаточно времени для размышлений. Однако сами размышления от этого легче не стали. Чего он только не делал: вспоминал всех своих предков по мужской линии, вообще всех, кого он мог вспомнить, живых или мертвых, — он старался решить, есть ли в ком-то те качества, которыми он мог бы восхищаться, чьи имена он мог бы позаимствовать и увековечить. Само по себе это упражнение оказалось полезным, однако не приблизило его к окончательному решению.

По прошествии четырех дней Сяньли спросила его, о чем он так глубоко задумался. Артур признался, что он составляет список, однако пока не выбрал. Он рассказал ей о словах Турмса и напомнил, что неделя еще не прошла. Она кивнула, но предупредила:

— Размышляй сколько хочешь, у тебя еще целых четыре дня в запасе.

Но даже четыре дня когда-нибудь кончаются.

— Король просил передать вам, что завтра утром на восходе солнца состоится церемония наречения имени, — сказал ему дворецкий. — Я вас разбужу в назначенное время.

— Да? — удивился Артур, пытаясь понять, куда делись отведенные дни. — Спасибо, Паша. Пожалуйста, передай королю, что мы будем готовы.

Ночь кончалась. Луна опускалась в Тирренское море, когда Артур и Сяньли шли по залитой лунным светом дорожке к маленькому храму у подножия холма. Сяньли несла на руках спящего младенца. Она в первый раз вышла на улицу после родов, движения доставляли удовольствие, как и мягкий ночной воздух, и вообще весь мир вокруг. Турмс несколько раз заходил проведать молодую мать и ребенка, но она хотела еще раз поблагодарить его за заботу.

Однако в храме короля не было. Там вообще никого не было. Их встретил только один молодой жрец и сообщил, что церемония наречения имени будет проходить не в храме.

— Я прошу вас следовать за мной, — сказал он. — Это не далеко. Однако если хотите, могу предложить ослика, он довезет.

— Я хочу пройтись пешком, — сказала Сяньли, когда Артур перевел ей слова жреца.

— Спасибо, мы пойдем пешком, — сказал Артур молодому человеку. — Веди.

Они направились к городу и вскоре подошли к небольшому каменному столбу, стоявшему сбоку от дороги. Послушник остановился и, повернувшись к ним, сказал:

— Вас ждут у царской гробницы. Это на священной дороге. — Указав на маленькую колонну, он смиренно предложил: — Вы должны омыться, прежде чем вступить на священный путь.

Возле колонны было выдолблено неглубокое углубление, заполненное водой. Молодой человек показал им символический жест, которым надлежало завершить омовение. Он был прост: следовало набрать воды, а затем провести руками по голове и по лицу.

— А теперь ребенка, — распорядился он, внимательно пронаблюдав за исполнением обряда.

Сяньли зачерпнула ладонями воды и, откинув непослушную прядь волос, смочила лоб ребенка и его скрюченные ручонки.

Послушник привел их на край небольшого ущелья, по дну которого бежал ручей. Однако Артур сразу заметил, что это не естественное русло, а рукотворное. В мягком туфе склона ущелья были вырублены ступени.

Лестница вела вниз между узкими стенами. Со дна ущелья уже не видно было поверхности, оставшейся позади. Внизу ступени перешли в коридор, достаточно широкий, чтобы по нему могли пройти две лошади рядом. Здесь горели факелы, установленные в кольцах, вделанных в каменные стены.

— Это священный путь, — сообщил послушник.

— Куда он ведет? — спросил Артур.

— Он соединяется с другими священными путями в других местах, — ответил служитель. — Таких много по всей земле.

Дальше они шли по коридору, погруженному во мрак, хотя в небе высоко над головой уже взошло солнце. Миновали замысловатый дверной проем, вырубленный в туфе; резные колонны поддерживали треугольный фронтон, на котором было скульптурное изображение мужчины в длинных одеждах, лежащего на низкой кушетке. На архитраве значилось имя. Каменные двери были запечатаны.

— Что это? — спросил Артур.

— Могила Ларса Вольсины, — ответил юноша, — короля нашего народа. Он правил много лет назад.

Они миновали еще один дверной проем в нише на противоположной стороне дороги, потом еще два; по мере того как они шли дальше, замысловатых ниш становилось все больше. Прошли несколько больших, величественно украшенных портиков со ступенями и колоннами; другие места отмечали простые столбы или арки, образующие каменные входы.

— Это все могилы? — удивился Артур. — Вот эти проемы?

— Да, здесь покоятся короли и знать.

Коридор плавно изгибался. За очередным поворотом они увидели впереди группу людей, стоявших перед вырубленной в скале гробницей; она была побольше остальных и богаче украшена искусной резьбой и каменными ступенями. В железной чаше на треноге горел огонь, а факелы, закрепленные по стенам, придавали туфу теплый красноватый оттенок. Возле ступеней возвышался каменный пьедестал, покрытый оранжевой тканью. Перед ним стоял король Турмс, а по обе стороны от него — женщины в длинных белых льняных платьях. Их волосы свободно падали на плечи. Одна держала золотую чашу, другая — обсидиановый нож.