— Я не могу… Прости, Джем, — ответил он. — Я хотел сказать тебе. Я пытался… Он неловко сунул бумажник ей под локоть. Она так и держала их скулящего ребенка. — Это все, что я могу пока сделать. Возьми.

— Мне не нужны твои деньги.

— А ничего другого у меня для тебя нет. Мне жаль. — Он отступил на шаг.

— Но почему, Вернон? Ты же любил меня когда-то. Мы могли бы быть счастливы. Мы еще можем быть счастливы вместе.

— Все кончено, Джем. Мы из разных миров. — Теперь он говорил уверенно и холодно, как будто репетировал роль до тех пор, пока слова не потеряли всякий смысл. — Отец был прав. У нас ничего бы не вышло. Ты же сама видишь.

Что она могла видеть? Он повернулся и, не говоря больше ни слова, шагнул внутрь дома и закрыл перед ними дверь. Ошеломленная Джемма стояла на морозе, тупо глядя на закрытую дверь. Уже собираясь уходить, она бросила взгляд на окно эркера неподалеку от крыльца и поняла, что видит сквозь чистое стекло комнату. Там, за столом, накрытым для завтрака, сидела молодая леди. Джемма всмотрелась и узнала свою бывшую подругу.

— Джулиана! — выдохнула она, ощущая, как что-то подрагивает в пустом желудке.

У нее на глазах в комнату вошел Вернон, наклонился поцеловать свою невесту, и снова занял место за столом. Джемма почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног, мир рушится. Джулиана в шелковом халате, как ни в чем не бывало, намазывала маслом тост.

Вот теперь Джемма видела достаточно. Изо всех сил стараясь держать голову высоко, она пошла по дороге, аккуратно переставляя ноги по скользкой мостовой, как будто это имело какое-нибудь значение теперь, когда жизнь кончилась. Ее разум оцепенел от шока, она остановилась у огромных железных ворот и оглянулась через плечо, чтобы в последний раз увидеть свое несбывшееся будущее.

Через некоторое время она все же пришла в себя. Они были где-то на городской улице, вокруг сновали прохожие.

— Я есть хочу, — опять заныл Арчи, дергая ее за рукав. — Мама, я голоден.

— Сейчас, милый, что-нибудь поедим, — сказала она, прихватывая полу тонкого пальто. Заметила бумажник Вернона и открыла его. Внутри оказались три десятифунтовые купюры. — Тридцать сребреников, — рассеянно сказала она, глядя на деньги.

— Мама?

— Пойдем, мой сладкий. — Она взяла сына за руку. — Давай найдем ту пекарню.

— Держи рот на замке, а глаза открытыми, — посоветовал Дуглас, бросив критический взгляд на своего сообщника. Стрижка «под горшок» в принципе удалась, разве что оказалась немного кривовата — Снайп вертелся под ножницами, — но от этого казалась еще более убедительной. А угрюмые манеры Снайпа вполне подходили для роли ворчливого слуги.

— Я даю тебе нож. Спрячь его. Понял? — Он шлепнул парня по щеке, чтобы обратить его внимание на сказанное. — Смотри мне в глаза и слушай — нож можно использовать только в крайнем случае. Я не хочу повторения прошлого раза, слышишь?

Снайп провел большим пальцем по лезвию и, конечно, порезался. Выступившую каплю крови он слизнул.

— Он острый. Убедился? — продолжил Дуглас. — Постарайся о нем не вспоминать. Только в случае крайней необходимости. Неприятности мне не нужны.

Он отпустил слугу и продолжил подготовку к прыжку. Накинул на плечи грубый плащ, расправил складки, подпоясался простым ремнем. Он специально интересовался одеждой и манерами того времени и места, куда собирался. В конце концов он пришел к выводу, что лучшим будет образ странствующего монаха в сопровождении младшего брата. Такая маскировка не должна вызвать подозрения у местных жителей.

Внутри нарастало сосущее чувство предвкушения прыжка. Дуглас задавался вопросом, все ли Флиндерс-Питри испытывали такое при мыслях о предстоящем лей-путешествии; кажется, отец и дед намекали на это. Для него это было ощущение момента, когда прилив сменяется отливом. События трогались с места и начинали двигаться по направлению к определенной цели. Очередной прыжок должен был перенести его в давно забытое время и место, а именно в Оксфорд 1260 года. Если он правильно рассчитал позиции во время предыдущих ознакомительных прыжков, значит, у него будет месяц или два по обе стороны от октября, в это время в университете жизнь бьет ключом, а следовательно объект его поисков будет легче обнаружить.

Это путешествие важностью превышало все прежние. Подготовка к нему заняла немало времени. Он арендовал дом на Холиуэлл-стрит, готовил Снайпа и собирал материалы, которые могут пригодиться для визита в средневековый университет.

Пришлось подключить театральных портных и художников по костюмам, чтобы они создали необходимую экипировку, якобы для постановки одной из малоизвестных пьес Шекспира, а именно «Цимбелина», и для этого нужна соответствующая одежда, достаточно прочная, чтобы выдержать несколько представлений. А еще она должна содержать несколько потайных карманов в рукавах и широких полах одежды. Он провел несколько занятий с медиевистами из Королевского колледжа в Лондоне, чтобы затвердить основные обычаи и формы обращения того времени. Эти занятия дали ему если и не полное овладение условностями того далекого времени, то по крайней мере, приемлемый уровень жителя страны, отстоящей от него на шестьсот лет в прошлое.

Впрочем, внешний вид был далеко не главным условием адаптации в том давнем Оксфорде. Куда сложнее дело обстояло с общением. Скрыть особенности мышления, свойственные современному человеку, гораздо труднее. Бизнесмен девятнадцатого века не думает и не говорит, как фермер века семнадцатого, тем более как священник тринадцатого века. Дуглас посвятил целых три года, изучая раннесредневековую латынь.

К счастью, сейчас в университете не трудно было найти специалистов по этому предмету, а его собственный неслабый интеллект помог постичь трудности языка.

Какое-то время заняло создание легенды прикрытия, чтобы объяснить любые ошибки, которые обязательно появятся. Учились оба — и он, и Снайп, — и в конце концов они привыкли сохранять контроль даже во сне. Они навещали монахов из Клонферта в Эйре и несколько раз съездили в Оксфорд на консультации с учеными, усваивая тонкости теологических проблем, таких как пресуществление и ангельская иерархия. Деревенские монахи, хотя и сторонились мирских обычаев, в целом были достаточно невежественны в вопросах моды и экономики, поскольку вели уединенную жизнь в условиях относительной финансовой независимости.

С другой стороны, Дуглас надеялся, что средний англичанин того времени достаточно смутно представлял мир за пределами Англии, чтобы любые несоответствия можно было объяснить своим ирландским происхождением.

Слабым звеном в этой цепи оставался, конечно, Снайп. Парень не умел ни читать, ни писать, что уж говорить о латыни, и всегда оставался вопрос, разбирается ли он вообще в основах человеческого общения, или просто не хочет приспосабливаться к любой форме цивилизации. Но другого Снайпа под рукой не было, приходилось работать с тем, что есть. Соответственно, Дуглас исходил из того, что если кто-нибудь случайно услышит их разговоры друг с другом, то просто решит, что говорят они на каком-то варварском диалекте ирландского языка тринадцатого века. Все равно же никто не знает современного английского.

Что касается средств к существованию, Дуглас запасся серебром и золотом в виде крошечных слитков и брусочков, как описано в старых манускриптах, лежавших у него в сумке из козлиной кожи. От обычных священников никто не ожидал особых мирских богатств, так что запасы дорогого металла предназначались на самый крайний случай. А так он полагался на щедрость и доброту Матери-Церкви.

Однако самым главным вопросом оставалось расположение лей-линий, с помощью которых они намеревались совершить переход в средневековый Оксфорд. Поначалу Дуглас, как не старался, не мог отыскать подходящего сочетания тайных путей. В южную или в центральную часть средневековой Англии — пожалуйста, а вот в Оксфорд — нет. В бумагах отца он не нашел ни единого упоминания о нужном пункте назначения.