— Спасибо! Не беспокоятся о том, от кого нечего ждать.

— Это ужасное, себялюбивое утверждение, — сказала Роза Армиджер. — Я хотела вам сказать, какого успеха вы добьетесь — ибо вы его добьетесь, я это чувствую, — но, вижу, вы не заслуживаете моих похвал.

— Что ж, дорогая, — ответил Деннис, — это не так уж важно, ибо мне доподлинно известно, при каком условии я сам в полной мере почувствую, что добился успеха.

Роза пропустила мимо ушей его намеки и предпочла прямо перейти к изложению собственных мыслей. Она с искренним дружелюбием положила руку ему на плечо. Он придвинулся ближе и вновь схватил ее за другую руку. Видя его невысокий рост и скромную наружность, видя, как он смотрит на Розу снизу вверх, видя его маленькую прилизанную голову, землистый цвет лица и простодушный взгляд, случайный зритель мог бы в этот миг решить, что он моложе и, пожалуй, слабее, чем статная, зрелая девушка, положившая руку ему на плечо этим оберегающим и даже слегка покровительственным жестом. Однако, исходя из своих представлений о нем, она тем не менее сочла, что имеет полное право вести с ним не тот разговор, какого он ожидал, а тот, какого хотелось ей самой — и желать которого у нее были веские причины, пусть даже причины эти сводились к тому, чтобы выиграть крайне незначительное время.

— Вы не великолепны, мой дорогой старина Деннис, не ослепительны, не опасны — и вовсе даже не выдающийся человек. Но в вас есть нечто маленькое и тихонькое, нечто такое, что под гнетом времени сделалось совершенным, и это — именно здесь, где вы, наконец, со мной встретились, — заставляет меня безмерно вами гордиться!

Высказавшись таким образом, она предоставила ему самому решать, в каких выражениях он сообщит ей о том, как глубоко тронуло его подобное заявление. Характер места, где он «наконец с ней встретился», был таков, что требовалось оглядеться и сориентироваться, и, начав расспрашивать Розу, он узнал, что прибыл в разгар кризиса. Он видел миссис Брим под крылышком Розы в дни девичества; но в своем стремлении поскорее встретиться с единственной женщиной, которая была для него действительно важна, он, судя по всему, вторгся в жизнь совсем другой особы решительнее, чем предполагал. Хотя Деннис снова выразил живейшую благодарность за доброту, проявленную к нему этими славными людьми, он не смог скрыть своего разочарования тем, что их гостья испытывает еще какие-то сильные чувства, помимо радости по поводу его приезда.

— Вы действительно думаете, что бедная леди омрачит нашу радость? — довольно обиженным тоном спросил он.

— Это будет зависеть от того, какого участия от нее может потребовать эта наша радость, — сказала Роза. — Если вы спросите меня, в опасности ли она, то я думаю, что скорее нет: в таком случае я, конечно, должна была бы вас спровадить. Осмелюсь сказать, что сегодняшний день покажет обратное. Но она так много значит для меня — вы знаете, как много, — что я встревожена и быстро расстраиваюсь; и если вам кажется, что я возбуждена, не похожа на себя и мыслями нахожусь не с вами, прошу списать это на обстановку в доме.

Им еще немало надо было сказать друг другу и об этой ситуации, и о многом другом, поскольку оба стояли лицом к лицу над пучиной накопившегося и необсужденного. Не в силах соблюсти порядок, они еще пять минут беспомощно барахтались в потоке. Сначала Деннис приуныл, ибо то, с чем он здесь столкнулся, похоже, отнюдь не во всем способствовало его планам; затем в приливе вдохновения он заявил своей подруге, что как бы неприятно ни обернулось дело, им обоим следует исходить из того, что их-то счастье ныне гарантировано.

— Наше счастье? — переспросила Роза с большим интересом.

— Конечно. Нашему ожиданию конец.

Она снисходительно улыбнулась.

— Вы предлагаете, чтобы мы сию же минуту пошли и поженились?

— Ну… почти; только сперва я прочту вам одно письмо. — С этими словами он достал записную книжку.

Роза смотрела, как он торопливо перелистывал книжку.

— Что за письмо?

— Лучшее письмо, какое я когда-либо получал. Куда же я его подевал?

Поднявшись на ноги, он продолжил поиски.

— От вашего начальства?

— От моего начальства. Я получил его в городе, оно открывает передо мной невиданные перспективы.

Роза ждала, пока он рылся в карманах; сложив руки на коленях, она сидела и смотрела на него снизу вверх.

— Тогда мне определенно следует узнать, что в нем написано.

— Но куда, черт возьми, я его засунул?

Смущенно глядя на нее, он сверху донизу охлопал ладонями сюртук и жилет в поисках места, куда мог засунуть письмо; заканчивая с этим занятием, он обнаружил, что рядом стоит дворецкий, не издавая ни звука и держась с надменной отстраненностью старшего слуги, всецело поглощенного задачей распаковки вещей.

— Могу я попросить у вас ключи, сэр?

Тут Денниса Видала осенило. Он ударил себя по лбу.

— Глупец! Оно у меня в чемодане!

— Тогда сходите за ним! — сказала Роза — и, пока говорила, заметила за расположенной напротив нее дверью Тони Брима, собиравшегося вновь к ним присоединиться.

Она встала, и Тони, явно взволнованный, но полностью владеющий собой, немедленно сообщил Деннису своим обычным приветливым тоном, что готов проводить его наверх. При этих словах Роза вмешалась:

— Пусть с ним идет Уокер, я хочу поговорить с вами.

Тони улыбнулся молодому человеку.

— Тогда вы меня извините?

Деннис снова выразил сожаление по поводу доставляемых им хлопот, и Уокер увел его. Роза подождала, пока их не станет ни видно, ни слышно и пока к ней не возвратится Тони, который, положив руку на плечо Видала, проводил обоих до двери.

— Он принес вам хорошие новости? — спросил хозяин Баундса.

— Очень хорошие. Его дела идут на лад; у него все хорошо.

Раскрасневшийся Тони встретил ее слова таким смехом, что можно было подумать, не пьян ли он часом.

— Хотите сказать, что он полностью вам верен?

Роза никогда не терялась перед смелой шуткой.

— Так же верен, как верна ему я! Но главное — что нового у вас?

— У меня?

Тони на мгновение закрыл глаза и стоял, почесывая в затылке, словно желая придать комический оттенок обуревавшим его чувствам.

— Джулия повторила свое заявление?

Тони молча смотрел на Розу.

— Она сделала нечто еще более из ряда вон выходящее, — ответил он наконец.

— Что именно?

Тони огляделся и, упав на стул, закрыл лицо руками.

— Мне нужно немного это переварить, прежде чем сказать вам!

Роза сочувственно ждала, пока пройдет его нервозность, а тем временем снова опустилась на диван, где только что сидела со своим гостем. Наконец, поскольку, несмотря на ее выжидающий взгляд, Тони продолжал молчать, она спросила:

— Во всяком случае, она по-прежнему утверждает, что не поправится?

Тони отнял руки от лица.

— С величайшей уверенностью — или скорее с величайшим спокойствием. Но сейчас она относится к этому как к несущественной мелочи.

Роза задумалась.

— Хотите сказать, она действительно убеждена, что уходит?

— Так она говорит.

— Но, Боже, действительно ли это так? Это вопрос фактов, а не мнений.

— Это не факт, — сказал Тони Брим. — Как это может быть, когда с первого взгляда видно, что силы ей не изменили? Она, конечно, говорит, что изменили, но выглядит дело совсем иначе. Горячность, с которой она высказывается, — разве это не признак прилива жизненных сил? Конечно, это волнение — отчасти; но здесь видна также поразительная энергия.

— Волнение? — повторила Роза. — Мне показалось, вы только что сказали, что ей присуще спокойствие.

Тони поколебался, но уточнил:

— Она спокойно относится к тому, что покинет меня, как она это называет, благослови ее Господь; кажется, она приняла эту перспективу с непонятным смирением. Она беспокоится, она — и это еще труднее осознать — действительно мучается и раздражается совсем из-за другого.