А Стеф все пятится и пятится. Ее ступни уже ступают по влажному песку, оставляя следы, которые тут же смывает море.

– М-м, а если я скажу, что… очень хочу тебя? В себе?

– То я умру от счастья, Стеф, – говорю серьезно, аж голос на мгновение дрожит. – А потом воскресну, чтобы сказать тебе, что ты обязана повторить мне это при свете дня и на трезвую голову. Только так.

– Глупый, надо пользоваться моментом, пока я пьяна! – Стеф смеется и делает еще пару шагов назад. Мои внутренние радары орут: «денджер»! Морская вода уже касается ее щиколоток.

– Я не из тех, кто пользуется такими моментами.

Медленно отступая, Карамелька все глубже заходит в море.

– Ну и ладно! – хихикая, делает еще один шаг. – Я все равно… – вздрагивает и визжит.

У меня вся жизнь перед глазами проносится, когда накатившая волна захлестывает ее до самой макушки, сшибая с ног. Блть!

– Стеф!

Я, перепугавшись, рву вперед.

Сергей

Прямо в одежде залетаю по пояс и ловлю девчонку за талию, выдергивая из-под воды.

Стеф выныривает, смахивает воду с лица и смеется. Мокрая с ног до головы, но счастливая, как ребенок, получивший заветную игрушку под елку. Глаза блестят. Она обвивает меня руками за шею и льнет, прижимаясь голой грудью к моей груди. Трется сосками о мою футболку. С моих губ срывается исключительно мученический стон прямо в ее губы, замершие напротив. В миллиметрах. Я сгребаю ее в охапку, чтобы никакой волной больше не унесло.

– А тут холодно… – шепчет.

– То-то же. Накупалась, надеюсь? – ухмыляюсь.

– Еще не совсем.

– Но хотя бы остыла?

– Кажется.

– А протрезвела? – сильнее сжимаю руку на ее талии, покачнувшись с очередным прибоем.

– Не думаю, – трется своим носиком о мой нос Карамелька. Перебирает пальчиками волосы на затылке и дрожит. Не знаю, от холода или от возбуждения, но ее дрожь передается и мне. Зеркалит в каждой клеточке. Так близко, так нежно, так заманчиво…

Надо притормозить, Серый. Вытащить ее из воды и увести в номер. Загнать в горячий душ, а потом по уши укутать в куеву тучу полотенец и обмотать десятью одеялами, чтобы даже если очень сильно захочу, не смог добраться до ее дурманящего тела. Надо, да, но…

– Сереж, – говорит Стеф, касаясь подушечкой указательного пальца моей нижней губы.

– Да?

– Поцелуй меня.

Я стискиваю зубы с трудом сдерживая желание взвыть. Смотрю на ее губы. Она хочет моей мучительной и медленной смерти! Изнывая от желания и корчась от боли в посиневших яйцах.

– Милосердней было бы просто меня утопить, – бурчу.

Ростовцева тихо и хрипло смеется.

За последний час я достиг полуобморочного состояние и легкого посинения. Особенно в некоторых «зонах». Сначала просит обнять, потом поцеловать – мы идем по нарастающей? Если да, то боюсь, к тому моменты, как мы дойдем до просьбы ее «отлюбить», у меня уже не будет никаких сил на сопротивление.

Но она пьяна. Мать твою, пьяна! И я не могу быть уверен в том, чья это просьба: ее или забродившего алкоголя в ее крови?

– Ну же, – встает на носочки Стеф, – ты же хочешь… я знаю, – шепчет, порхая в невесомом прикосновении своими губами по моим губам.

– Нет, – выходит резко и грубо. – Не сегодня, Стеф.

Она подпрыгивает, как от пощечины. Я хватаю ее за подбородок, заставляя поднять взгляд глаза в глаза. Ее, дурные и хмельные, смотрят на меня расфокусированным взглядом – в них медленно зреет обида. Губы девчонки поджимаются, щеки вспыхивают алым, Стеф вырывается, отпрыгивая от меня:

– Почему? – вскрикивает, прикрывая грудь руками. – Почему «нет»? Я… я устроила тут настоящий стриптиз перед тобой! Ты… ты не хочешь меня?

– Хочу. Больше всего в этой жизни хочу, Ростовцева. Клянусь!

– Тогда почему «нет»?! Я тебе противна такая, да? В этом причина? Скажи честно! – и тут же сама бросает: – Хотя можешь не отвечать. Я и так понимаю. Конечно, я и близко не дотягиваю до той дамочки из отеля, которая вешалась на тебя утром. Куда мне с ней тягаться!

– Перестань.

– Как ты вообще два года назад на меня повелся, а? – продолжает упрямо гнуть свою линию девчонка. – Как не побрезговал?! От отсутствия альтернативных вариантов? Или решил устроить себе маленькое забавное приключение – трахни коллегу? А может, вообще на спор?

– Хватит! Лучше заткнись сейчас.

– Я не хочу затыкаться! Почему ты меня отталкиваешь? Ты просил подумать – я подумала. Я хочу тебя, а ты играешь в недотрогу, что за черт, Сережа?!

Меня взрывает! Я покажу тебе: что за черт! Обязательно! Завтра утром. Когда ты протрезвеешь. И чертей покажу, и небо в алмазах, и как поступают с мелкими вертихвостками, любящими поиграть в «дам-не дам». Все покажу! Еще будешь умолять остановиться!

Я рычу и рывком подхватываю Стеф, перекидывая через плечо. Соблазнительная упругая попка замирает в считанных сантиметрах от моего лица. Ростовцева брыкается:

– Что ты делаешь? Эй, пусти меня! – бьет кулаком по моей спине.

– Мы возвращаемся в номер, – перехватываю удобней ее за ноги.

– Я не хочу в номер! – дергается Карамелька, пытаясь соскочить.

Я недолго думая приземляю ладонь на ее голую ягодицу. Раздается звонкий смачный шлепок. Стеф затихает, видимо, ошалев от ощущений. Я говорю удивительно спокойно для данной ситуации:

– Сиди и не визжи, иначе я буду шлепать тебя до тех пор, пока задница не опухнет, Ростовцева. И все оставшиеся в командировке встречи тебе придется провести стоя, потому что сесть ты просто физически будешь не в состоянии!

– Э…это насилие, запугивание и шантаж!

– Это предупреждение. Последнее китайское! – рычу и выношу ее из воды. На берегу, притормаживаю. Ставлю девчонку на ноги, подхватываю и напяливаю на нее платье, старательно отводя взгляд от груди и других привлекающих взгляд «местечек». Пихая ее трусы в карман своих джинсов, снова перекидываю капризную русалку через плечо и уношу в отель.

С равнодушным видом, будто каждый божий день на завтрак, обед и ужин таскаю женщин себе в пещеру, пересекаю лобби и заношу свое соблазнительное чудовище в лифт. Щелкаю на этаж и удивиться не успеваю, как сильно прониклась моими угрозами и притихла Карамелька, когда слышу всхлип. А затем еще. И еще один. Пятьдесят килограмм Ростовцевой у меня на плече начинают дрожать.

Не понял. Она рыдает, что ли? Твою мать, может, я хватил лишку?!

Открываю номер и заношу Ростовцеву внутрь, закрывая за нами дверь. И только тогда ставлю девчонку на ноги, разворачивая к себе лицом. Точно, рыдает. По щекам молча катятся крокодильи слезы обиды, а ее вкусные, сладкие губы дрожат. Она поджимает их и старательно отводит взгляд. Дергается.

У меня сердце обрывается и падает. В желудок. Я дебил. Подвид: идиот обыкновенный.

Я обхватываю ладонями ее лицо, заставляя посмотреть на меня, Карамелька начинает рыдать в голос, впадая в настоящую истерику. Худенькие плечи трясутся. Да она вообще содрогается всем телом с каждым новым всхлипом. Господи, пьяная женщина – это нечто невообразимое и непоследовательное!

– Стеф, – отираю подушечками больших пальцев мокрые дорожки с ее щек, – перестань. Слышишь? Я пошутил. Я мудак, Карамелька. Не плачь. Я не…

– Я… я замерзла, – выдавливает сипло, ежась. – Пожалуйста… я… я замерзла.

– Идем, – тяну ее за собой в ванную.

Завожу в душ и включаю воду. Настраиваю теплую, оборачиваюсь – Стеф стекла по стенке и, обняв колени, сидит в углу. В мокром платье, которое не сняла. Смотрит в пол и беззвучно продолжает глотать слезы. Маленькая, хрупкая, разбитая, потерянная, как ежик, бредущий в тумане. Но мой ежик. Весь до последней, самой колючей иголки!

Мое сердце сжалось и разорвалось, когда я понял, что основательно втрескался. Теперь уже официально и окончательно. Вляпался и погряз. В ней. Какой бы вредной она ни была, как бы упорно меня ни гнала – я словно верный пес, буду снова и снова возвращаться в надежде, что однажды она обратит свое внимание на меня. Просто потому что по-другому уже не могу. По херу на все! Она не такая, как все. Слишком взбалмошная, сложная, упрямая и своевольная. Идеальная. Я влюбился.