То, что случилось дальше, я даже предположить не могла. Услышав этот жуткий крик, волки внезапно припали к земле, прижав уши к голове, а затем, издав что-то похожее на щенячий визг, кинулись прочь — кажется, ужас прошиб даже их.
— Они ушли… — прошептала я, глядя на покачивающиеся ветки кустарника. — Даже не верится…
— Тогда и нам надо уходить… — тряхнул головой Кром. — А то как бы волки не вернулись…
Этих слов оказалось вполне достаточно для того, чтоб мы, собрав оставшиеся силы, под треск огня и непрекращающиеся подвывания Ананке, направились к реке, путь до которой мне показался невероятно длинным. Да и силы у меня, чего уж там скрывать, были на исходе, а уж как чувствовали себя раненые мужчины, и как им было тяжело передвигаться — об этом мне сейчас не хотелось даже думать. А еще до нас все это время то и дело доносились крики Ананке…
Лодка стояла у берега, и уселись мы в нее достаточно быстро — сдернули тент с одной стороны, на заднее сиденье уложили Кота, рядом с которым расположился Тимофей Михайлович, Кром уселся за руль, я (оттолкнув лодку от берега) — подле него. Мотор завелся быстро, лодка двинулась по воде, но почти сразу же на нас упали первые капли дождя, так что мне пришлось натягивать тент на лодке. Дождь усилился, стучал по тенту, а потом и вовсе хлынул стеной. Хорошо, что мы сейчас под укрытием, а иначе промокли бы насквозь, да еще и дождевую воду пришлось бы вычерпывать со дна лодки. А еще я почти уверена, что такая стена дождя может потушить горящую заимку…
«Казанка» двигалась по воде довольно медленно — уж очень извилистой была речка, да и дождь лил сильно, что заметно снижало видимость, а потому Крому приходилось быть очень внимательным, чтоб случайно не врезаться в берег. А еще я опасалась, как бы нас не стали преследовать волки — речка узкая, движемся по ней на невысокой скорости, так что сильному зверю прыгнуть с берега на нашу лодку ничего не стоит. Все, что мне оставалось, так это надеяться на то, что в такую погоду звери где-то прячутся, и мы успеем миновать речку до того, как закончится дождь.
Когда же мы оказались на реке, ведущей в Раздольное, то дождь стал слабее, хотя тяжелые дождевые тучи по-прежнему не хотели уходить с неба. Тем не менее, а душе у меня стало полегче — самые опасные места мы уже миновали.
— Тимофей Михайлович… — повернулась я к молчащему мужчине. — Как вы там?
— Терпимо… — пропыхтел тот. — Меня как-то по молодости рысь подрала — и ничего, выжил, и сейчас выкарабкаюсь. А вот парень ваш так в себя и не пришел, но, к счастью, жив, хотя горячий, как печка.
— Понятно… — Кром какое-то время молчал, глядя в ветровое стекло, а потом спросил у меня. — Ника, ты машину водить умеешь?
Ох, Кром, ты мне сейчас словно соли на рану насыпал! Я всегда, еще с детства, мечтала научиться водить машину, тем более что такая возможность у нас была — в гараже стоят аж три авто! Только вот бабушка, когда я сказала ей, что намерена записаться на курсы водителей, отнеслась к моим словам так, будто я сообщила о своем намерении покончить жизнь самоубийством в самое ближайшее время. Ее ожидаемая реакция была предсказуемой: нет, нет, и еще раз нет, и чтоб я от тебя такого больше не слышала!! На дорогах опасно, а ты невнимательна, так что ничем хорошим это твое странное желание не закончится! И вообще, у нас есть прекрасный водитель, очень умелый и со стажем, машину водит осторожно, аккуратно и довезет, куда надо! Так что больше ничего о твоих странных и непонятных фантазиях я знать не желаю, и ты немедленно выбрось из головы всю эту дурь!.. В результате мне пришлось в очередной раз уступить бабушке, хотя очень хотелось пойти наперекор…
— Увы, нет, не получилось… — вздохнула я, стараясь выбросить из головы ненужные мысли. — А в чем дело?
— Просто хотел, чтоб ты иногда руль перехватывала — так, на всякий случай…
Понятно, что Кром недоговаривает — у него большая кровопотеря, не просто же так он то и дело закрывает глаза — похоже, его бросает в сон, а ведь кроме него «казанкой» править некому. Ну, Ананке, чтоб тебя!..
— Я постараюсь…
Весь оставшийся путь я сидела, прижавшись к Крому, и наши руки вместе лежали на руле. Время от времени Кром впадал то ли в короткий сон, то ли в беспамятство, но, к счастью, быстро приходил в себя, а я в это время управляла лодкой, или как там правильно назвать мое присутствие за рулем.
Путь до Раздольного показался мне невероятно долгим, и я, грешным делом, в какой-то момент даже стала сомневаться, не свернула ли куда по ошибке, но когда впереди, наконец-то, показался поселок, я не смогла удержаться, и закричала едва ли не во весь голос:
— Раздольное!
— Слава тебе Господи… — отозвался Тимофей Михайлович. — Добрались…
— Когда причалим, сразу же свяжусь со своими… — устало произнес Кром. — Тут связь есть…
Как мы причалили, и как жители поселка вышли, чтоб встретить нас — это отдельная история. Дело кончилось тем, что раненых перенесли в один из домов поселка, и немногим позже Кром сообщил, что за нами завтра с утра прилетит вертолет, а до того времени по всем медицинским вопросам надо консультироваться у врача, который постоянно будет находиться на связи. Состояние Крома и Тимофея Михайловича было не из лучших, и если старый охотник был счастлив вновь увидеть своего брата (бедняга даже почувствовал себя чуть лучше), то около Крома и Кота я просидела почти всю ночь — всерьез опасалась, что Кот не дотянет до утра.
К счастью, мои опасения не сбылись, и утром в Раздольное прилетел вертолет, причем с медицинским оборудованием. Несколько бравых парней, прибывших в том вертолете, быстро перенесли раненых в винтокрылую машину, туда же забралась и я, после чего вертолет отправился в обратный путь, при этом Кота успели просто-таки облепить датчиками, а заодно сделали ему несколько уколов. Я же сидела неподалеку, чувствуя, как меня постепенно отпускает напряжение последних дней…
По прибытии на место нас в машинах «скорой помощи» отправили в госпиталь, и там нам поневоле пришлось расстаться. Несколько дней меня держали в отдельной палате, гоняли по процедурам, я сдавала анализы, а еще мне пришлось несколько раз в письменном виде изложить на бумаге (назовем это так) всю хронику нашего путешествия. Первое время я с пониманием относилась как к происходящему, так и к требованиям подробно описать все то, что с нами произошло. Однако прошло пять дней, и все это стало меня злить, но, главное, я не знала, что с моими спутниками. Как видно, мои возмущения и расспросы возымели действие, и мне позволили навестить наших раненых.
Когда я вошла в палату Крома, то оказалось, что он недавно задремал, но зато Тимофей Михайлович (они с Кромом лежали в одной палате) увидев меня, обрадовался.
— Вижу, что жива и здорова. Сашка, глаза открывай — невеста пришла!
— А я думал, что это сон… — даже не ожидала, что молодой человек так обрадуется при виде меня. — Мне почему-то казалось, что ты уехала…
— Молодой человек, мы меня обижаете… — вздохнула я с трагическим видом. — Перед вами находится бедная, несчастная, уставшая девушка, нуждающаяся во внимании и заботе, а уж никак не в том, что ее отправят куда подальше, и лишат лицезрения ваших прекрасных глаз!
— Вот, вот, так и надо говорить… — поддержал меня старый охотник. — А то парень лежит и страдает, что девушка глаз не кажет… Вы, молодые люди, мне только намекните, я враз из палаты уйду, чтоб в коридоре воздухом подышать! Очень, говорят, процедура для здоровья полезная…
— Да ну вас!.. — рассмеялась я. — Лучше скажите, как себя чувствуете?
— Все нормально… — улыбнулся Кром. — Идем на поправку.
— После того, как нас заштопали… — добавил Тимофей Михайлович. — Но мы же орлы…
— И смотрим соколами… — добавил Кром. — Даже ходить можем, хотя на пробежку отправляться еще рановато.
— Навыдумывали себе пробежки всякие… — проворчал охотник. — Дурь какая-то! Давай ко мне в тайгу, я тебе охоту в таких местах устрою, что десять потов сойдет, пока в буреломе пробираться будешь! Ваши новомодные тренажеры и в подметки не годятся тем непролазным дебрям!
