Я молча последовала за женщиной. По пути та оборачивалась и повторяла: «Работать. Кушать». Да куда я денусь теперь с подводной лодки?

Мина не преувеличивала, когда говорила, что весь Дорин — это фабричный город. Улицы здесь состояли из зданий фабрик и складов, причем, судя по тому, что я могла наблюдать, каждая «улица» занималась одним видом деятельности. Были улицы швейные, были улицы, где делали только украшения, были улицы игрушек. Были улицы бедные, были богатые — там, где производили электронику, например. Там и помещения добротные, и общежития для рабочих вместо приземистых бараков.

На одном из зданий — трехэтажном, каменном, с широкими окнами — красовался символ, от которого у меня свело челюсти. Символ пересекающихся сфер.

— Эклипсис… — пробормотала я.

Женщина удивленно покосилась на меня, и я прикусила губу.

Мы шли и шли. Сначала я пыталась запомнить дорогу к пирсу, но так запуталась в лабиринте улиц, что оставила эту мысль.

— Работать, — повторила нанимательница, когда мы подошли к вытянутому помещению, до половины вросшему в землю.

Оно больше напоминало склад, нежели фабрику. Здесь не было даже окон, хотя изнутри доносился гул работающих механизмов, похожий на жужжание пчел. Когда женщина толкнула дверь, я увидела ряды станков, освещенные тусклым светом ламп, подвешенных над потолком.

Над станками согнулись женщины и подростки. Вдоль стен тянулись ряды коек, кое-как заправленных темными покрывалами. На тумбочках стояли миски и жестяные кружки. В воздухе висел удушливый запах человеческого пота, резины и горячей смазки.

Я в ужасе застыла на пороге. Такой кошмар я видела только в передачах о странах третьего мира, где в полуподпольных цехах без сна и отдыха бедолаги трудятся за чашку риса.

Я отступила, но уперлась в грудь нанимательницы, которая встала, загородив проем.

— Кушать. Спать. Работать, — терпеливо объяснила она.

И подтолкнула меня в спину.

Выбора у меня, в общем-то, не было. Работодатели в очередь не выстраивались, чтобы заполучить такого ценного сотрудника, да и предложить мне им нечего. Едва ли мои редакторские навыки и хорошее знание русского языка пригодятся на Дорине. Зато есть две руки, и, значит, я смогу выполнять простую физическую работу. Пока так. А когда пообвыкнусь — поищу местечко получше.

Женщина, оказывается, подталкивала меня не просто так, а в определенном направлении — к худой и высокой орчихе, которая оставила свою работу за станком и ожидала меня, уперев руки в бока.

— Вот тебе новенькая, покажи ей, что надо делать, — приказала нанимательница.

Орчиха состроила кислую мину.

— Опять человечка! Они слабые, неловкие! Прошлая вон палец себе оттяпала. Стоять долго не могут, начинают ныть. Никудышные работники!

— Зато им платить не надо, — усмехнулась нанимательница. — Рады до смерти, что кормят и крыша над головой. А ты-то жалованье неплохое получаешь, так что не ворчи, а учи!

Орчиха пробормотала что-то себе под нос и, бесцеремонно схватив меня за запястье, подтянула к себе, тыкнула пальцем в куски кожи, лежащие на станке.

— Смотреть! — рявкнула она.

Она собрала кожаные лоскуты в стопку, придавила их сверху лекалом и сунула под лобзик. Раз-два, и она двумя отточенными движениями отсекла лишний материал по лекалу. Взяла одну из полученных заготовок и потрясла ею перед моим носом. Растопырила пальцы, которых оказалось четыре на каждой руке.

— Опасно! Береги пальцы!

— Может, у нее лишние, — зловеще пошутила нанимательница.

Видно, не слишком тут берегут такую дешевую рабочую силу. Даже боюсь предположить, куда делась несчастная, которой отрезало палец…

Орчиха еще раз показала мне, что нужно делать, потом отвела к соседнему станку, место за которым пустовало, поставила у ног корзину с кожаными лоскутами, выбрала и протянула лекало. Самое простое — вытянутый овал. Вот и вся наука.

Со свистом заработал лобзик. Мне страшно было смотреть на него, не то что приступить к работе. К счастью, орочиха и не торопила, давала приноровиться.

— Я — здесь, — сказала она и для наглядности потыкала на свое рабочее место.

Думаю, это означало, что я могу обращаться за помощью.

Я присела на корточки рядом с корзиной и потихоньку осмотрелась. Женщины были так измождены работой, что едва поглядели на новенькую. Только худенькая гоблинка-подросток кивнула, заметив мой взгляд, и протянула мне цветную полоску ткани, показала на свою голову, где другая такая же была повязана в виде косынки.

Я переплела косу потуже, повязала волосы и, вздохнув, приступила к работе. Взяла стопку лоскутов.

— Один! — крикнула орочиха и подняла вверх один палец, давая понять, чтобы я сначала потренировалась.

Может, признаться, что я понимаю язык? Я уже едва ли не дикарем себя ощущала от этих окриков.

Не сразу удалось справиться с заготовкой, но постепенно я научилась. От одного лоскута перешла к двум, потом к трем, к пяти. Но уже после часа работы спина затекла, ноги разболелись. Руки были в постоянном напряжении, и я опасалась, что палец может соскользнуть под лобзик.

Ну и адская работенка. Долго ли я так продержусь? Когда объявили перерыв на обед и в цех вкатили три жестяные кастрюли, орочиха собственноручно начала разливать по мискам варево. Я взяла свою порцию и то ли села, то ли рухнула на перевернутый ящик, которые здесь использовали вместо стульев.

«Как ты там, малыш? — мысленно произнесла я. — Ты уж держись! Ну что поделать, надо немного потерпеть. Я обязательно что-нибудь придумаю!»

Смена в цеху продолжалась допоздна. Орчиха скомандовала отбой, когда желтый квадрат света от распахнутой двери потемнел, — только так нам, работникам, можно было догадаться, что наступил вечер.

Снова привезли кастрюли. Я так устала, что не чувствовала голода, но заставила себя поесть и тут же свернулась на выделенной мне койке. Ноги гудели, глаза слезились. Невыносимо, это какой-то ад! Сколько я так продержусь? И что меня ждет дальше? Постепенно живот станет заметен — и что тогда? Вышвырнут на улицу?

Я снова вернулась мыслями к гарпиям: они единственные, кто может мне помочь, вернуть домой. Когда я жила у Армана, я старалась не вспоминать о пугающих созданиях. Мол, сначала надо сбежать, а потом, когда окажусь на свободе, подумаю о гарпиях и о цене, которую они попросят за свои услуги.

Теперь я на свободе, но все, чем я могла заняться, — лежать с закрытыми глазами, распластавшись на колючем покрывале. Как же тяжело! Может, постепенно станет легче?

Краем уха я слышала приглушенные голоса: соседки по цеху еще не ложились, они заварили чай на электрической плитке, достали из закромов печенье и разговаривали. Видно, этот час спокойствия был отдушиной среди серых будней.

Кто-то осторожно тронул меня за плечо. Я открыла глаза и увидела склонившуюся надо мной девочку, что подарила мне лоскут ткани на косынку. В этот раз она протягивала мне кружку с горячим чаем. Улыбнулась, указала себе на рот.

— Пить! — Потом ткнула себе в грудь. — Полли.

Направила палец на меня.

— Лена, — прошептала я непослушными губами.

Господи, как же я устала. Я практически мумия. Едва шевелящаяся, полуживая мумия.

Полли покивала и несколько раз повторила: «Лена, Лена», махнула рукой в сторону женщин, рассевшихся на ящиках вокруг импровизированного столика:

— Идем к нам?

Все, чего мне сейчас хотелось, — это не двигаться, замереть и лежать колодой до самого утра: любое движение отдавалось болью в натруженных мышцах. Но нельзя упускать шанс узнать что-то о гарпиях, да и любая информация может оказаться полезной. К счастью, дракошик в животе чувствовал себя хорошо, не беспокоил маму, понимал, как мне нужны силы. Умничка мой.

Я подсела к соседкам по цеху, улыбнулась. Мне тут же вручили зерновое печенье. Я и не думала, что это такое блаженство: пить травяной напиток, откусывать по маленькому кусочку от печенья и знать, что до следующего кошмарного утра целая ночь!