Дед потер лоб, задумавшись.

— Зачем мне столько денег? Вам нужнее, вон, какая у вас теснота!

— Тебе будет нужна машина, — настоял я. — Ведь таскать товар на горбу неудобно. По-любому, прибыль — пополам. Так что, сможешь?

Дед покачал головой, улыбаясь своим мыслям то ли радостно, то ли со скепсисом.

— Эк у тебя все легко! Раз! — Он махнул рукой. — И все готово.

Я напрягся. Неужели и он сольется, как мама? Ничего ж придумывать не надо, рисковать не надо, эти схемы уже сотни раз обкатаны в будущем, но пока они — новаторство, немногие догадались так делать, не у всех есть ресурс. Это гораздо проще, чем мне завтра организовать и прикрыть Свету и Ивана.

Если кто и слился, так это Борис, слушавший нас со скучающим видом — ушел к телевизору, где точно интереснее, чем с нами.

— Дедушка, подумай. — Я принялся загибать пальцы. — Знакомые в органах у тебя есть. Опыт есть — продавцы тебя обманывать побоятся. Утром развез товар, вечером деньги забрал — и весь день свободен. Получится минимум по триста долларов в месяц. Продавцу предложи три тысячи в день, плати каждую неделю — за такие деньги люди душу продадут и подерутся за право на тебя работать.

— Платить раз в неделю… Так никто не делает, — удивился дед.

— Будь первым. В Америке вообще платят почасово. Чем лучше условия труда, тем больше люди будут держаться за место. Подумай хорошенько. Мне завтра надо позвонить бригадиру, сказать, будем мы работать или нет.

— Уже завтра? — Дед вроде как даже испугался.

— Возьми вопрос на рассмотрение, — сказал я словами взрослого. — Подумай.

Дед поднялся, потер подбородок, кивнул.

— Подумаю. Вот так сразу ничего не могу сказать.

— А и не надо сразу. Просто представь, что так ты зарабатывал тридцать тысяч в день, а будет шестьдесят. Ну да, десятка разойдется на зарплату и откуп коллегам, чтобы они тебя и твои точки прикрывали. Полтинник! И не надо торчать на рынке целый день. Пятьдесят долларов умножаем на три. Ну, как тебе?

— Как-то слишком сладко, — сказал дед.

— Это реальность. А теперь представь, что точек у тебя четыре. А? Берешь помощника с машиной, платишь ему, вот уже и таскать самому ничего не надо. Больше двух тысяч долларов в месяц, — последнее я сказал шепотом. — Если не проболтаешься о реальных суммах, никто и не догадается, что такие деньги можно зарабатывать на ерунде.

Дед сосредоточенно молчал и будто бы смотрел вглубь себя. Я продолжил:

— Здесь у меня на кофе суммы будут крутиться сопоставимые. И я бы еще раз сгонял к тебе на склады, чтобы посмотреть, почем там жвачки, батончики и прочая ерунда — брать на перепродажу. Наташке с Борисом тоже захочется заработать, а просто давать им деньги нельзя, это развращает.

— Согласен, — улыбнулся дед. — Откуда в твоей голове такие мысли?

— Это моя суперсила. — Я ему подмигнул.

Дед уселся в кресло с газетой, я вытащил пленку из шкафа на балкое, порезал на лоскуты и принялся через ткань утюгом клеить из нее пакеты. Килограмм фруктов они выдерживали плохо, швы расходились, но для кукурузы будут в самый раз.

— Что ты опять задумал? — косясь на меня, спросил дед.

Ответил я вопросом на вопрос, вспоминая Бузю:

— Дед, как думаешь, можно ли сделать людей из бомжат?

Он отложил газету, задумался.

— Это огромная работа. Можно, но не из всех. Справились же после революции и после войны. Но тогда эта проблема была на государственном контроле, а сейчас в стране все разваливается и гниет. Почти все беспризоники деградировали и сожгли мозги. Если и можно их перевоспитывать, то в колониях и, ломая об коленку и одновременно показывая, что выгоднее быть человеком, а не одичавшим щенком. Но… да что говорить, я некомпетентен в этом вопросе.

— Наш Ян — с улицы, Юрка, который у бабушки — тоже с улицы. И они меняются, — развил тему я.

— Начнем с того, что Ян — не уличный, он не влился бы в стаю. Чтобы туда влиться, надо делать, как все — нюхать, курить, пить спирт, а ему это не нужно. Что до Юрки — его вырвали из тлетворной среды. Насколько получилось, можно будет судить, когда он пойдет в школу и встретится со старыми приятелями.

Вечером дед ушел к знакомым и вернулся за полночь, а я лег спать в одиннадцать, потому что предстояло встать в шесть утра. Перед тем нажарил гренок детям, отварил кукурузу и замотал кастрюлю одеялом — чтобы не остывала. Какое дед принял решение, я узнаю только завтра в обед.

Едва сомкнул веки — оказался в белой комнате, которая уже стала родной, и сердце зашлось от радости: я все делаю правильно! Я на верном пути!

И снова вопрос: что я такого особенного совершил? Ведь я скорее не сделал, чем сделал. Все самое интересное и опасное — завтра.

Кто-то будто провел перышком между извилин, и пришла уверенность, что я делал то, чего не хотел, но что должен был. Возился с детьми, сжалился над Бирючьим Островом, не стал делать внушение маме, хотя мог бы, и это было бы выгодно. Именно поэтому реальности более важен я в таком виде: когда сам меняюсь, и эффект вмешательства возрастает.

Цифры на таймере — 04. 04. 2027 — мигнули…

Вперед? Назад⁈ Все-таки вперед!

Посмотрим, на сколько в этот раз получилось отодвинуть час икс.

Чуть больше месяца, вот на сколько мне удалось продлить существование реальности, цифры сменились на 08. 05. 2027.

Мир мигнул, я подумал, что сейчас проснусь — впервые не в холодном поту после того, как увидел небо над очередным городом, перечеркнутое инверсионным следом.

Но сон продолжился. Я стоял в уже знакомой спальне будто с картины сталинских времен. Теперь я обратил внимание на то, что осталось без внимания в прошлый раз: старинные деревянные стулья, шкаф, кровать. На столе рядом с глобусом больше не было моей тетради, куда я изложил последовательность событий будущего.

Распахнулась дверь, и тюль взметнулся белым флагом, вздрогнули тяжелые занавески. То ли парень, то ли девушка в белом кимоно шагнул навстречу, обнял меня так, словно я — вернувшийся с фронта герой.

— Ты смог. Спасибо!

— Кто ты? — спросил я, мир мигнул снова, и я обнаружил себя сидящим в своей постели и разговаривающим с пустотой.

Чернота за окном только-только начала медленно сменяться предрассветной серостью, из открытого окна тянуло прохладой, в комнату врывалось птичье многоголосье, перекрывая посапывание спящего Бориса. Зевнув, я сомкнул веки, поворочался, думая над тем, кто этот юноша. Я ни разу его не видел в реале, но он приснился мне уже дважды, причем оба раза был, как настоящий.

Но долго думать не получилось — я заснул, а глаза открыл, наполненный умиротворением и уверенностью, что я все делаю правильно.

Набив рюкзак еще горячей кукурузой, едой и самодельными пакетами, я выкатил Карпа из прихожей, спустил по лестнице, на дороге завелся и поехал за Гаечкой. Сегодня нам предстоит весь день торчать на море, страховать Свету с Иваном, за вычетом часа, когда буду у отца.

Гаечка уже ждала на дороге, даже заезжать за ней пришлось. Она сняла мой рюкзак, положила туда свою сумку и обхватила меня за талию, воскликнув:

— Но, коняжка! Поехали!

Вчера мы с сиротами договорились, чтобы, проснувшись, они ставили воду на огонь.

Но когда мы с Гаечкой приехали, стало ясно, что дети не проснулись, потому что у них не было будильника. Пока Гаечка их будила, я разводил огонь. Естественно, никто никого ругать не стал

Часа полтора ушло на готовку, я еще раз проинструктировал детей, как себя вести и что говорить, показал, как пользоваться пакетами, чтобы не брать кукурузу, как сыпать соль из солонки.

Потом Гаечка проверила, научилась ли Света давать сдачу, осталась довольна результатом, и мы понесли на продажу пробную партию, сорок початков: те, что принес я, плюс те, что мы отварили сейчас. Часть оставалась у нас, дети будут по десять штук, возвращаться, сдавать выручку, брать еще десять початков.