Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Одно ясно: вот это действительно будет преодоление, я переступлю через себя и сделаю то, что очень не хочется, но нужно. Заодно и на отца посмотрю другими глазами.

Но — воскресенье, любимая женщина, бутылочка вина… Может, завтра? Прийду к нему на работу, вызову его из кабинета, а тут — дед у входа в РОВД. Не станет же он кидаться на родителя в присутствии коллег? Пожалуй, так и сделаю.

Пока строил планы, клацнула дверь, и пришла Наташка — бронзово-розовенькая, с мокрыми волосами.

— Скука смертная, — пожаловалась она, разуваясь в прихожей. — Дед уплыл хрен знает куда, мама нудная, Борька за крабами ныряет. Слышь, может — на базу, а?

— Нехорошо, у нас же гость.

Наташка тяжело вздохнула, села на мою кровать

— Может по телеку что. — Она взяла программу, нахмурилась. — Вот же блин, воскресенье, и нет ни хрена. Только, вот, КВН через двадцать минут. Будешь смотреть? Сборная СНГ против Израиля.

Сестра включила телек. Пожилая совершенно седая женщина рассказывала про какой-то отечественный фильм. Я глянул в программу: ясно, итоги кинофестиваля будут еще двадцать минут.

— Вот кому нужна их нудятина⁈ Почему…

Щелкнул дверной замок, дверь в прихожей отворилась, и Наташка крикнула:

— Ма, вы уже?

— Привет, дети, — проговорил отец, зашелестела одежда.

Наташка набычилась, уронила: «Во блин» — и юркнула в соседнюю комнату. Я встал, глянул в дверной проем. Отец, держа в руках какую-то коробку и замерев с возмущенно распахнутым ртом, таращился на вешалку, словно там… Не знаю. Сидел черт и дули ему тыкал.

— Па, что случилось? Проходи на кухню… Па⁈

Он указал на вешалку, не в силах выдавить ни слова. Да что ж там такое⁈ Я вышел из комнаты и почесал в затылке. Н-да. Там висела дедова олимпийка, его черная рубашка, а рядом с моими сетчатыми туфлями стояли советские растоптанные туфли на три размера больше моих. Ну как есть мама нового мужика в дом привела, не успела постель остынуть! Самое дурацкое, что я мог сейчас сказать: «Это не то, о чем ты подумал».

Воцарилась наряженная тишина, лишь кинокритик все бормотала, все нахваливала.

— Вот, значит, как. Так, значит, она болела. — Отец упер руки в боки, глаза его метали молнии. — И как давно это у них?

Глава 15

Мандариновая шкурка

Меня пробрал нервный смех.

— Па, это не любовник, это…

И тут, как в дурацком сериале, дверь распахнулась, вбежал Борис, воскликнул:

— О, привет! — и полез обниматься к отцу, забыв, что это недостойное мужчины поведение.

Следом вошла мама, напоролась на полный ненависти взгляд и оцепенела, как мышь перед удавом. А теперь — кульминационный момент — в прихожую вошел дед. Дернулся, увидев сына, его пальцы разжались, и кепка упала на пол.

Пока они не начали друг на друга орать, заговорил я, достав из памяти все, что знал о лечении раковых больных:

— Мы думали, что маме понадобится операция и химиотерапия. Такому больному нужен уход. Нужно, чтобы кто-то был рядом и хотя бы варил супы и приносил в больницу, потому что питание там… сам понимаешь. Дедушка очень нам помог…

Отец прожег меня взглядом, перевел его на деда да так и застыл. Что происходит в его голове? Клокочет ненависть и бьет через край? Он считает нас предателями?

Они замерли друг напротив друга, как два готовые к драке волка — молодой и старый, похожие, как две капли воды. Одного взгляда достаточно, чтобы понять: это отец и сын.

К его чести, дед не стал распускать слюни, типа прости сын, все сделаю, а попытался объяснить:

— Рам, я всегда любил и буду любить тебя. И я не виноват, что остыл к твоей матери. Думал, ты хоть теперь поймешь, что такое жить с нелюбимой женщиной.

Мама протяжно всхлипнула и, оттолкнув Бориса, рванула в спальню. Только сейчас до деда дошло, что он ляпнул, но было поздно.

— Я не уходил, — прошипел отец, — я никогда не бросил бы своих детей!

— Тебе было восемнадцать! — отчеканил дед. — Ты уже мог свою семью строить!

— Мать умерла из-за тебя!

Дед молчал, лишь с тоской смотрел на сына, обнимал его взглядом, прощаясь навсегда. Ни один из этих упрямцев не признает, что неправ, потому что оба правы и не понимают, что уступить — признать право другого считать и жить иначе.

— Что бы ты ни сказал, — продолжал дед, — я горжусь тобой, сын. Ты вырос достойным…

Отец сунул мне коробку, которую принес, в сердцах пнул сумку с дедовыми вещами и кофе и вылетел из квартиры, а я подумал о том, что надо врезать новый замок.

Дед закрыл глаза. Лицо его оставалось безучастным. В спальне, наверное, ревела мама, потому что ее никто не принял в расчет при этом разговоре, будто она не человек, а разменная монета.

— Чего это он? — удивился Борис.

— Мы в ссоре, причем очень давно. — Он наклонился, поднял кепку, надел, потом повесил на вешалку. — И, видимо, никогда не помиримся. Пожалуй, мне надо прогуляться.

Не понимая ситуации, Борис полез в коробку.

— Что там?

Я молча сунул ему подарки и рванул за дедом. Если захочет побыть один, он намекнет или прогонит. Но мне казалось, это не та ситуация, ему нужно разобраться в себе и поговорить. Потому что все равно, сколько тебе лет, я в этом убедился, хоть шестьдесят, потребности у тебя все те же.

Как я и думал, дед не стал меня прогонять ни словом, ни взглядом. Мы молча шли вдоль дороги, а я думал о том, что такое взрослость. Вот мне пять лет, я жду Новый год, день рождения, волшебника в вертолете, Деда Мороза — не суть. Он приходит и делает для меня чудо. Вот мне четырнадцать, я тоже этого жду, уже понимая, что Дед Мороз, который кладет подарки под елку — не кто иной как отец. Идут годы, подарки становятся все более дорогими, праздники — предсказуемыми, запах мандариновой шкурки уже не пробуждает предвкушение чуда, а будит воспоминания об этом предвкушении.

Этот момент всегда наступает вдруг. Ты вдруг понимаешь, что родители постарели, у мамы давление, а отца мучает поясница, и уже твои дети скачут вокруг елки в ожидании чуда — крутого смартфона, а не носков.

Взрослость — момент, когда Дедом Морозом становишься ты, и неважно, сколько тебе лет. Когда ты взваливаешь мешок с обязательствами и тащишь, пусть и хочется бросить.

И снова вдруг — в сорок, пятьдесят, шестьдесят, у всех по-разному — ты чувствуешь аромат мандариновой шкурки, и пробуждается тот самый мальчик, который дул на стекло, затянутое морозными узорами, чтобы увидеть чудо.

Если ты не становишься волшебником — ты не взрослый. Если в тебе не пробуждается мальчик — поздравляю, ты умер.

Молчание нарушил дед, причем начал издалека:

— Как думаешь, мне теперь стоит подыскать другое место для ночлега? Я сильно обидел Олю.

— Сильно, — кивнул я, — но она простит, пусть и не сразу. Ей тяжело дался разрыв с отцом.

— Рам сказал, что не уходил. Что это значит?

Грустно усмехнувшись, я спросил у него то, что недавно спрашивал у Лены Костаки:

— Ты хочешь знать правду? Она тебе действительно нужна? — Глянув на деда, я сразу же понял, что да, ему — нужна, и продолжил: — Вопрос был риторическим. Отец чуть не убил Наташку. Она провинилась, да, но наказание было слишком жестоким, он мог ее покалечить, потому я взял его обрез и…

— Пригрозил выстрелить?

— Да. Отбил ее, и мы сбежали. Это было накануне экзаменов, сестра неделю в школу не ходила, так он ей лицо разбил. Мы уехали к бабушке, Борис тоже. Раньше мы с ней не общались, потому что отец ее ненавидел.

— Эльзу-то? Да, женщина суровая, но справедливая.

— Так вот, с бабушкой мы помирились и собрались у нее обосноваться, потому что отец нас в прямом смысле слова забил. Борьке рисовать запрещал, прикинь? Растил из него милиционера. На мать только орал, она как тень ходила. Ну а у самого у него была вторая семья, причем падчерица одевалась с иголочки, а Наташка — ты видел как. Вот такая ситуация. Мы сказали матери: или он, или мы. Мать выбрала нас, и он ушел к Анне.

30
{"b":"888026","o":1}