Собутыльником каптерщика был старший сержант, заместитель командира взвода Иннокентий Ротов.

Даже комбрига молодые бойцы взвода боялись меньше, чем старшего сержанта. Сам испытавший немало от старослужащих, Ротов спуска «духам» не давал. Любимым развлечением для Ротова была проверка на прочность. Построив новобранцев в шеренгу по одному, он совершал обход. Непонравившихся бил под дых. А затем, стоя над корчившимся на полу «духом», презрительно кривил губы:

— …что, салабон? В детстве мармелада не доел? Здесь тебе не конфетная фабрика, а морская пехота.

Неравнодушное отношение старшего сержанта к мармеладу было общеизвестно. Некоторые новобранцы в письмах домой просили непременно вложить в посылку коробку мармелада. Лакомство предназначалось для замкомвзвода Ротова. Как-то незаметно и прозвище ему дали соответственное — Мармелад.

Морпехов, глушивших спирт в каптерке, объединяло многое. Во-первых, они были земляками. Ротова призвали из Орехова-Зуева. Его корефана Сергея Пономаренко — из Ногинска. Оба начинали службу в одной учебке. Но Пономаренко, закончив ее, заветных сержантских лычек не получил. А главное, оба были воспитанниками детских домов, сиротами при живых родителях.

Отца Иннокентия Ротова осудили за вооруженное нападение на инкассаторов. Старший Ротов уложил всю бригаду, снимавшую дневную выручку с магазинов соседнего района. Год папаша Иннокентия был в бегах, а когда добыча стала жечь карман, подался шиковать на юг. Там его после случайной драки в ресторане и взяли.

Суд приговорил Ротова-старшего к высшей мере наказания.

Мамаша определила сына в интернат и сменила местожительство Летом она забирала Иннокентия к себе. Каникулы были для Иннокентия кромешным адом. Пила мать по-черному. Напившись, превращалась в сущую мегеру. Постоянные скандалы и драки вынуждали мальчишку убегать из родительского дома. В интернат он возвращался с ссадинами и синяками.

Однажды, заподозрив, что сын спрятал недопитую бутылку, мать ударила Иннокентия по лицу подвернувшимся под руку топориком для разделки мяса. Удар получился не сильный и прошел по касательной, но лезвие раскроило мальчишке верхнюю губу.

С залитым кровью лицом, Ротов, стоя на пороге дома, пригрозил:

— Ночью, тварь, задушу тебя подушкой.

Но подушек к этому времени в квартире хронической алкоголички уже не было. Мать пропила все, что представляло хоть какую-то ценность.

Иннокентия задержал на грузовой станции наряд вневедомственной охраны. Пацан прятался в порожнем товарном вагоне, на котором значилась станция приписки Новороссийск.

— Никак, шкет, к морю собрался? — полюбопытствовал охранник, посветив в лицо мальчишке фонариком; увидев кровоточащую рану, он присвистнул. — Крепко же тебе досталось! Но не горюй, салажонок. За одного битого двоих небитых дают.

В инспекции по делам несовершеннолетних быстро разобрались, что к чему. Усталая женщина с погонами лейтенанта оформила бумаги на лишение родительских прав и передала их в суд.

На суде спившаяся до галюников мать сидела с блуждающим взглядом и бормотала под нос одну и ту же фразу:

— Сокол от совы не рождается… В батьку Кешка уродился.

Воспитатели побаивались Ротова. Его шутки отличались жестокостью, а характер — злопамятностью. Ротов никому ничего не прощал. При этом изобретал нестандартные ходы. Ротов не только причинял физическую боль противнику, но еще старался и унизить его.

Так он расправился с молодой воспитательницей, с первого взгляда невзлюбившей мальчишку.

Девица пыталась перековать Ротова по всем правилам педагогической науки. Читала Иннокентию длинные морали, таскала в кабинет директора. Требовала беспрекословного подчинения и уважительного отношения. Жесткие меры чередовала с поощрениями за успехи в учебе, уверенная в правильности выбранной методики кнута и пряника.

Наивная… Она не замечала злобного огонька, полыхавшего в серых глазах Иннокентия Ротова.

Он умел ждать. Звериное чутье подсказало пацану, когда следует нанести удар.

Как-то летом по детскому дому пронесся слух, что «воспиталка» собралась выходить замуж. Избранником ее был разведенный завхоз этого же учреждения. Директор разрешил отметить свадьбу в столовой детского дома. Такие события для воспитанников были своего рода праздником, разнообразившим череду серых будней.

Детишки, особенно девчонки, с интересом обсуждали, в чем будет невеста, какую прическу сотворит парикмахер из жиденьких волос «всспиталки», какие блюда окажутся на праздничном столе…

Ротов готовился к свадьбе по-своему.

Из спортзала он утащил теннисный мяч, из мусорного ведра медпункта — использованный одноразовый шприц с иглой и все это спрятал под кровать. Туда же отправился баллон с красной краской.

Когда свадебный кортеж подъехал к детдомовской столовке, никто не заметил пацана, прошмыгнувшего в здание соседнего корпуса. Перепрыгивая через ступени, Ротов добрался до двери на чердак. Аккуратно вынул шурупы, выдернул скобы, на которых болтался бесполезный замок, и нырнул в темноту.

Там, на чердаке, усыпанном голубиным пометом, Иннокентий заранее оборудовал огневую точку. У оконца поставил ящик, а на него рогатку и проколотый шилом в нескольких местах теннисный мяч. Набрав шприцом краску из баллончика, Ротов закачал ее в мяч, зарядил мячом рогатку и приник к окну.

Невеста в белом платье вышла из машины и в сопровождении жениха направилась к столовой, где у входа толпились гости.

Ротов натянул резинку, прицелился и послал мяч прямиком к ногам невесты.

Никто не понял, почему белое платье невесты вдруг оказалось заляпанным красной краской. А мяч прыгал и прыгал, обдавая гостей и молодоженов алыми брызгами. Невеста закричала и грохнулась в обморок. Суженый даже не успел ее подхватить. Она рухнула к его ногам, похожая на подбитую птицу с помятым оперением.

Скандал получился грандиозный.

Ротова быстро вычислили через малолетних осведомителей. Доносительство процветало в детском доме. Вызвав Ротова на ковер, директор запер дверь. Когда в руках у него оказалась увесистая указка, Ротов тихо сказал:

— Если ударите, сожгу всю эту богадельню к чертовой матери. Ночью сожгу, вместе с воспиталками и стукачами-уродами.

Руки у директора опустились. Парень не шутил. Он стоял напротив директора, готовый вцепиться при первом неосторожном движении ему в глотку. Старый педагог, изучавший психологию не по книжкам, а на практике, положил указку на стол.

Снимая очки с толстыми стеклами, сказал:

— Твои проказы тебя до колонии доведут.

— Не доведут, — ухмыльнулся Ротов.

— Откуда такая уверенность? — устало спросил директор.

— В тюрягу слабаки и дураки залетают. А я не такой.

Директор внимательно посмотрел на взъерошенного воспитанника.

— Да. На своих сверстников ты не похож. Из молодых, да ранних будешь…

…Сергей Пономаренко тоже испытал на себе всю прелесть жизни в семье хронических алкоголиков. Правда, биография его родителей была не такой впечатляющей, как у приятеля.

Отец, скромный бухгалтер текстильного комбината, попался на приписках. Начальство получало премии и награды за невыпущенную продукцию. Кое-что, разумеется, перепадало и бухгалтеру.

Когда на комбинат нагрянула проверка, из отца Сергея сделали стрелочника. Он взял всю вину на себя, поверив начальству, пообещавшему замять дело.

Суд отмерил Пономаренко-старшему по полной.

С зоны он вернулся совершенно больным, с выбитыми зубами. По ночам громко стонал и кричал. С горя запил. Сын не знал, что произошло с отцом в лагере. Лишь смутно догадывался.

Тихого и робкого бухгалтера, угодившего в отряд самых отвязанных беспредельщиков, изнасиловали после проигрыша в карты. Его вовлекли в игру, где ставки были слишком велики. Блатные считали, что у проворовавшегося бухгалтера на воле припрятана солидная заначка и что не грех немного пощипать пушистый хвост мужичонки.

Пономаренко-старший не сумел отдать долг.