— Беспредельничает Малахай. Свои законы устанавливает, — сквозь зубы процедил Жиган.

Войдя в барак, он сразу направился к нарам, на которых развалился киргиз. Вокруг него полукольцом сидели шестерки, передавая из рук в руки алюминиевую кружку со свежеприготовленным чифирем.

Особо не церемонясь, Жиган вклинился в чужую компанию. Стая недовольно заурчала, но потеснилась. Усевшись напротив киргиза, Жиган спросил:

— Ты чего мутишь, Малахай?

Желтая физиономия киргиза сморщилась и стала похожа на печеную картошку. Обнажив ряд острых, словно у хорька, зубов, он огрызнулся:

— Не понял! Что за предъявы?

— Зачем пайку у пацана отнимаешь? Это же беспредел.

Киргиз подтянулся на перекладине верхних нар, играя вздувшимися бицепсами, сел, бросил взгляд на стоявшего рядом парнишку:

— У этого фраерка, что ли?

— Да, — подтвердил Жиган.

Киргиз фальшиво рассмеялся, и в его раскосых глазах загорелся злобный огонек.

— Накапал, паскуда, — негромко произнес он, присовокупив матерное ругательство.

Жиган едва сдерживался, не хотел идти на конфликт, но оставаться сторонним наблюдателем уже не мог.

Все притихли, наблюдая за разборкой.

— Малахай, хватит к парню прикапываться, — как мог спокойно произнес Жиган.

— А то что? — с каким-то змеиным присвистом спросил киргиз.

— Я предупредил.

Жиган встал, давая понять, что разговор закончен.

Но киргиз не мог допустить, чтобы его авторитет пострадал. Он спустился с нар, перехватил у одного из шестерок кружку с чифирем и, отхлебнув обжигающего дурманящего напитка, крикнул так, чтобы всем было слышно:

— Жиган, тебе задница столичного фраерка глянулась? Но не ты один тут такой козырной. Может, я тоже на него глаз положил.

Киргиз давно провоцировал Жигана. Зэки стали рассредоточиваться по углам, очищая поле для поединка.

Боковым зрением Жиган видел, как рука киргиза скользнула в карман.

«Финку греет», — подумал он.

Подошел к Филимону, толкнул его в плечо:

— Пойдем.

Окончательно оборзев, Малахай уже орал во всю глотку:

— Кто ты такой, чтобы предьявы мне лепить! Корефан твой, Архип, давно в туберке кровинкой хезает. Теперь ты никто, так что не дави понты. Малахая на испуг не возьмешь…

Жиган будто не слышал. Он знал, что сегодня ничего не произойдет. Малахай не достал финку, значит, толковища не будет.

А тот, уверовав в безнаказанность, изгалялся как мог под одобрительные возгласы стаи:

— Вали, вали… крутой. Забирай фраерка. Малахай отложит чешижопицу для московского глиста. До лучших времен. Слышишь, Жиган?.. Так что пользуйся моментом.

Плечи Филимона вздрагивали. Он брел с низко опущенной головой, словно осужденный на казнь.

Отведя парня подальше от беснующегося киргиза, Жиган шепнул:

— Ты эту узкоглазую чушку не бойся. Держись меня, и все будет путем.

Ободряюще подмигнув парню, Жиган оставил его.

На протяжении некоторого времени ничего не происходило. Жиган практически не общался со смертельно напуганным москвичом. Понемногу тот приходил в себя. Надежные мужики присматривали за Филимоном, докладывая обо всем Жигану. Мнимое спокойствие не могло его обмануть. Жиган понимал, что подонок Малахай рано или поздно сделает какую-нибудь гадость. Попытается растоптать, сломать выбранную жертву, чтобы доказать свою крутизну стае.

Поэтому Жиган был начеку, готовый в нужный момент защитить парня.

И такой момент настал…

Как-то в воскресный полдень, когда зэков не выгоняли на промку, надежный человек примчался в барак. Найдя Жигана, сообщил:

— Филимона гасят.

— Где?.

— В блевотник потащили. Там у Малахая корефаны тусуются. Будут брать базаром.

Наскоро одевшись, Жиган опрометью бросился к пищеблоку, оставив далеко позади добровольных помощников.

Выпавший ночью снег, еще не утоптанный, белым саваном покрывал землю.

У черного входа в пищеблок, через который выносили отходы, Жиган остановился. На снегу рубиновой россыпью алели капельки крови. Крови было немного. Так, несколько брызг, упавших или из разбитой губы, или из свернутого носа.

Ударом ноги Жиган распахнул дверь и, преодолев узкий темный коридор несколькими прыжками, оказался в просторном помещении. Здесь располагалась кухня, на которой готовили пайку для всего лагеря. Кухню обслуживали вольнонаемные и особо проверенные зэки, умеющие втереться в доверие к начальству.

Сейчас на кухне вольняшек не наблюдалось.

Осмотревшись, Жиган увидел странную картину. У широкого разделочного стола, обитого жестью, толпились несколько человек. На столе лицом вниз лежал Филимон. Его лицо было в крови. Над парнем нависал колченогий киргиз. Одной рукой он прижимал затылок парня, второй размахивал у него перед лицом.

— Хавай, урод. Хавай, пока из ушей не поперло, — орал киргиз, тыкая пятерней в лицо Филимона.

С каждым толчком физиономия парня все больше походила на непрожаренную яичницу. Оно становилось желтым с красными подтеками на подбородке.

Жиган догадался, что в руке у киргиза зажат кусок комбижира.

На этой смеси в лагере готовится добрая половина пищи. Отвратительно воняющая масса заменяет масло в каше и жир при жарке.

Примерно в двух метрах от разделочного стола шипел широкий электропротивень. Этот агрегат, предназначенный для обжаривания мяса, почти не использовался по назначению. Лишь иногда зэки, имеющие доступ в пищеблок, жарили на нем картошку. Сейчас электропротивень разогревался. На его плохо очищенной поверхности плавился кусок комбижира.

— Хавай, сучонок. А когда у тебя полезет из всех дыр, мы тебя и оприходуем, — под звуки шипящего жира грозил Малахай.

Избитый и до смерти напуганный пацан отчаянно мотал головой. Он пытался прижаться лбом к поверхности стола, но жестокая рука киргиза поднимала его за волосы.

— Жри, гаденыш.

Увлеченный истязанием, киргиз не заметил Жигана. А тот, подойдя поближе, резко оттолкнул загородившего дорогу шныря. Не успев ойкнуть, шестерка отлетел в сторону. Жиган встал по правую руку от киргиза.

С ледяным спокойствием сказал:

— Я предупреждал. Лямло желтомордое.

От неожиданности Малахай подпрыгнул. Воспользовавшись моментом, Филимон боком скатился со стола.

— Мудило. Кто тебя звал? — растерянно прошипел киргиз.

Растопырив руки, он пятился, как бы набирая пространство для разбега. Жиган продолжал стоять на месте, не проявляя видимой активности. Он тянул время, ожидая прибытия подмоги.

На кухне находились человек пять из стаи. Кто-то мог прятаться в подсобных помещениях и в главном зале, отделенном от кухни раздаточной.

Киргиз говорил, чуть не клацая от злости мелкими острыми зубами:

— Че вылупился? Вали отсюда. Ты почти отмотал свой срок. Теперь дела на зоне тебя не касаются. Скоро на вольняшке загудишь, а мы потянем ярмо дальше.

Внимательно следивший за маневрами противника, Жиган усмехнулся:

— Ошибаешься. Пока еще касаются.

Грозно заурчавшая стая подтягивалась к вожаку. Ощущая поддержку, Малахай осмелел. Он выхватил финку, очертил перед собой невидимую дугу.

— Ну давай, стакнемся. За баклана вонючего меня держишь. Скоро узнаешь, кто такой Малахай! — в бешенстве драл глотку колченогий.

Жиган внутренне собрался. При этом чуть расслабленно, как и полагается крутому бойцу, напоровшемуся на дешевого фраера, произнес:

— Сайгак ты кастрированный. Сидел бы в юрте. Не дергался. А то ведь мы здесь не такую борзоту уделывали… Смотри, Малахай, с толковища могут вперед ногами вынести.

Лицо киргиза стало пепельно-серым. По-волчьи прищелкнув зубами, он просипел:

— Кранты тебе.

Рванув на груди черную робу, киргиз сделал шаг вперед. Он медленно переставлял колченогие конечности, сокращая расстояние. В руках у Малахая сверкало узкое жало финки с наборной ручкой. Надвигаясь на Жигана, беспредельщик изрыгал ругательства:

— Волчара позорная. На кого наезжать вздумал? Сейчас твои кишки на локоть мотать буду. Гарнир хавать заставлю. Будешь носиться по зоне, как курва с котелком.