— Не могли же мы сегодня есть только один вид картофеля, не так ли? — саркастически замечает Марк, разделывая птицу.

— Пюре — мое любимое, — улыбается Ханна. — Но Райан предпочитает хрустящий картофель.

— Это же не соревнование, — говорит он, откусывая с громким хрустом.

— Ты можешь определить победителя, — говорит Шерил, одной рукой сжимая мое плечо.

— Ох, спасибо, никакого давления, — смеюсь я, накладывая оба вида на свою тарелку.

Марк и Шерил смущают Ханну и Райана историями из их детства, пока мы едим, и наблюдать за этим приятно. Они семья, чья любовь обильна и всеобъемлюща, чьи поддразнивания благонамеренны и никогда не бывают жестокими.

Мои же родители даже не были расстроены, когда я написал им, что уеду на праздники, и сказал, что они увидят меня, когда вернусь. Я делаю мысленную заметку пообщаться завтра с ними в видеочате, но сейчас все мое внимание сосредоточено здесь, в этой комнате, на этих людях.

Вместе убрав со стола, мы оказываемся в гостиной в основном в горизонтальном положении, животы сыты, сердца согреты. Дровяной камин пылает, из динамика звучат рождественские песни, а на кофейном столике в центре комнаты мы начинаем собирать традиционные семейные пазлы Ричмондов.

Время проходит в безмолвной дымке, пока мы раскладываем кусочки по цветам, по ходу дела дополняя картинку. Марк дремлет в кресле у камина, а нога Ханны в носке забирается мне на колени под столом.

— Ладно, поднимайтесь, если хотите la bûche de Noël (прим. [ля буш де Ноэль] — Рождественский торт / Рождественское полено), — говорит Шерил некоторое время спустя, поднимаясь с пола.

Я знаю, что Noël означает Рождество, но, повторюсь, я понятия не имею, что мне подадут. Оказывается, это святочное полено — шоколадный бисквит в форме упавшего ствола дерева, покрытый шоколадной глазурью и посыпанный сахарной пудрой для придания снежного эффекта.

— Вау, вы это испекли? — спрашиваю я.

— О, небеса, нет. Зачем мучаться, если в patisserie (прим. [патисэри] — кондитерская) готовят лучшие полена в мире? Они добавляют в свой рецепт каштаны, что придает ему дополнительный ореховый привкус.

Я разражаюсь смехом.

— Что тут смешного? — говорит Райан, поливая свою порцию густыми сливками.

— Не думаю, что я когда-либо в жизни ел каштаны, а сегодня я ем их уже в третий раз.

Мы на финишной прямой, складываем кусочки пазла в последнюю секцию, пока рядом с нами потрескивает огонь. За окном идет сильный снег, а я выпил как раз столько вина, сколько нужно.

— Не забудьте про свою обувь, — говорит Шерил, взъерошивая волосы Райана, когда они с Марком отправляются спать.

— Не староваты ли мы уже для этого? — смеется он.

— Для рождественского волшебства никогда не бывает поздно, мои дорогие. Сладких вам снов, — она посылает нам всем воздушные поцелуи и поднимается по лестнице, а мы возвращаемся к нашей головоломке.

— Что это значит?

— Французские дети ставят свои башмачки перед камином в канун Рождества, чтобы Père Noël (прим. [Пэр Ноэль] — Дед Мороз) мог наполнить их угощениями, когда спустится ночью по дымоходу, — объясняет Ханна.

— Это мило. Вы и чулки вешаете?

Она качает головой:

— Только обувь. Мы всегда завидовали нашим друзьям дома, которые получали подарки в чулки, но оказалось, что и они завидовали нашим туфлям, полным шоколада.

Райан тянется к миске с орехами и бросает несколько в рот:

— Когда мы были детьми, Ханна всегда возмущалась, потому что у меня ноги были больше, поэтому я получал больше конфет, чем она.

— Конфет, — смеется она, бросая подушку ему в голову. — Ты теперь такой американец (прим. в Английском языке есть два варианта слова конфеты: sweet [свитс] — британский вариант, candу [кэндис] — американский).

— Вот и все, — говорит он, бросая ее обратно. — Я встану пораньше, чтобы украсть твои конфеты.

— Ну, в прошлом году я получила двойную порцию, потому что твоя ленивая задница не удосужилась вернуться домой. И за год до этого, — мне нравится, как Ханна произносит «задница» своим модным британским акцентом.

— Я сброшу твои ботинки с горы, чтобы ты ни хрена не получила, — он вскакивает и направляется прямиком к лестнице, ведущей вниз, в комнату для обуви. Ханна бросается за ним, и через несколько минут они оба возвращаются, слегка запыхавшись, держа в руках по паре своих кроссовок. У Ханны в руках еще одна пара. Моя.

— О, это… вам не нужно этого делать, — говорю я, вскакивая, чтобы преградить ей путь. Протягиваю руку, чтобы забрать их у нее, но она просто смотрит на меня и улыбается. Эта милая улыбка, от которой мой мир переворачивается с ног на голову.

— Конечно, нужно. Ты не можешь провести Рождество с нами и остаться в стороне. И в любом случае… — она понижает голос до шепота, — я по-случайности знаю, что папа купил вчера пугающее количество сладостей.

— Да, чувак, — говорит Райан, хлопая меня по спине. — Теперь ты часть семьи. Еще один брат, — Ханна приподнимает брови точно так же, как и я, с легким ужасом. Она приседает, чтобы выставить их в ряд.

— Вот так. Теперь все, что нам нужно сделать — это лечь спать и надеяться, что папа правда вспомнит спуститься и наполнить их.

Мы втроем убираем за собой и выключаем свет на кухне, прежде чем разойтись по своим комнатам. С верхней площадки лестницы я оглядываюсь на сцену внизу. Елка идеального размера, не слишком высокая, чтобы раздражать, и не слишком маленькая, чтобы не казаться жалкой, украшенная теплыми мерцающими огоньками, стоит в углу. Наш законченный пазл на кофейном столике, чтобы Шерил могла полюбоваться им утром. Костер догорает, а перед ним три пары обуви ждут рождественского волшебства.

Меня поразило видение своего будущего. Мои туфли, ее туфли и куча маленьких и все в ряд.

Ханна

Рождество проходит, как патока. Шоколад из моего ботинка на завтрак. Эльф по телевизору. Доесть блюда. Искупаться в джакузи. Вздремнуть на диване.

И Кэмерон.

Улыбки Кэмерона на другом конце комнаты. Бедро Кэмерона прижимается к моему под столом. Кэмерон подмигивает мне и посылает воздушный поцелуй, когда, пятясь, выходит из комнаты. Наши маленькие секреты.

Я на седьмом небе от счастья, полностью под его чарами.

И все же мы никогда не бываем одиноки, и когда речь заходит о великом Ричмондском обмене книгами, я чувствую себя ужасно из-за того, что у меня нет для него подарка.

— Во Франции большинство семей обмениваются подарками в канун Рождества, но когда мы стали старше, то решили, что нелепо отправлять кучу подарков сюда только для того, чтобы снова забирать их домой, — объясняю я. — Поэтому, мы покупаем друг другу книги и обмениваемся ими на Рождество.

Папа отрывается от своего кроссворда:

— С книгой никогда не ошибешься.

— Мне правда жаль. Если бы я знала, что ты приедешь, я бы привезла что-нибудь и для тебя.

— В этом нет абсолютно никакой необходимости, — говорит он, вытаскивая телефон из кармана и направляясь обратно наверх. Я не виню его за то, что он хочет пропустить эту часть дня. Мой телефон гудит несколько секунд спустя, как раз когда он исчезает из поля зрения.

Кэм: Ты уже сделала мне самый лучший подарок из возможных x

Мама, папа и я передаем наши подарки по кругу, а я устраиваюсь в углу дивана, чтобы открыть свой. Из всех наших семейных традиций, думаю, эта моя любимая. Книги, которые я получу, будут моими ближайшими спутниками до конца поездки, и моя семья всегда делает правильный выбор.

Я приятно удивлена, получив сборник эссе Норы Эфрон (прим. в русской литературе книга названа «Я ненавижу свою шею»).

— Никаких книг по юриспруденции? — поддразниваю я, напоминая папе о моем первом курсе в университете, когда это было все, что он мне купил.