Если такое поведение шокировало палату, то следующие действия Отиса потрясли всех, кто его знал. Весной Отис опубликовал два памфлета, которые вроде бы опровергали ту конституционную позицию, которую он выразил прежде в «Правах британских колоний» (1764)[141]. В этих двух новых работах признавалось главенство английского парламента, право парламента облагать колонии налогом и, что наиболее странно, утверждалось, будто бы колонии представлены в парламенте де-юре или даже де-факто.

Оцепенение, которое эти аргументы вызвали среди его друзей, возможно, удивило Отиса, который никогда не считал, что он отказался защищать права колоний. И в некотором смысле он был прав. Обе позиции основывались на том допущении, что парламент есть орган, решительно исправляющий собственные ошибки, а именно к этому Отис и призывал его годом ранее в «Правах британских колоний». В то время он искусно обосновывал права колоний, теперь же в статьях 1765 года он несколько скорректировал баланс, указав на верховенство парламента.

Для Массачусетса и для палаты допущения Отиса не имели ни малейшего значения. Было похоже, что он обратился в парламентскую ортодоксию, и это его превращение в сторонника английской политики отнюдь не делало его святым в глазах бостонцев; более того, на деле город решил, что он тоже может «поиграть в отрешение», и в мае избиратели проголосовали так, что Отис едва смог попасть в палату. Бостонские газеты, никогда не скупившиеся на резкие суждения, писали, что британское правительство купило Отиса с потрохами. Это обвинение казалось правдоподобным (хотя и не являлось верным), и потрясенный Отис поспешил опровергнуть его в своей статье, которую Boston Gazette напечатала в середине мая. В тот же день Сэмюэль Уотерхаус (таможенный чиновник, писавший для другой газеты) зашел слишком далеко и куснул Отиса эпиграммой под названием «Джеммибуллеро» — пародией на военный марш «Лиллибуллеро». Вот что прочли бостонские избиратели:

И они решили, что Отис, пожалуй, заслуживает второго шанса. Он не возглавил список представителей, но все-таки выиграл выборы.

Пока Отис приводил в смятение народную фракцию, Массачусетса достигли новости об Акте о гербовом сборе, а вместе с ними информация о том, что Эндрю Оливер — родич Томаса Хатчинсона — назначен распределителем гербовых марок в колонии. Палата, сбитая с толку и нерешительная после кажущегося перехода Отиса на другую сторону, кажется, не могла сплотиться. Губернатор Бернард советовал подчиниться, и палата, в сущности, не возражала. Справедливости ради надо сказать, что она присоединилась к совету, обратившись к парламенту с протестами против закона, но это заявление в общем-то заслуживало характеристики, данной ему Boston Gazette: «робкое, малодушное и пустопорожнее»[143]. Вся слабость палаты стала очевидной, когда ей не удалось заблокировать назначение Оливера и Хатчинсона в совет. Когда в начале июня губернатор назначил перерыв в работе палаты, она вроде бы довольно покорно проглотила горькую пилюлю Акта о гербовом сборе.

Эта пйлюля еще больше возмутила желудки и мозги несколькими днями позже, когда были доставлены и перепечатаны местными газетами копии виргинских резолюций. Boston Gazette клеймила всякого, кто утверждал, что у какого-либо иного органа, кроме законодательного собрания Массачусетса, есть право вводить налоги в колонии, как «ВРАГА ЭТОЙ КОЛОНИИ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА»[144]. А вскоре она напечатала статью, осуждавшую «черствых политиков» колонии, которые назвали действия виргинцев изменой, что явно имело отношение к Джеймсу Отису-младшему, все еще не отказавшемуся от своего странного поведения.

После этого головы и желудки, по-видимому, прочистились, а черствые смягчились под влиянием резолюций. Губернатор Бернард назвал их «сигналом тревоги для недовольных»[145]. Вносили свою лепту и газеты, публиковавшие эссе и письма, которые были призваны возбудить общественное мнение.

Небольшая группа людей, настроенных не ограничиваться статьями и разговорами, планировала устроить нападение на Эндрю Оливера. Эти мужчины, называвшие себя «Девять лояльных», вскоре переименовались в «Сынов свободы». В их число входили ремесленники, лавочники, а также печатник Бенджамин Идее, который вместе с Джоном Гиллом издавал Boston Gazette. Ни один лидер законодательного собрания к ним не присоединился, хотя Сэмюэль Адамс, возможно, тайно встречался с некоторыми из них; единственным их членом, претендовавшим на сколь бы то ни было высокий социальный статус, являлся купец Джон Эйвери, выпускник Гарварда 1759 года, происходивший из хорошей семьи. «Девять лояльных» обычно собирались в здании винокуренного завода Чейза и Спикмена на Ганноверской площади, и там же они, вероятно, планировали мятеж 14 августа[146].

Чтобы справиться с непростой задачей по организации мятежа, они обратились к опыту недавно объединившихся хулиганствующих групп северной и южной окраин. Эти шайки устраивали беспорядки уже не первый год, особенно на день Гая Фокса, 5 ноября, который обычно отмечали уличными драками, что было своеобразным, но, по-видимому, доставляющим особое удовольствие способом отпраздновать срыв Порохового заговора. Столкновения уличных бандитов были довольно ожесточенными: они увечили друг друга дубинками, кирпичами, камнями и кулаками, а в потасовке 1764 года даже был убит ребенок.

Естественно, ни одна из шаек не имела членского списка, однако известно, что большинство в них составляли ремесленники, неквалифицированные рабочие, матросы, подмастерья и мальчишки. После инцидента 1764 года между сторонами было достигнуто некое соглашение, и главарь южан Эбенезер Макинтош — сапожник по профессии, но при этом человек, умеющий командовать, — встал во главе объединенной группировки. Убедить Макинтоша и его сторонников выступить против Акта о гербовом сборе, скорее всего, не составило большого труда. Все, что потребовалось сделать «Девяти лояльным», это убедить толпу заменить одного местного врага на другого — вместо соперничающей шайки им стал Эндрю Оливер и команда карьеристов, долгие годы захватывавших разные должности. Оливер был широко известен: он и его коллеги вполне могли нажиться на гербовом сборе. При этом ходили слухи, что Томас Хатчинсон — родич Оливера — этот налог рекомендовал. Борьба за свободу требовала нанесения удара по этим типам. Личности английских и местных тиранов были «установлены» ранним утром 14 августа. Проснувшийся город обнаружил повешенное на дереве чучело Оливера, а рядом с ним большой ботинок, олицетворявший (по созвучию его имени с boot) графа Бьюта. Конечно, Бьют к тому времени уже не занимал в Англии должности, но его помнили как злого человека, олицетворявшего недавние опасные покушения на свободы колоний или даже ответственного за них. Чтобы ни у кого не осталось сомнений в смысле этого послания, на дереве был изображен ботинок с выползающим из него чертом[147].

Несколько человек, живших неподалеку, вызвались снять чучело Оливера, но их предостерегли не делать этого. Лейтенант-губернатор Томас Хатчинсон приказал шерифу и его офицерам убрать чучело, но шериф объяснил, что это может стоить стоить им жизни. К этому моменту губернатор Бернард почуял неладное и собрал совет, чтобы обсудить ситуацию. Несколько членов совета согласились с ним, но другие назвали произошедший инцидент мелким хулиганством. При этом и те и другие высказались в том смысле, что любые дальнейшие действия принесут только вред[148].