Примерно в этот момент встречи Гренвиль спросил представителей, могут ли они «договориться о том, какую пропорцию должна будет собирать та или иная колония», если им разрешат собирать деньги через ассамблеи[111]. Этот вопрос был назван бессмысленным, что было в общем-то справедливо[112]. Кабинет Гренвиля сам был ответствен за установление данных пропорций, и для этого в его распоряжении имелся целый год, если, конечно, его действительно интересовал ответ. Из-за сомнений в наличии намерений позволить колониям самостоятельно вводить налог для содержания войск вопрос вполне заслуживал того, чтобы им пренебречь. Гренвиль это прекрасно понимал и наверняка задал вопрос, сколь бы глупым он ни казался, лишь для того, чтобы развеять иллюзорные надежды представителей на то, что они смогут заставить его отклониться от выбранного курса.
Убедить Гренвиля отказаться от идеи гербового сбора было не по силам ни представителям колоний, ни кому-либо другому. Шестого февраля 1765 года он внес резолюцию 1764 года на рассмотрение палаты общин. Последовавшие дебаты и голосование показали, что выступать против было бы опрометчиво. Только Уильям Бекфорд на обсуждении в палате общин отрицал право парламента вводить налог, большинство других членов считали его неоспоримым. Гнев против колонистов, посмевших бросить вызов абсолютному суверенитету парламента, был столь всеобщим, что противники предлагаемого налога формулировали свои доводы очень (но, как оказалось, недостаточно) осторожно[113].
Ничто из сказанного не смогло существенно повлиять на голосование. А самая яркая речь в защиту позиции американцев, которую произнес полковник Исаак Барр, пожалуй, даже укрепила парламент в его мнении. Барр разразился своей тирадой в ответ на язвительный выпад Чарльза Тауншенда: «И что же, теперь эти американцы, дети, которых мы взлелеяли заботой, которым потакали так, что они достигли силы и богатства, и которых мы защищали своим оружием, не пожелают внести свою скромную лепту, чтобы облегчить тяжелое бремя, лежащее на наших плечах?»[114] Реакция Барра была очень бурной:
Они взращены вашей заботой? Вовсе нет! Это ваше угнетение вытеснило их в Америку. Они бежали от вашей тирании в тогда еще неосвоенную и недружелюбную страну, где им пришлось выдержать самые разные трудности, какие только выпадают на долю человека, в том числе жестокость свирепого врага — самого коварного и, не побоюсь этого слова, самого грозного из всех народов на Земле. И все же, движимые принципами истинной английской свободы, они переносили все тяготы с радостью, ведь у себя на родине они страдали от рук тех, кто бы должен быть их друзьями.
Вы считаете, что вы им потакали? Нет, они выросли вопреки вашему пренебрежению. Как только вы начинали заботиться о них, эта забота выражалась в отправке к ним чиновников, чтобы управлять ими. Эти заместители заместителей какого-нибудь члена палаты шпионили за ними, очерняли их действия и не давали им покоя; эти люди своим поведением отвращали от себя сынов свободы; некоторые из них были рады оказаться за границей, чтобы не предстать перед судом в родной стране.
Вы защищали их свои оружием? Напротив, они благородно взяли в руки оружие ради вашего блага, проявляя доблесть в неустанной обороне страны, чья земля, даже обагренная кровью, отдавала все свои скромные сбережения для вашего обогащения. Поверьте мне и запомните мои слова: тот же дух свободы, что двигал ими в начале, будет поддерживать их и впредь. Но объяснять это было бы неблагоразумно. Видит Бог, что в этот раз говорить меня заставляет не жар партийных страстей, а искреннее веление сердца[115].
Американцы, слушавшие речь полковника Барра, сочли ее «благородной» и смаковали впечатления от первой реакции парламента: члены палаты сидели «некоторое время, совершенно изумленные» и не могли или не хотели произнести ни слова[116]. Но вскоре голос вернулся к парламентариям, и когда Барр и его товарищи разошлись, чтобы не голосовать по предложенному закону, они поддержали налог 245 голосами против 49. Подобные маневры не могли остановить Гренвиля и солидарных с ним общинников. Первое чтение штемпельного билля состоялось 13 февраля, а два дня спустя второе чтение вообще не вызвало разногласий. В этот день, 15 февраля, оппозиция, которой помогали колониальные представители, сделала все, что могла, и потерпела жалкое поражение. Чарльз Гарт предложил петицию, составленную на основе протестов жителей Южной Каролины, в которой обходился стороной вопрос о праве парламента облагать колонии налогом. Лондонский купец сэр Уильям Мередит подал петицию от Виргинии, а Ричард Джексон — сразу несколько от Коннектикута и Массачусетса. В палате общин отказались даже принимать их, заявив, что палата не рассматривает петиции против финансовых законопроектов и, в любом случае, не собирается потворствовать просителям. Это решение подтолкнуло генерала Генри Конвея отметить сложившийся парадокс: в 1764 году палата общин дала колониям время, чтобы подготовить возражения против акта, чтобы в 1765 году отказаться их рассмотреть. Но палату общин не интересовали парадоксы, логика и вообще ничто, кроме принятия закона. После второго чтения сопротивление уже казалось невозможным, и билль легко преодолел третье чтение, а затем, 22 марта, получил одобрение короля[117].
Те члены парламента, которые сопротивлялись принятию Акта о гербовом сборе, сделали все, что от них зависело, и в некоторые моменты выглядели очень достойно, как, например, полковник Барр со своим ответом Чарльзу Тауншенду. Оппозиция выиграла состязание по риторике, но проиграла голосование, то есть именно ту часть парламентского действа, которая имеет значение. Одобрившие акт проголосовали так отчасти из-за раздражения налоговым бременем, которое приходилось нести уже слишком долго, а отчасти в результате убежденности, что справедливость требует от колоний финансово участвовать в обеспечении своей обороны. Их голоса были получены достаточно просто, если верить протоколам дебатов; большинство возражений не стали предметом обсуждения. Палата общин решила очень быстро, и Гренвиль, убедившийся в наличии необходимой поддержки, спокойно позволил оппозиционерам распевать свои грустные песни, а затем протолкнул законопроект с легкостью, граничившей с пренебрежением.
II
Одобрение короля стало последним этапом в продвижении Акта о гербовом сборе, но вскоре он спровоцировал в Америке невиданный кризис. Бунты и волнения лета и осени 1765 года оказались в каком-то смысле самыми интересными особенностями этой истории, но организация протеста и трансформация местной политики под влиянием кризиса имели также большее значение. А самым важным было формирование конституционной позиции колоний — выразительной и свидетельствовавшей о развитии самосознания колонистов.
Новости о гербовом сборе достигли колоний в первой половине апреля. Первые полтора месяца колониальная пресса о законе почти ничего не писала, и уж конечно, ни один государственный институт не готов был возглавить оппозицию. Однако в мае официальный орган — палата горожан Виргинии — начал действовать: 31 мая ее члены одобрили ряд резолюций, в которых говорилось, что конституция предоставляет право налогообложения только народу или его представителям и что это право принадлежит виргинцам в силу того факта, что они британские подданные, живущие по британской конституции. Подтекст был очевиден: парламент — орган, в который они не посылали своих представителей, не имел полномочий облагать их налогом[118].
