Генри Клинтон, возможно, был талантливее Хау, но в силу своего боязливого и подозрительного характера он обычно не был расположен к решительным действиям. Осторожность Клинтона также играла роль сдерживающего фактора. Он не только переоценивал свои трудности, но и не делал серьезных попыток преодолеть их. Он допустил, чтобы его единственная крупная победа — захват Чарлстона в 1780 году — по сути, пропала даром. Безусловно, в этой неудаче была и доля вины Корнуоллиса, но ведь Клинтон сам передал Корнуоллису командование войсками и вернулся в Нью-Йорк. Его отъезд завершил его последний приступ активности в той войне и развязал Корнуоллису руки для проведения своей собственной кампании.
Оба глядели друг на друга косо с того момента, когда Клинтон был назначен главнокомандующим британскими войсками в Америке. До мая 1780 года Корнуоллис был готов преданно служить своему начальнику — готовность, в которую Клинтон никогда не мог заставить себя поверить. Со временем он стал видеть в Корнуоллисе своего соперника — естественный выбор Джермена и правительства в качестве его замены. По мере того как росли подозрения Клинтона, росли и амбиции Корнуоллиса. Во время осады Чарлстона оба находили способы избегать друг друга, и впоследствии, когда Клинтон находился в Нью-Йорке, ни один не мог объяснить другому смысл своих действий.
Еще сложнее складывались отношения Клинтона с адмиралом Арбетнотом. Клинтон презирал Арбетнота, а Арбетнот не питал особых симпатий к Клинтону. Оба имели свои слабости; к несчастью для британского оружия в Америке, слабость в одном питала слабость в другом.
Теплые отношения между британскими военачальниками не выиграли бы за них войну, но помогли бы этим офицерам более эффективно справляться с проблемами, которые казались неразрешимыми без сотрудничества двух видов вооруженных сил. Возможность координации усилий могла бы также способствовать высвобождению энергии и даже стимулировать творческое мышление. Как оказалось, британцы вели свою войну по отжившим стереотипам и в атмосфере, отравленной завистью и взаимной нетерпимостью.
Уже с самого начала войны моральное состояние военачальников оставляло желать лучшего. Большинству не нравилось, что им предстояло делать — подавлять вооруженные сила народа, к которому они чувствовали привязанность. Это не значит, что они одобряли восстание — во многих оно вызывало ужас и гнев. Но ничего нельзя было изменить — они должны были убивать американцев, которые хотя и не были вполне англичанами, но не были и типичными врагами. Для офицеров, испытывавших подобные чувства, в том числе, вероятно, для обоих Хау, все происходившее с 1775 года было крайне неприятным делом.
В отличие от британцев, американцы воевали за конкретную цель — обретение независимости — и строили свои действия соответствующим образом. В то время как неуверенность британцев отрицательно сказывалась на их планировании и проведении операций, уверенность американцев помогала им и в том, и в другом. После сражения при Лексингтоне американцы еще долго не могли определиться со своей стратегией, зато они ясно представляли себе свою задачу. Она состояла в том, чтобы содержать армию и искать поддержку и признание у иностранных держав в надежде на то, что вооруженное сопротивление, которое не дало себя сломить, рано или поздно заставит британское правительство уступить. Эта стратегия не могла бы продержаться долго, если бы более важная цель революции не была уже сформулирована и не нашла широкого признания у американцев. Ибо эта цель постоянно вступала в противоречие с их местническим патриотизмом, их провинциальной подозрительностью и их неискоренимым индивидуализмом.
И все же поражения, понесенные армией, и годы самопожертвования не могли не сказаться на боевом духе американцев. Гражданское население демонстрировало свою усталость по-разному: спекуляцией, отказом подчиняться реквизициям провизии и денег и уклонением от военной и государственной службы. Армия уже несколько раз оказывалась на грани развала. Но почти постоянные дезертирства и мятежи нескольких полков в 1780 и 1781 годах имели своей причиной не политическое отчуждение и не различия в понимании цели борьбы. Скорее развал дисциплины происходил из-за конкретных неблагополучий, таких как невыплата жалованья, голод, плохая одежда и неопределенная продолжительность срока службы[1026].
Тип войны, которую вели американцы (войны, преследующей политическую цель и использующей оборонительную стратегию), требовал особого типа командующего. Для ведения оборонительной войны требовалось терпение, а также умеренность в использовании армии. Но одних умеренности и терпения было недостаточно. Как гражданские лица, так и военные нуждались в активных действиях, которые бы поддерживали надежду — надежду на то, что война принесет свободу американцам. Дальновидный и осмотрительный военачальник должен был понимать, что порой необходимо и дерзать. Джордж Вашингтон был именно таким военачальником. В ходе войны он доказал, что умеет дерзать.
Усваивая опыт войны, Вашингтон с каждым годом становился все более осмотрительным. Одновременно росла его уверенность в своих силах. Когда началась война, он боялся, что не справится, ибо его способности были далеко не выдающимися. Это опасение оставалось у него, даже несмотря на то, что он чувствовал себя призванным Провидением возглавлять американскую армию в борьбе за независимость. К концу 1776 года, имея за плечами полтора года войны и победы при Трентоне и Принстоне, он был намного более уверенным командиром. Он не стал заносчивым и перед принятием важных решений по-прежнему советовался со своими генералами, но он больше не следовал советам, которые были ему не по душе, как он сделал это, например, осенью 1776 года на Гудзоне.
Вашингтон уделял большое внимание технической стороне своих обязанностей. Видимо, он неплохо разбирался в вопросах материально-технического обеспечения, и он почти сразу осознал сложность такой задачи, как передислокация армии с места на место. Вообще, какое бы впечатление не оставляли его деловые бумаги, его навыки решения подобных задач, похоже, постоянно совершенствовались, равно как и соответствующие навыки его офицеров. Он отлично справился с эвакуацией армии из Бруклина в 1776 году; поход на Трентон в очередной раз продемонстрировал его полководческий талант и отвагу. А марш на Йорктаун, сопровождавшийся отвлекающим маневром на первом этапе и перемещением большого количества людей, артиллерии и припасов, можно без преувеличения назвать выдающимся маневром.
Вашингтон проявлял мудрость также и в подборе своих помощников. К несчастью, их назначением не всегда занимался лично он. Старших офицеров назначал конгресс, чей выбор нередко оставлял желать лучшего. Вашингтон, однако, имел возможность высказывать свои пожелания, особенно по истечении одного-двух лет войны. Натаниэль Грин, например, сменил Гейтса на юге по настоянию Вашингтона. «Семья» Вашингтона, как в XVIII веке называли штаб армии, включала в себя несколько блестящих молодых офицеров, и практически все члены этой группы обладали незаурядными способностями.
Удачливые командиры обычно знают толк в стратегии. Вашингтон понимал, насколько трудно сражаться с мощным противником, имея слабую и плохо обученную армию. Ему не нравилось, что он вынужден вести оборонительную войну, но он вел ее с большим искусством. Его тактические умения, особенно те, что требовались при планировании сражений, были менее убедительными. Наиболее типичной ошибкой было составление планов, превосходивших возможности его армии. Эта тенденция дорого обошлась ему при Джерман-тауне. В заливе Кипс-Бей и при Брендивайне противник превзошел его в маневрировании. Тактическими успехами Вашингтон был обязан своей способности сохранять ясность мысли под огнем. Он не терял присутствия духа, когда его армии грозил разгром, как, например, у Монмут-Корт-Хауса. И он никогда не упускал шанса воспользоваться благоприятным стечением обстоятельств, что подтверждается все тем же сражением при Трентоне и (в несколько ином смысле — ввиду более крупных масштабов) состоявшимся позднее сражением при Йорктауне.
