- Ты не мог бы оставить ключи? Я бы хотела сходить в магазин, купить что-нибудь вкусненькое. Холодильник почти пустой.
- Ох, извини. Совсем вылетело из головы, – видимо тут до него дошло, что он забыл закупиться продуктами в прошлые выходные. – Хорошо, я оставлю ключи на тумбе. Не забывай, пожалуйста, принимать таблетки, хорошо?
Он озабоченно взглянул мне в глаза, и, увидев в них покорность и согласие, довольно кивнул.
- Отлично. Надеюсь, утром я буду уже дома.
- Я тоже. Без тебя будет тоскливо.
- Не волнуйся, мы будем созваниваться. Я ведь тоже за тебя переживаю. Будь осторожна, сходишь в магазин и сразу домой, в твоем состоянии лучше лишний раз по улицам не шарахаться, – последнюю фразу он будто сказал сам себе. А спустя пару минут молчания, продолжил – Может попросить Дэна присмотреть за тобой?
- Не думаю, что это хорошая идея. Я схожу в магазин, заодно подышу воздухом и сразу домой. Поужинаю и лягу спать. Мне не нужна нянька-психолог, – слабо улыбнулась я.
- Тоже верно, – он прижался ко мне, обволакивая своим опьяняющим запахом.
Мне показалось, что идея оставить меня со своим другом ему тоже не очень понравилась.
В голове мелькнули сомнения. Но лишь на пару секунд. Когда он отстранился, я уже точно знала, что сделаю.
- Я люблю тебя, Клэр, – сказал он на прощанье, брякнув ключами о деревянную поверхность дубовой тумбы.
Передо мной на кровати лежала коробка. Я неохотно открыла ее, зная, что меня там ожидает. Вещей у отца при себе было немного, в некоторых из них его хоронили, а другие я раздала нищим после похорон. Из коробки пахнУло папиным ароматом вперемешку с запахом старых вещей. Его темно-коричневая куртка, которая пережила ни один тяжелый год: уличные драки с приятелями-алкоголиками, неоднократный ремонт молнии и заштопанные рукава, за которые его часто дергали, чтобы вышвырнуть из какого-нибудь бара. Теперь это просто вещь, а ведь раньше она была второй кожей своего владельца, принимала вместе с ним удары судьбы и пинки презирающих людей.
Теперь это просто вещь – никому не нужная, старая и безобразная. И только у меня при взгляде на нее наворачивались слезы.
Я ведь его больше никогда не увижу.
Смерть близких – это то, что мы никогда не сможем принять. Человек будто куда-то ушел, но не навсегда. Он где-то рядом, и все же где-то очень далеко.
Рядом с курткой лежала знакомая фарфоровая фигурка. Я дрожащими руками взяла ее и поцеловала – мой последний подарок отцу. Что он чувствовал, когда смотрел на нее перед сном? Винил меня, ненавидел? Или же понимал, что я желаю для него только лучшего? Мне никогда не получить ответы на свои вопросы.
Ангела я пристроила на полке, рядом с его фотографией в серебристой прямоугольной рамке. Остальные вещи, хранить не было смысла, они были в не очень хорошем состоянии, да и зачем они мне, если их больше ни разу не наденут?
Отдам нищим, либо выброшу. Мартин был прав – ничего ценного, не считая ангела.
Когда уйду отсюда навсегда – заберу его.
Я снова схватила куртку, прикидывая, стоит ли ее кому-то отдавать. Проверила карманы – пусто. Чего и следовало ожидать.
Внутренний карман был слегка оттопырен, я запустила туда руку, он оказался довольно глубоким. В кармане лежал лист бумаги, сложенный в два раза. Мне очень не нравилась неизвестность, а ведь там, в этом слегка помятом листе могло быть что-то неожиданное, неприятное.
Пришлось побороть себя и развернуть его. Это оказались личные записи. Почерк отца – такой же быстрый с сильным наклоном вправо.
«Терапия очень сильно влияет на меня. Я вспоминаю из-за чего и из-за кого я стал таким и это невыносимо. Никогда не прощу себе то, что сделал. Именно из-за меня погибла Аманда. Если бы не мой гнусный поступок – этого бы не случилось, мы жили бы счастливо, и Клэр не пришлось бы страдать.
Я виноват. То, что я сделал непростительно.
Ужаснейший грех, который погубил всех нас и Клэр в первую очередь».
Запись обрывается, но через большой отступ возобновляется. Будто писали в разные дни.
«Клэр не простит меня, когда узнает.
Но это больше не может продолжаться. Нет, только не так. Я не позволю загубить и ее жизнь.
Пора с этим покончить».
Я медленно положила записку на кровать. Дрожь в руках усилилась, на лбу проступили капли пота.
Мама умерла?
Мне потребовалось время, чтобы вспомнить, как дышать.
Холодная вода в ванной резко столкнулась с лицом и затуманенными глазами. Мне необходимо было скорее прийти в себя, но из-за резкой отмены препаратов, самочувствие было, мягко говоря, не важным.
Вскоре к вегетативным признакам добавилась и мигрень. Она мешала думать и сосредоточится на письме. Пришлось выпить таблетку кеторола, чтобы стало легче.
Я всю жизнь винила ее в том, что она нас бросила, а она на самом деле умерла? И к этому как-то причастен папа? Боже, это какое-то безумие.
***
Через 2 часа
- Клэр? – Джулс смотрела на меня неморгающим взглядом. – Господи, что с тобой? Ты плачешь?
Она ухватила меня за плечо и впихнула в квартиру. Ее руки легли на мокрое от слез лицо, она встревоженно и отчаянно всматривалась куда-то в глубину души, будто могла сама найти все ответы.
- Мне больше некуда пойти, - нижнюю губу била дрожь, а глаза заволокло от соленой влаги.
Прежде чем прийти к двери Джулс, я какое-то время просто бродила по улицам – бесцельно, потерянно. Из вещей у меня была только сумка с документами, телефоном и рамкой с фото отца, в руке – фигурка ангела. Я не нашла в себе силы собрать вещи, да и какой в них смысл? Я уже итак была уничтожена и разбита.
- Дурная моя, - она с силой прижала меня к себе, так что безвольно болтавшиеся руки стянуло крепким жгутом ее объятий, – пойдем на кухню, я сделаю нам успокаивающий чай, и ты мне все расскажешь.
Кухня располагалась на солнечной стороне дома, и была вся выкрашена в светло-желтый цвет. От света глазные яблоки отозвались резкой болью, и пришлось на короткое время зажмуриться. Белые глянцевые шкафчики и столешницы выглядели идеально чистыми, и прямо так сверкали, отражая настырные солнечные лучи. Множество скляночек с приправами и соусами говорили о том, что хозяйка этого дома очень любит готовить пряную пищу и чувствовать ее насыщенный вкус. На холодильнике в ряд расположились магниты с ракушками и иллюстрациями диких побережий. Джулс обожала путешествовать и тащить воплощенные в сувениры воспоминания к себе в дом.
Она была яркой девушкой, с пышными бедрами, но достаточно тонкой талией. Волнистые темные волосы свисали ниже плеч, небрежно рассыпаясь по всей спине.
Я часто ловила себя на мысли, что украдкой любуюсь ей. Недаром говорят, что нас притягивает к красивым людям. А Джулс тот человек, в котором красота внешняя и душевная образовали собой приятное комбо.
Она разлила душистый чай по двум прозрачным кружкам. Чай пах ромашкой и мелиссой. Осторожно отхлебнув, чтобы не обжечься, я сказала:
- Я ушла от Мартина.
Она будто ждала этих слов и была совсем не удивлена. Тогда я начала рассказывать ей все, что со мной произошло за последние месяцы. Я поделилась и новостью о смерти отца, и о содержимом записки, и о том, как Мартин со мной обращался и как изолировал от всего мира.
Разговор плавно перешел в рыдания. Джулс тоже не смогла сдержать слез, так ей было больно за меня. Я неразборчиво шептала ей извинения, а она с пониманием кивала и обнимала меня. Тепло ее рук успокаивало и дарило покой. Я точно знала, что с ней я в безопасности.
После душевного разговора мы перебрались в гостиную, где она расстелила мне диван и уложила спать.
На следующий день я воспользовалась ее телефонным справочником - стала искать номер и адрес своей тети, с которой мы уже давным-давно не общались.
Я должна выяснить, что случилось с мамой, и почему отец считал себя виноватым.
