— Ну и лиса же этот Карл Феликсович! Ваше слово конечно против его слова, так что, строго говоря, ничья, однако, вам я верю больше. Не сочтите меня сентиментальным, господин поручик, ложь я за версту чую, оттого и в жандармерии несу службу. Жаль мне вас, не скрою, но одной жалости в глазах закона будет мало…
— Я бесконечно признателен вам, господин капитан, за ваше понимание, — произнёс Александр. — Вы и не представляете, насколько мне тяжело было, когда я покидал замок моих предков, ведомый, точно преступник.
— Вы конечно не святой, но на вашем месте, я бы размозжил голову этому негодяю, — с усмешкой проговорил Штоксен. — Но закон всё же строго карает дуэли. Конечно, если Наталья Всеволодовна, как вы мне рассказали, всё видела и может подтвердить, что вы стреляли вверх, а потом ваш противник пустил пулю в себя сам, то, при условии, конечно, что он откажется о своих слов, мол, и письмо шутка, и стреляться никто не хотел, то, готов поклясться, всё это дело прекратится, даже не начавшись, и ничья репутация не пострадает.
— Вы делаете мне великую услугу! — воскликнул обрадованный поручик, в порыве благодарности пожимая руку Филиппу Германовичу. — Однако прошу вас, не выдавайте всего того, что я вам говорил, ещё не время для этого…
— Конечно! — поспешил заверить его капитан. — Вот только наш недостреленный воробей может и заупрямиться. Ему что свет, что тьма, теперь всё едино. Возьмёт и станет настаивать, что дуэль была, ему теперь сам чёрт не страшен, не то, что суд…
— Я всё же надеюсь, что даже в этом человеке есть капля благородства, — заметил Александр. — Всё же он не убил нас, хотя у него и была такая возможность…
— Ваше счастье! — ответил с усмешкой капитан.
Луч надежды на благополучный исход этого страшного дела упал в душу Александра Ивановича, и улыбка отразилась на его задумчивом лице. Карета в это время обогнула холм, с гулким грохотом подпрыгнув на повороте. Лошади шли лёгкой рысью, за окном тянулись склоны, поросшие соснами и бурой травой. Обнажённые деревья задумчиво возвышались на фоне серого неба, а под ними стояла непроницаемая стена диких кустов, заваленных янтарной и багряной листвой. Что-то тоскливое и недоброе чудилось поручику в этих молчаливых декорациях лесной дороги.
— Вы уж не обижайтесь, господин поручик, — заговорил капитан, — что двери заперты снаружи, всякое у нас бывает. Сегодня же запишем ваши показания, а там переночуете у меня, и завтра же вернётесь в ваш замок…
Но Штоксен не успел закончить свою мысль. В этот момент страшный треск оборвал его фразу, и прежде чем они успели опомниться, потолок кареты разнесло в щепки, так что Александр едва успел закрыть голову руками. Колёса словно провалились со зловещим хрустом, раздались крики и испуганное ржанье лошадей. Александр ринулся было к капитану, но тут увидел, что огромное бревно пробило крышу кареты, прижав Филиппа Германовича к самому сиденью. Капитал лежал неподвижно, из раны на голове сочилась кровь. Александр сам оказался зажат в искореженной карете. С трудом повернувшись на сиденье, он сполз на пол и попытался выбить дверь, но это было бесполезно, слишком хорошо держали её жандармские запоры. Наконец он добрался до окошка и выбил остатки треснувшего стекла. Другого выхода не было. Рискуя быть изувеченным обломками кареты, он высунул голову в окошко, ещё немного, и он был бы свободен, но вдруг краем глаза он увидел чью-то приближавшуюся к нему фигуру, и, прежде чем он успел повернуть голову, последовал резкий удар. Вспышка в глазах и секундная боль. Александр повис в окне кареты, потеряв сознание.
Всё это случилось достаточно далеко от замка, и там не сразу узнали о произошедшем на лесной дороге. Когда Наталья Всеволодовна очнулась в своей комнате от беспамятства, в которое впала после всего, что перенесла в этот день в парке, был уже вечер. Смутно припоминая события утра, показавшегося страшно далёким, она вдруг побледнела и быстро стала приводить себя в порядок. Выскочив в коридор, она столкнулась с Альфредом, терпеливо ожидавшим её у дверей. Пожилой дворецкий мягким движением удержал её и поспешно заговорил.
— Прошу вас, Натали, вам не следует сегодня покидать вашей комнаты, — проговорил он, глядя своим добрым взором в глаза испуганной девушки.
— Но я должно видеть Александра Ивановича, прошу вас, отпустите меня! — залепетала она, дрожащим голосом.
— Я не могу отпустить вас, да и Александра Ивановича в замке уже нет, — с горечью ответил Альфред, не выпуская руку Натальи.
Девушка с ужасом смотрела на старого слугу, не понимая того, что он ей говорил.
— Клара Генриховна послала за жандармами, — продолжал дворецкий, — дуэли запрещены, это преступление! Жандармы забрали Александра Ивановича в участок для допроса. Да больше того, сама же госпожа снабдила их прощальным письмом Карла Феликсовича, а оно, простите, настолько лживое и скверное, что из-за этого письма у его милости поручика будут страшные неприятности! Закон суров к тем, кто носит военный мундир и эполеты.
— Нет, не может быть! — в ужасе воскликнула Наталья, прикрыв лицо руками, но вдруг встрепенувшись, она бросилась в свою комнату.
— Письмо! — воскликнула она. — Он написал мне письмо! Оно должно быть здесь! Я держала его в руках!
Дворецкий испуганно оглядел комнату Натальи Всеволодовны.
— Какое письмо? — спросил он, изумлённо глядя на девушку, метавшуюся по комнате.
— Он написал! Клянусь, оно было! — продолжала восклицать Наталья. — Должно быть, я обронила его, когда бежала по коридору! Милый Альфред, вы не видели письма? — с надеждой заглядывая в глаза дворецкому, спрашивала она трепещущим голосом.
Несчастный Альфред только качал головой, в душе жалея Наталью Всеволодовну, приняв её возбуждение за нервный припадок.
— Оно должно быть ещё там! — воскликнула девушка, и выпорхнула из комнаты, подобно резвой дикой птице, так, что дворецкий не успел её удержать.
А она, сама не ведая, что творит, бежала по коридору, разыскивая глазами клочок бумаги, который она так неосторожно выронила в это утро, и который был так бесконечно дорог ей теперь. Это было не просто последнее послание, не только бумага, способная спасти чью-то судьбу, но это было его письмо ей, самое дорогое письмо на свете. Почти в отчаянье пробежала она по всем тем коридорам, по которым только могло заставить её пройти трепещущее сердце. Страх и отчаянье охватили её душу. Заветного конверта нигде не было. Наталья металась из одних покоев в другие, ища прощальное послание своего возлюбленного. Распахнув двери одной из зал, она увидела Бориса, склонившегося у полыхавшего в камине огня, словно наблюдавшего за тем, как огонь делает своё дело. Сердце замерло в её груди от жуткого предчувствия. Как орлица, охраняющая драгоценное гнездо, она бросилась к камину, оттолкнув опешившего Бориса. Голыми руками она выхватила из жаркого пламени уже обуглившуюся бумагу, которая тотчас рассыпалась у неё в ладонях. Горькие слёзы покатилась из глаз. Наталья опустилась на колени, стараясь собрать дрожащими руками горстку тлеющего пепла, но вернуть письмо возлюбленного было уже невозможно. Рыдая, она лежала на полу, перебирая покрасневшими пальчиками кусочки прогоревшей бумаги, рассыпавшиеся от прикосновений и слёз. С этим письмом у неё рассыпалась в прах и надежда спасти любимого. Отчаянье сковало Наталью, и она не могла думать о том, что бы вообразил кто-либо, увидев её лежащей на полу, лишь только в голове крутилась мысль, что Александр больше не сможет прийти к ней, что он больше не сможет спасти её, и жизнь кончилась.
Борис в ужасе глядел на рыдания несчастной девушки, чувствуя свою страшную вину перед ней.
— Клара Генриховна приказали… — залепетал он, но слова оправдания так и не сорвались с его губ.
Жалость разрывала сердце слуги, невероятный ком подступил к горлу и он сам готов был рыдать, так и застыв на своём месте у камина. Но тут дверь открылась и в залу вошла сама госпожа Уилсон. При её появлении Борис совершенно смешался, в глазах его потемнело, и он так и продолжал стоять, как поражённый громом, а у его ног всхлипывала Наталья Всеволодовна. Но тут девушка сама заметила вошедшую хозяйку Уилсон Холла, и поспешно поднялась на ноги.
