— Прошу вас, будьте здесь завтра утром в одиннадцать часов, — прошептала она.

Александр Иванович кивнул, поцеловал её руку, а потом они молча встали и пошли в замок. Не встретив никого из слуг или родственников, они разошлись по комнатам. Обоим нужен был отдых после бессонной ночи и тяжёлого дня.

Ночью небо над Уилсон Холлом тучи покрыли особенно плотно, вися так низко, что чуть не касались шпилей башен. Когда часы пробили полночь, начался дождь. Сначала он мягко, словно бы стесняясь, постукивал одинокими каплями по черепице замка, затем окреп и уже без всякого смущения забарабанил в окна, ну а потом стал совсем злым и словно с цепи сорвался, превратившись в чудовищный ураган. Сучья, листья, солома и щепки летели, поднятые мощными порывами ветра, ударяясь о плотно закрытые ставни. Ветер словно бы штурмовал пристанище наследников господина Уилсона, стараясь вывести, выкинуть их из этого дома, забросив их куда-нибудь подальше, чтобы даже духу их не осталось в Уилсон Холле. Но все старания стихии были тщетны. Твердыня замка не склонилась перед её грозной силой, ибо переживала и куда более страшные бури.

Все в эту непогожую ночь спали спокойно, кроме одного человека. Павел Егорович никак не мог заснуть. Он вслушивался в шум ветра за окном, его вой в каминных трубах, постукивание ставней, скрип вековых сосен во дворе, и многие другие звуки отвлекали его ото сна. Но непогода отнюдь не была причиной его бессонницы, и не поражение в шахматной партии занимало его мысли, он размышлял о своей жизни в целом. Задумавшись, он пришёл к выводу, что в последние годы стал просто жалок. Прежде он был твёрд, умел принимать и отстаивать свои решения, но теперь… Теперь он обмяк, стал безвольным, рыхлым, все начали помыкать им, в доме поселилось бесчисленное множество приживалок и нахлебников, которые пили и ели за его счёт без всякого стеснения. И Алексей Николаевич тоже в своё время запустил в его карман свои загребущие ручонки, да так запустил, что в этом кармане образовалась изрядная дыра. Павел Егорович обеднел, растерял друзей и уважение окружающих, да и сам переслал улыбаться себе. Руки опустились, и лишь в книгах находил он утешение. Он хотел быть добрым, а прослыл на всю округу человеком глупым и бесхозяйственным, так что даже те, кого он когда-то щедро угощал у себя дома, теперь не очень охотно принимали его в своём обществе. Павел Егорович сам не понимал, как с ним могло такое случиться. Он ругал себя за безволие и слабохарактерность, из-за которых даже не был женат. Все, к кому он сватался, отвечали отказом, и каждый такой отказ причинял невыносимую боль и душевные муки. Однажды он влюбился, горячо и страстно, но дама его сердца уехала от него, обещав «хорошенько подумать над его предложением». А бедный Павел Егорович поверил словам ветреной актрисы и почти ежедневно писал ей трогательные письма, но ответа всё не было и не было. Некоторые письма, не дойдя до адресата, возвращались обратно отправителю. И тогда этот несчастный человек с головой ушёл в чтение сентиментальных романов, ибо на страницах книг видел ту жизнь, которую он упустил навсегда.

Ветер гнал мысли, как пастух гонит стадо коров, щёлкая своим тугим хлыстом, каждый щелчок которого раздаётся на многие мили кругом, точно выстрел. Мысли всё шли бесконечной лавиной, становясь невнятными и размазанными, и, наконец, Павел Егорович заснул тревожным сном под грустную симфонию утихающей бури.

Спустя несколько часов за далёкими холмами, покрытыми лесом, что величественно подпирали горизонт, появилась узкая светлая полоса, постепенно становившаяся всё шире и шире. Но солнечных лучей по-прежнему не было видно, так как облака всё ещё покрывали небо исполинским ватным одеялом. По земле стелился густой туман, иней покрыл ступени и перила парадного входа, посеребрил стволы дубов и зелёную траву перед замком. Тихонько скрипнув, открылась тяжёлая дубовая дверь, из которой вышел Александр Иванович. Не в первый раз он встал, едва занялась зоря, но прежде его будили полковые трубы, теперь же он поднялся по велению сердца. Конечно, ожидать Наталью Всеволодовну в столь ранний час в заветном месте было неразумно, но он пока и не собирался идти туда, хотя ждал свидания с величайшим нетерпением.

Александр Иванович спустился вниз и начал обходить замок почти на ощупь. В густом тумане нельзя было различить даже того, куда ступаешь. Словно в дыму шёл он, держась одной рукой за сырую каменную стену замка, чтобы не потерять направления. Зайдя за угол, он отсчитал полсотни шагов и, повернувшись, направился в сторону. Вскоре увидел он пробивавшуюся сквозь густой туман тёмную стену. Вот она, конюшня, куда он ещё мальчиком бегал смотреть на лошадей. Он ползал у них под самыми копытами, не страшась быть раздавленным, и лошади стояли смирно, не смея шелохнуться. Эти прекрасные животные полюбили его, точно своего близкого родственника. В три года совершил он свою первую самостоятельную поездку на неосёдланном отцовском жеребце. Как только отец посадил его на конскую спину, Александр вцепился в гриву мёртвой хваткой, и конь понёс его по кругу.

Конюшня осталась всё той же, хотя и прошло уже много лет. Она сохранила свой величественный вид, не смотря на то, что брёвна и доски давно посерели от времени и дождей, смывших следы краски. Александр Иванович открыл двери, прошёлся между стойлами, в которых переминались с ноги на ногу племенные жеребцы, страсть и гордость покойного господина Уилсона. Александр оседлал белоснежного испанского жеребца по кличке Вихрь. Этот конь был сколь красив, столь и норовист, так что не каждый мог позволить себе сесть на него верхом. Однако на этот раз Вихрь смирно стоял, позволяя драгунскому поручику оседлать себя, и он даже не подумал о том, чтобы начать дёргаться и скидывать седока, когда Александр оказался в седле.

Конь понюхал воздух и рысью помчался к лесу сквозь рассеивающийся туман. Ветер обжигал лицо молодого офицера, конь нёс его всё быстрее и быстрее, благородно вскидывая ноги, серебряная грива парусом развевалась по воздуху, сливаясь с редеющими клочьями тумана. Александр привстал в стременах, и Вихрь галопом понёсся по равнине, устланной ковром из янтарных листьев. И конь, и всадник слились в одно целое. Их полёт, точно песнь ветра, чарует и завораживает зрителя своей красотой и грацией, и уже нельзя их представить друг без друга. И нет у кавалериста более верного и надёжного товарища, чем его конь.

Доскакав до небольшой дубовой рощи, через которую протекал, журча по камушкам, ручей, Александр повёл коня шагом. Пройдя так с четверть мили, он увидел на холме развалины заброшенной часовни, рядом с которой возвышались остатки массивной каменной стены, свидетельствовавшие о былом богатстве и могуществе здешних аристократов. Внезапно раздался волчий вой, где-то неподалёку рыскала целая стая. Конь испуганно заржал и встал на дыбы. Немного успокоив Вихря, Александр стал вглядываться в лесную даль, но всё казалось тихим и спокойным. Спустя ещё минуту кусты у подножья холма зашевелились, и из них вышла одинокая волчица. Деловито озираясь, она пробежала в сорока шагах от Александра и скрылась между стволами высоких елей. Поручик не двигался, прислушиваясь к устрашающей тишине леса. Неожиданно прямо над ним раздался треск, и Александр успел заметить боковым зрением крупную тень, скользнувшую на вершине холма между развалин. Конь громко заржал, не в силах стоять на месте, снова встал на дыбы, чуть не сбросив всадника. После этого Александр Иванович решил больше не испытывать судьбу и, развернув Вихря, помчался обратно к замку. Конечно, любопытство было велико, страшно ему хотелось узнать, что за зверь бродит в здешних краях, но его ещё ожидало свидание с самой прекрасной девушкой в мире. Однако он решил до поры до времени не рассказывать никому о том, что видел у развалин и о своих предположениях по этому поводу.

Заводя Вихря в стойло, Александр не мог не заметить, что в яслях появился свежий овёс. Кто-то прибрал и запер все денники, покуда он разъезжал по Уилсон Холлу. Расседлав взмыленного коня, поручик прошёлся по конюшне. Внезапно за его спиной доска зловеще скрипнула, и, обернувшись, он увидел в дальнем конце прохода сгорбленную фигуру небольшого роста.