— Умоляю, Никита Ильич, скажите мне, как он умер? — шептала она, еле сдерживая слёзы.
— Его сердце остановилось… Ни один врач не смог бы ему помочь… — отвечал он, отводя взгляд в сторону.
— Ах, почему, почему он оставил меня одну без всякой защиты, — всхлипывая, произнесла она. — Но кто же теперь будет моим опекуном до совершеннолетия?
— Возможно, госпожа Клара Уилсон, как старшая в семье, — тихо ответил он.
— Нет, нет, только не она, скажите, что это не так, ведь эта женщина меня ненавидит, — зашептала она с мольбой в голосе, глядя прямо в лицо нотариусу, и из глаз её вот-вот должны были покатиться слёзы.
— Я не могу нарушать установленные законом порядки и обманывать вас, — начал Каингольц, — да и госпожа Уилсон влиятельная и мудрая леди, так что её опека будет для вас наилучшим вариантом…
— Нет, она не успокоится, пока не сведёт меня в могилу, прошу вас, защитите меня, — со слезами в голосе говорила Наталья.
— Я ничем не могу вам в этом деле помочь, сударыня, я бессилен перед законом… — говорил Никита Ильич, по-прежнему глядя куда-то в сторону.
— Но, но… — начала Наталья, затем выпустила из рук рукав нотариуса и убежала прочь, обливаясь горькими слезами отчаянья.
Каингольц постоял немного, глядя на пёструю ковровую дорожку и раздумывая о чём-то тяжёлом, что его томило и рвалось наружу, но о чём говорить ему было нельзя, и тяжело вдохнул. Он повернулся и увидел прямо перед собой Александра Ивановича, который всё это время стоял за углом, являясь невольным свидетелем этого разговора.
— Неужели и вправду ничего нельзя сделать? — спросил Александр у нотариуса, который слегка вздрогнул от неожиданности.
— Простите, но тут уже решит суд, если в нём будет необходимость, а пока что опекой над Натальей Всеволодовной должна заниматься жена покойного.
— Но вы же знаете, что такая опека для неё будет невыносима.
— Знаю, но ничего лучшего, к сожалению, предложить не могу, — резко ответил Каингольц, краснея. — Единственная возможность избавиться от опеки для неё — это выйти замуж, но брак возможен только при согласии опекуна. Ну, или сама госпожа Уилсон передаст опеку кому-либо другому.
— Но вы же нотариус, я прошу вас сделать всё возможное, чтобы эта девушка получила лучшую долю… — начал Александр.
— Знаете что, — вскрикнул нотариус, совершенно покраснев, — это уже не ваше дело, я искренне желаю блага этой девочке, но закон в данном случае предельно ясен, больше никаких обсуждений быть не может! Я попрошу вас подписать бумаги, и далее мне надо покинуть этот дом. Меня ждут безотлагательные дела, молодой человек!
Не ожидавший такого ответа, Александр Иванович подписал ту же бумагу, что и все его родственники, и учтиво раскланялся с нотариусом.
— Всего хорошего, — буркнул Никита Ильич и торопливо спустился по лестнице к выходу, бормоча что-то невнятное.
Александру показалось странным поведения нотариуса, словно бы тот был чем-то особенно обеспокоен, чем-то, что было его тайной. Он побрёл по коридору сам не свой, вспоминая каждое услышанное в замке слово. Роскошь и великолепие не вдохновляли его — пышность старинных покоев казалась неуместной в такой день. Кроме того, что случилось в столь короткое время, он думал ещё и о Наталье Всеволодовне, убитой горем. Порой предмет наших мыслей склонен являться нам неожиданно, и отворив дверь в маленькую проходную комнату, молодой офицер вдруг увидел её сидевшей на софе и тихо плакавшей наедине с собой.
— Примите мои глубочайшие соболезнования, — негромко произнёс он, подойдя ближе.
— Ваши слова ничего не значат, — сквозь слёзы ответила она. — Вы так же, как и все эти стервятники, хотите оторвать себе кусочек побольше. Вам нужны только деньги…
— О нет, я нахожусь на государственной службе, и, поверьте, ни в чём не нуждаюсь, — ответил Александр, смутившись.
— Вам он дед, другим он дядя, третьим ещё кто-то, все вы хотите получить его состояние. Ведь резвее вы не примчались сюда, оставив службу, из-за письма, в котором он упоминал о завещании? Ведь, насколько я знаю, такие письма получили все, — говорила она, стараясь казаться как можно смелее и независимей, хотя раньше она ни с кем так не заговаривала.
— Мой дедушка писал мне, что хочет сказать что-то важное перед смертью, — начал Александр.
— И вы решили, что бедный дедушка перед смертью наделит вас жирным состоянием, которое можно будет спустить в первом же игорном доме? — воскликнула она.
— Никак нет, дедушка просил только…
— Что, только? Вы всё лжёте!
— Позаботиться о вас, — тихо сказал Александр Иванович.
Наталья отвернулась, и плечи её задрожали. Она тихо всхлипывала, и Александру было безумно жаль её.
— Вот письмо, — продолжил он.
— Оставьте же меня, — проговорила слабым голосом Наталья, встала и вышла прочь.
Молодой поручик остался стоять неподвижно с письмом в руках, слыша удаляющиеся тихие шаги. Трудно вообразить, сколь неловко он чувствовал себя в эту минуту. На душе у него было так тяжело и совестно, словно бы это он был виноват во всех случившихся несчастьях. Так простоял он минут пятнадцать, потом повернулся, спрятал письмо в карман и тихо пошёл, сам не разбирая, куда. В своей жизни он видел много крови и беспощадной жестокости, бесстрашно, почти безрассудно ходил в атаки, и чуть не был убит, но этот короткий разговор поразил молодого человека сильнее всех прошлых переживаний. Александра не смутили упрёки и обвинения в его адрес, наоборот, он ещё больше жалел несчастную сироту, искренне желая ей только блага, самого высшего, из всех, что были возможны, и он готов был бы совершить любой подвиг для Натальи Всеволодовны, если бы она только попросила его об этом.
В одном из длинных коридоров Александр Иванович встретил своих родственников, которые гурьбой следовали за дворецким, показывавшим им их комнаты.
— Что-то вы уж больно бледны, — заметил Карл Феликсович, — уж ли не дедушкиного призрака встретили?
Александр вспыхнул неутолимой злобой, услышав такие слова. Однако он понимал, что не в силах исправить невежество кузена. Он был готов сурово ответить ему и вразумить наглеца, но в этот момент его отвлекла госпожа Симпли.
— Я продам любой замок, в котором будет хоть одно приведение, — сказала она.
Драгунский офицер бросил на неё огненный взор, полный негодования и отвернулся. Вступать в словесную дуэль с дамой было ниже его достоинства, да и время было неподходящее. К тому же он, как военный понимал, что находится в меньшинстве, а значит, обречён на поражение.
— Скорее бы наша старая вдовушка приехала, — сказал Алексей Николаевич, — а то меня казённая служба ждёт.
— На что вам эта казённая служба, кузен? Скоро заживёте как настоящий помещик, на балах целые дни проводить будите, — с улыбкой заметил Павел Егорович.
— Вот я вижу, Алексей Николаевич, что у нас с вами телосложение особенно бальное, — вмешался господин Симпли, который был мужчиной весьма внушительных размеров. — А вот, сударь вы мой, добрый пир — это как раз по нам!
— Деньги нужны, чтобы делать деньги! — упрямо возразил Алексей Николаевич.
— Совершенно с вами согласна, — поддержала госпожа Симпли, — если бы не я, то мой бездарный муж уже прокутил бы всё на свете! Уж в моих руках деньги не пропадут!
— Да вы, душенька, уморили бы и меня и себя голодом, кабы могли, — обиженно сказал господин Симпли.
— Состояние нужно, чтобы жить, ни в чём себе не отказывая, — заметил Карл Феликсович.
С такими разговорами дворецкий водил гостей по комнатам, которые по каким-либо таинственным причинам не нравились им. То стены были не того цвета, то кровать стояла не в том месте, то вид из окна был слишком мрачен. Первым комнату себе выбрал Карл Феликсович, потом, не желавший ни в чём отставать, Алексей Николаевич, Павел Егорович поселился в соседней комнате, хотя она и совершенно ему не понравилась. Дольше всех комнату выбирали супруги Симпли, словно бы вся привередливость мира скопилась исключительно в них, но, наконец, и они устроились, выбрав шикарные апартаменты в левом крыле замка.
