— В самом деле? — недоумевая, спросила госпожа Уилсон, и её седые брови удивлённо поднялись вверх. — И каковы же ваши, мой милый, законные требования?

В голосе её слышалось презрение и желчь, с которой обращаются к детям, заявившим о том, что они уже взрослые и самостоятельные. Однако поручик не смутился. Он был настроен решительно, ведь теперь он чувствовал, что последние слова генерала, сказанные им перед отъездом, произвели на хозяйку замка большое впечатление.

— Мои требования просты, госпожа Уилсон, и не выполнить их было бы для вас верхом несправедливости, — продолжал он. — Во-первых, прошу уволить меня от вечного сопровождения слугой. Я не нуждаюсь в конвое и не состою под вашей опекой. Во-вторых, хотя Наталья Всеволодовна и под вашей защитой, она так же не должна терять свободы передвижений, и никакие служанки не могут караулить её на каждом шагу. Третье, как и просил вас Степан Богданович, позвольте Наталье самой распоряжаться своей судьбой…

— И это всё? — с гордым видом произнесла старуха, бледнея от злости.

Если бы не священник, она давно поставила на место этого наглеца, ещё никто не смел так открыто противостоять ей и отказываться подчиняться.

— Пока всё, уважаемая Клара Генриховна, — отрапортовал Александр. — Если же у вас или здесь присутствующих господ есть какие-то возражения против сказанного мной, я готов выслушать их и ответить.

Вновь повисла гнетущая тишина. Клара Генриховна, сделавшись мрачнее грозовой тучи, неподвижно застыла в кресле, прочие господа замерли на своих местах, кто, опустив голову, кто, с восхищением глядя на отважного офицера. «Я уничтожу тебя», — думал Карл Феликсович, закусив кончик чёрного уса.

— Умоляю, сделайте милость, не препятствуйте счастью этих двоих! — воскликнула, бросаясь на колени у кресла старой леди, Анна Юрьевна.

— Мы ручаемся за их честность и целомудрие! — поддержал её Виктор, хватаясь за рукав своей опекунши.

Старуха резко отдёрнула руку, обводя обоих страшным взглядом.

— Никогда! — крикнула она. — Никогда я не дам согласия на этот брак! Вы ничего не знаете об этом мире! Вы живёте фантазиями и мечтами, и только я одна кладу жизнь на алтарь вашего счастья! Вы все неблагодарные мерзавцы! — она снова глянула на Анну. — Ты, скверная девчонка, как ты могла предать меня? Я заменила тебе мать! А ты? — она устремилась на Виктора. — Неужели ты всегда будешь позволять, чтобы тобой руководила эта подлая девица? Я дала вам всю свою заботу, а вы?

— Вы не наша мать, и никогда не можете её заменить. У вас нет сердца, — тихо проговорил Виктор Юрьевич, отходя в сторону.

Но этих слов Клара Генриховна не слышала, иначе бы разразилась новая буря. Священник, не ожидавший такого скандала, в нерешительности мялся у кресла Клары Генриховны, что-то тихо приговаривая, стараясь всех успокоить, и прежде всего себя.

— Я лишь хотел удостовериться, что за виденным мной у ограды нет ничего дурного, — пробормотал он, удивлённо хлопая глазами.

— А это вам Александр Иванович с охотой поведает, святой отец, он мастер исчезать из запертых комнат, — с озлобленным видом, словно огрызаясь, выкрикнул Карл Феликсович.

— Оставьте вашу желчь для подходящей компании, — ответил Александр Иванович.

— Прошу, я не ваша раба, хотя и права опеки принадлежат вам. Я буду покорна вашей воле, сколько это возможно, но не требуйте от меня жертвы, на которую я не могу пойти! Моя душа желает иного будущего, чем уготовлено мне вашим решением, сколь мудрым оно бы не было, — заговорила Наталья, и её нежный чистый голос зазвучал, словно ангельская флейта, чей звук разносится над бурей.

Все обернулись на неё: она стояла, трепеща всем телом, и по щекам её текли слёзы, но, вместе с тем, в этом кротком существе была благородная сила, и такая отвага и твёрдость звучали в её голосе, что даже старая леди устало склонила гордую голову на локоть.

— Хорошо, — наконец произнесла Клара Генриховна, — я дам вам столько свободы, сколько пожелаете. Больше никто не будет смотреть за вами, как бы мне не хотелось уберечь вас от вас же самих. Но вы должны пообещать, что до оглашения завещание вас никто не увидит вместе, будь то день, или, тем более, ночь. Иначе я лишу вас этой свободы. Впрочем, завещание будет оглашено уже скоро, я написала нотариусу, и он должен, наконец, почтить нас своим визитом.

Александр Иванович напряжённо вслушивался в эти слова. Битва, хоть и не была проиграна, не принесла желаемой победы. Но тут всеобщее внимание привлёк Альфред, он вошёл в гостиную медленно, опустив голову, в руках он держал небольшой серебряный поднос, на котором лежало письмо.

— Что на этот раз? — с явным раздражением произнесла госпожа Уилсон.

— Письмо от господина нотариуса, ваша милость, — ответил дворецкий.

— Прочтите поскорее и сообщите мне вкратце, о чём он пишет, надеюсь, он прибудет сегодня же вечером, — проговорила старая леди, опуская голову на спинку кресла.

Альфред торопливо вскрыл конверт, сломав небольшую сургучную печать, и стал внимательно читать послание, но лицо его, по мере чтения, становилось бледным и испуганным. Наконец он поднял глаза и тихим голосом произнёс:

— Ваша милость, господин нотариус пишет, что не может прибыть в ваш замок ещё несколько дней. Господин Каингольц приносит вам свои глубочайшие извинения, дела заставили его…

Он не успел договорить. Клара Генриховна закатила глаза и разразилась чудовищными проклятьями в адрес нотариуса.

— Мошенник! — кричала она. — Он задумал свершить нечто, чтобы отобрать у меня и моих родственников законное наследство! Всё сегодня против меня!

С этими словами она схватилась за сердце и, приподнявшись, вновь упала со стоном на кресло. Дворецкий и горничная тут же бросились к хозяйке. Кто-то крикнул «Воды!», через минуту у госпожи Уилсон уже суетился доктор.

— Модест Сергеевич, что с ней? — в ужасе заговорила госпожа Симпли.

— Нервы, мадам, всего лишь нервы, — отвечал врач, меряя пульс госпоже Уилсон.

— Боже мой, Альфред, вы нарочно принесли этот чёртов конверт! — опасливо поглядывая на Клару Генриховну, выкрикивал господин Симпли.

— Прошу вас, господа, не говорите ничего, мадам плохо! — повысив голос, произнёс доктор. — Ей необходим абсолютный покой, и прошу, оставьте ваши семейные споры.

— Покиньте все меня, — бормотала старая леди, отстраняя от себя Модеста Сергеевича, — мне нужен небольшой отдых. Хильда, Гретта! — позвала она. — Помогите мне встать!

— Проводите мадам в её покои, — распорядился Модест Сергеевич, утирая лоб.

Через некоторое время госпожу Уилсон отвели в её комнату, за ней последовали слуги, дворецкий и доктор. Оставшиеся же в гостиной господа обменивались многозначительными вздохами и взглядами.

Наталья и Александр стояли вместе, не в силах поднять взгляда от пола. Их мучило жгучее чувство вины, казалось, словно весь свет осуждает их за то, что они посмели возразить хозяйке замка.

— Полагаю, ваша милость, — откашлявшись, проговорил Борис, — нам с Фридой больше не нужно следовать за вами.

Александр Иванович бросил на него усталый взгляд, затем посмотрел на покрасневшую Наталью, всё ещё дрожавшую от волнения.

— Сделайте милость, оставьте нас, — проговорил он, отвернувшись.

— С радостью, ваша милость, — проговорил Борис, сделав небольшой поклон. — Однако прошу вас не пропадать подолгу, иначе её светлость, могут снова забеспокоиться…

— Если я дал слово, я сдержу его, — холодно ответил Александр Иванович, отводя Натали в сторону. — Боюсь, нам придётся несколько времени пробыть без общества друг друга, — сказал он шёпотом Наталье.

Девушка взглянула на него своими блестящими глазами, полными слёз, она хотела что-то сказать, но губы её дрожали, и по бледному лицу разлилась алая краска.

— Прошу вас, Натали, — продолжал молодой человек, придерживая её за локоть, — не печальтесь, вы не виновны в переживаниях Клары Генриховны. Я знаю, сколь дорога вам ваша свобода, поэтому я готов на любые жертвы, лишь бы ничто не закрепощало вас.