— Даже если у него самые честные намерения? — Колин вглядывался в нее. — Я же сказал, что сперва нанесу визит вашим родителям.

Первин почувствовала приступ паники, у нее едва не перехватило дыхание.

— Нет. Нельзя.

— И что во мне такого ужасного? — Голос звучал натянуто.

— Я не понимаю, о чем вы.

— Дело в протезе или в том, что я англичанин?

Эти безжалостные слова разбили Первин сердце.

— Да нет! Вы здоровый, умный, чуткий человек!

— Если вы так считаете, почему лишаете меня права на свою дружбу, которую подарили бы любому другому?

Она один раз уже попробовала дружить с очень привлекательным молодым человеком — и потерпела крах сразу на многих уровнях. Такой урок поневоле не забудешь. Она грустно ответила:

— Мы живем в мире, где и мое, и ваше поведение должно подчиняться определенным правилам.

— Да чтоб их всех, здесь же не Оксфорд! Никто не нуждается в опеке!

Но Первин подчинялась собственным правилам. Так же надежно, как и сари, ее облекал определенный кодекс поведения. Она угрюмо ответила:

— Я сама себе опека.

— Почему? — вспылил он. — Вы доверяете мне достаточно, чтобы оставаться здесь, — почему мы не можем встретиться снова? Вам известно, что я не женат.

Его настырность довела Первин до грани, и она перестала выбирать слова:

— Рада за вас. А вот мне повезло куда меньше.

— Что? — Он, выпучив глаза, переваривал эту новость. — Вы хотите сказать, что вы замужем?

Она не хотела, чтобы эти сведения дошли до чиновников, но нужно было его как-то остановить.

— Да. Это тайная информация, только для ваших ушей.

Он осекся, покачнулся влево, явно потеряв равновесие. Потом, выпрямившись, спросил:

— То есть вы на самом деле миссис Мистри? Чего же сразу не сказали?

Первин покачала головой.

— У моего мужа, с которым я не живу, другая фамилия. Для работы я использую девичью фамилию.

— И что ваш муж? Он не против вот таких ваших путешествий? — Вопросы он выпаливал с пулеметной скоростью.

— Это вас не касается, — решительно произнесла Первин. — Пока мы тут препирались, можно нам встречаться или нет, небо потемнело еще сильнее. Мне пора трогаться в путь.

Колин посмотрел на небо и кивнул:

— Да, я хочу, чтобы вы добрались благополучно.

Она знала, что должна держать в повиновении не только тело, но и душу. И медленно произнесла:

— Когда через несколько дней я вернусь, полагаю, мне будет благоразумнее принять приглашение Ванданы Мехта и переночевать в их доме.

Колин сощурился.

— Вы забыли, что обязаны мне обо всем доложить? Есть и деловая часть вопроса.

— Я за этим сюда и приехала! — Первин едва не расплакалась. Все пошло не так. Именно поэтому женщинам не следует путешествовать без сопровождения мужей и отцов; каждый встречный будет считать их доступными. Все древние сказки — чистая правда. — Не за тем, чтобы обзавестись другом или кавалером. Я заеду к вам на следующее утро и обо всем доложу. А потом сразу направлюсь на станцию Хандала.

Он бросил на нее уничижающий взгляд.

— Ну хорошо. Не стану заставлять вас останавливаться там, где вам не хочется.

Первин подумала про страничку в гостевой книге, где ей предстояло оставить свою запись. Что она сможет сказать после всего этого? Лгать, что ей здесь было хорошо, она не станет. Просто оставит рядом со своим именем пустое место.

Рама донеc до паланкина ее саквояж и коробку с провизией. Уголки его рта опустились, худое лицо казалось старше, чем раньше. Первин гадала, чем вызвано его неудовольствие: ее резким отказом Колину или решением переночевать у Мехта?

Первин вынула рупию из кошелька — как оно полагалось, когда гостишь в чужом доме. Небольшое вознаграждение за добавочную нагрузку по уборке и готовке. Но Рама завел руки за спину.

Она его обидела. Первин положила монету обратно в кошелек и обернулась к поджидавшим носильщикам. Те, что стояли впереди и видели рупию, которую она предложила Раме, приветливо улыбнулись. Она поняла, что носильщики предвкушают щедрые чаевые. Первин же собиралась вознаградить их только по возвращении в исходную точку — если оно будет успешным. Отец научил ее, что так разумнее всего.

Первин залезла в тесный короб — внутри пахло потом и какой-то органикой, чем именно, она не определила. Подгнившим бамбуком? Дохлой мышью? На тоненький матрас, покрывавший пол паланкина, было брошено несколько волглых подушек, на них налипли темные волосины.

Первин решила расстелить поверх подушек шаль, а когда откинулась на бугристые подушки, предусмотрительно закрыла затылок сари. Один из носильщиков задернул занавески и застегнул на пуговицы.

— Нет! — Первин ухватила занавеску рукой. — Я не соблюдаю пурду. И хочу смотреть наружу.

— Так выпасть можете. — На лице у Лакшмана читалось сомнение.

Первин повозилась в ужасной коробчонке и придвинулась как можно ближе к занавешенному отверстию.

— Я буду осторожна. Если пойму, что не справляюсь, сама застегну занавеску — хотя вряд ли хлопковая ткань помешает мне выпасть.

— Сама к ней не прикасайтесь. Скажите нам, чтобы остановились.

Первин хмыкнула, выражая согласие. После этого Лакшман исчез из виду, а носильщики вскинули паланкин на плечи. Первин казалось, что он слегка перекошен — передняя часть опущена ниже задней, приходилось держаться за боковины, чтобы не соскользнуть. Наклон усилился за счет того, что поначалу они шли вниз по склону.

Первин пыталась не обращать внимания на неприятное покачивание паланкина. Отведя в стороны грязные занавески на левой стороне, она открыла себе примерно полуметровое окно во внешний мир. Туман делался все гуще, видимость была метров шесть. Рассмотреть удавалось лишь мелкие и кривые железняковые деревья — казалось, что они тянутся до самого горизонта.

Они добрались до деревни, в которой Первин была накануне, жители вышли поглазеть на паланкин. Первин было неловко в роли груза на плечах у носильщиков, она отодвинулась от окошка и задернула занавески. Да, пурду она не соблюдала, но и вниманию зевак совсем не радовалась.

Запели детские голоса:

— Дай нам что-нибудь, матушка, дай!

Они звенели в ритме движения паланкина. Явно не отстанут. Игнорировать их было бессердечно, Первин бросила детям две монетки по одной пайсе — их тут же поймали. По странной прихоти, бросила она еще и карандаш из имевшейся при себе коробки — карандашей там было полдюжины. Может, пригодится кому из тех, кто работает в лавке — или учится писать.

Миновав деревню, они оказались в зеленой долине, а потом пейзаж начал меняться. Деревья стали разнообразнее: встречались могучие фикусы с листьями в форме сердечек, джамболаны. В безлюдных джунглях оказалось шумно: пели птицы, стрекотали насекомые. Верещали попугаи, завывали какие-то неведомые животные — у Первин мурашки бежали по коже. Кошкам еще, наверное, слишком рано выходить на охоту. Интересно, если из зарослей выпрыгнет тигр, носильщики попробуют от него отбиться или бросят паланкин и рванут прочь? Как бы она поступила, будь у нее на плечах паланкин с незнакомкой внутри? Приняла бы она мгновенное решение защищать пассажирку ценой собственной жизни, зная, что обе они могут погибнуть?

Не хотелось размышлять над этим досадным философским вопросом. Может, «Строители будущего» Колина за это возьмутся. Про такие вещи спокойнее думать в библиотеках, а не в джунглях.

Примерно через час Первин увидела маленький индуистский храм, перед ним стояла статуя женщины: руки округлены, пальцы сомкнуты в классической позе танцовщицы.

Носильщики тут же резко сбросили паланкин с плеч. Первин не успела подготовиться к удару о землю и теперь потирала ушибленный копчик. Потом она осторожно вылезла в окно, вдохнула приятный запах цветов чампа. А потом резко отдернула руку, едва не дотронувшись до огромного бурого паука.

— Боже мой!

Лакшман так ударил паука своей латхи[24], что паланкин затрещал. Когда он отбросил в сторону размозженное туловище с длинными ногами, Первин почувствовала, как дрожь в теле унимается.