— Предлагаю поговорить с главами родов нашего клана, — почесал я подбородок. — Вот их, думаю, можно сделать союзниками. А потом можно попытаться вернуться в совет клана.

— А сейчас тебя что не устраивает?

— Меня в целом не устраивает наше положение. Не устраивает, что Юсупов считает, что может выдумывать на ходу правила и диктовать их нам. Мы с тобой политические мертвецы, решение о судьбах которых принимают другие люди. Я не желаю оставаться в стороне от политики, я хочу стать значимым человеком, к мнению которого будут прислушиваться.

Отец поморщился.

— Стать таким человеком легко — просто покажи всему миру свои реальные знания рунологии и иллюзий. Скажи мне реальную причину, и тогда я подумаю.

Ладно, приоткрою карты.

— Мне нужно покопаться в головах глав родов.

— Что конкретно ты хочешь? — снова повторил отец. — Давай без словоблудия и уверток, объясни мне свою цель.

— Я хочу захватить власть над кланом.

Отец посмотрел на меня, будто я произнес невообразимую глупость.

— Ты не можешь руководить целым кланом, — медленно, как ребенку, сказал он. — Наш род тоже не потянет такую задачу. Для такого нужна масса специалистов самых разных профилей, чтобы хотя бы удержать на плаву, и можешь мне поверить — я не прячу их в северном крыле. Ты вообще хотя бы примерно представляешь, сколько требуется людей для управления такой махиной, как клан? Айдар, в Новосибирске всего двенадцать кланов, и они держат бизнес во всем городе! Двенадцать кланов на три миллиона человек. И пусть наш маленький и не самый сильный, для руководства над ним нужно иметь огромный штат работников. Сам посчитай: на малом предприятии штат сотрудников — от пятнадцати до ста человек. На среднем — от ста до двухсот пятидесяти. Клан управляет десятками родов и сотнями предприятий. Одних только аналитиков в штате должно быть два десятка опытных вещунов. У меня их нет. У тебя их нет. А у Ярослава Юсупова они есть. Как и финансисты, юристы, бухгалтера, самые разные менеджеры, свои боевики, лаборатории, инженеры, крафтеры, своя собственная казна и куча прочих вещей и специалистов, которых я не вспомнил сходу. Причем вся эта система из многих-многих-многих винтиков должна работать как единый механизм. И если ты сейчас скажешь «а вот об этом я не подумал», я разочаруюсь.

— Я рассказывал тебе про планы Морозовых. Мне нужно раскрыть и предотвратить государственный переворот, желательно — в первых рядах, чтобы забрать у второго по силе клана Империи документы по ритуалам. И для этого мне действительно понадобится политическая сила. Сейчас лучший способ ее достичь — залезть в головы глав родов и слегка поменять их мысли. Они все защищены амулетами, потому лучше всего сделать это на еженедельных заседаниях.

— Нет! — Сразу рубанул отец. — Слишком рискованно. Мне не нравится, что ты решил лезть в головы людям — чересчур уж это своеобразное хобби. Но еще больше мне не нравится, что ты хочешь внушать что-то людям, которые в интригах собаку съели, и желаешь делать это от имени Алмазовых. Нет уж, если желаешь что-то делать, во-первых, делай это с помощью своих юнитов, а во-вторых, огради род от последствий твоих поступков, если тебя все-таки поймают. И меня в эти планы не посвящай. В любые другие посвящай, но не в эти.

Отец порывисто встал, дошел до мини-холодильника и достал оттуда бутылку с виски. Плеснув себе треть стакана, вернулся в кресло.

— Я думаю, что нам сейчас нужно сидеть и не высовываться: наращивать силы и деньги. Зачем рисковать, для чего? У нас появился хороший бизнес, который нужно потихоньку развивать, создавая свой бренд. За год мы закроем все долги и потихоньку начнем карабкаться наверх. Не спеша и не пытаясь залезть в головы членам клана.

Я поморщился. Слишком уж «потихоньку», как по мне. В мире, где с помощью больших денег можно обеспечить себе физическую, магическую и любую другую силу, отец выбрал «потихоньку карабкаться наверх».

Хотя, его понять можно: он глава рода, который балансирует на лезвии бритвы. Потому-то ему и хочется покоя, после долгих лет нервотрепок.

— Ладно, — поднял я ладони. — Попробую придумать что-нибудь другое.

— Только аккуратнее думай. Кстати, ты забыл о еще одной силе — о Михаиле Александровиче Романове и о его ведомствах, которые отслеживают все, что выбивается из привычного уклада. И смею тебя заверить, что массовое воздействие на разумы глав родов заметят наверняка.

Я кивнул, не желая разубеждать родителя. Хотя я ни раз залезал в головы властьдержащих, за руку меня никогда еще не ловили. У государственных прорицателей и менталистов хватает дел, кроме как наблюдать за мозгами глав родов Новосибирска.

Разговор с отцом прояснил некоторые моменты. Что же, теперь буду заниматься своими делами, не втягивая в них главу рода — можно считать, карт-бланш я получил. Это даже логично — если отец не будет о чем-то знать, то с чистым сердцем сможет так и сказать, если я вдруг куда-то вляпаюсь.

А теперь — в гостиницу. Нужно посмотреть, действительно ли там истончается пространство, или все это — хитрый ход, чтобы продавать дефицитные артефакты по бешеной цене.

На этот раз возвращение в гостиницу прошло иначе. На подходе к зданию у меня заныли зубы, энергоканалы и даже корни волос. Ощущение для мага пространства пренеприятное: рядом ткань мира истончилась настолько, что даже на сегодняшнем уровне я могу прорвать ее волевым усилием. Можно сказать, что здесь я смогу использовать слабые пространственные техники без ритуалов. И это далеко не плюс.

Я слишком увлекся, пытаясь ощутить, во что превратилось пространство, потому на приветствие стоящей за стойкой женщины отреагировал с опозданием.

— Да, здравствуйте. Я хотел бы сегодня вечером выехать из гостиницы.

— У вас ведь остались оплаченные дни? — Нахмурилась женщина.

— Все верно.

Сотрудница зашуршала страницами журнала.

— У вас оплачены еще две недели. Если выселитесь, никто вам деньги не вернет.

Чтобы не внушать особых подозрений, лениво поскандалил, пока передо мной не лег документ с «правилами гостиницы», и женщина наманикюренным пальчиком не указала на отдельный пункт, подтверждающий ее слова. И только потом я пошел за вещами.

Проходя мимо прачечной, откуда приятно пахло свежевыглаженным бельём, услышал слова двух работниц.

— Кошмар! Что творится — непонятно. Говорю же — когда убиралась в семнадцатом номере, на моих глазах тапки из угла в другой угол переместились, представляешь?

— Буду увольняться. — Покачала головой другая. — Может, как Инга уйду — по-английски, ни с кем не прощаясь.

Разговор меня не удивил. Из-за истончившегося пространства здесь не только тапки ходить начнут, но и вполне могут появиться нехорошие сущности, слишком слабые, чтобы пройти сквозь границу в обычных местах.

На втором этаже пространство было еще хуже. Свет тут казался темнее, будто расстояние между окнами возросло в разы. Окружающий мир пестрил «дырами», которые я аккуратно обошел. Не хочу случайно шагнуть в одну, а спустя пару шагов выпасть по частям за пределами города.

Лучший выход для меня — хотя бы малость укрепить пространство ритуалом, затем — тщательно вытереть следы мела и наложить сверху иллюзию лёгкого бардака, чтобы я нами потом помыли качественнее.

Я призвал кенку. Мы быстро подняли ковёр и вытерли мел, но перед тем, как заняться новым ритуалом, я по привычке сосредоточился в поисках возможных свидетелей.

И тут вылезла ещё одна проблема.

За стеной, в коридоре, я уловил чужое присутствие. Человек находился в пространственной каверне, ощущение присутствия было размытым. Подобное чувство вызывают предметы в кольце — вроде бы и рядом, руку протяни и достанешь, но в то же время — достаточно далеко.

Сосредотачиваюсь на эмоциях этого человека и ловлю чувство отчаяния и глухой тоски. В образах висят осточертевшие ведро, тряпка и швабра, с которыми она путешествует по бесконечному коридору.