Ступени, по которым я спускаюсь, сколоты, перила перекручены, а из-за стен, вопреки их полнейшей непроницаемости, доносится оглушающий рев пламени. Мой мир и так дышит на ладан, поэтому в первую очередь стоит заняться его восстановлением, а не нагружать еще больше.
Управляющий зал выглядел едва ли не хуже. По маленькой комнатке с кристаллом, основой моей личности, словно прошел ураган. Кристалл слетел с подставки, потрескался. Кресло смято, перекручено и вбито в стену. Шкафы вдоль стен, где я держал самые важные заметки, смяты чудовищными ударами, а бумаги устилают пол. Некоторые — сгоревшие, порванные. Вот это совсем нехорошо, потому что каждый испорченный лист — это важное и напрочь забытое знание. Я сам придумывал листы неуничтожимыми, но мой вондер порядком перекрутило, и все установки слетели.
Чтобы создать иллюзию рабочего, нешуточно напрягаюсь — сутки назад с такими усилиями я мог в реальности тысячу иллюзий рабочих бригад создать! И это с учетом того, что в своем внутреннем мире тренированный разумный едва ли не царь и бог.
Половина резерва потрачена, в ушах звенит, но задуманное получается — напротив меня стоит функция ремонта, принявшая вид мужичка в каске и заляпанной краской униформе. Иллюзии не нужно объяснять фронт работ — всю информацию я вложил в него при создании.
Кукла подхватывает чемоданчик с инструментами и направляется к кристаллу. Вместе мы ставим его на подставку, рабочий достает из ящичка инструменты. Мне не нужно знать, как чинят кристаллы, подсознание сработает само, вместе с созданной функцией. Мне нужно лишь медитировать время от времени, пополняя резерв маны.
Одна иллюзия — это не больше, чем «подуть на ранку», когда у человека отрублена кисть. Но главное — начать.
Нужно будет вечером разгрести бумаги по шкафам и заняться ускорением времени в вондере. Если к тому времени кристалл станет целым, я смогу ускорить внутренний мир, и вместо пары часов перед сном смогу проводить в нем четыре или даже шесть. А когда восстановлю ритуальный зал, ускорю время в десятки и в сотни раз. Самое то, когда нужно за минуту придумать, как выбраться из задницы.
Возвращаюсь в реальность и неуверенно поднимаюсь на ноги. Делаю первый шаг, второй. Шаги робкие, неуверенные, медленные — как обещание будущей скорости.
Ощущение, что тело слишком «тесное» для меня, не пропало. Живот бурчал, требуя еды. Телефон показывал пять минут седьмого, а значит — стоит поторопиться на завтрак.
Путь я помнил хорошо, несмотря на то, что в последний раз был в поместье почти сорок лет назад. Толкнув дубовую дверь, вышел из комнаты в просторный коридор и направился в сторону зала.
В коридоре пол устилал плотный ковер, на стенах висели картины, изображающие членов угасающего рода — как усопших, так и живых. Нас осталось лишь пятеро: отец, мать, шестнадцатилетняя сестра Вероника, десятилетний брат Степан и я. Вероника, Степа и Айдар, ага. Отец решил назвать в честь своего отца.
— Айдар, здравствуйте, — на ходу поклонилась девушка в форме прислуги. Подтянутая милая, двадцати лет. Ее грудь — что-то невероятное, не меньше пятого размера.
— Привет, Кристина, — кивнул я, дождался пока она пройдёт и обернулся ей вслед, чтобы насладиться видами в полной мере. Сзади девушка тоже была хороша.
Я прошел мимо закрытых дверей северного крыла. Эта часть дома не отапливается, там давно уже никто не живет. Раньше род Алмазовых был больше, а теперь половина особняка стоит закрытой и потихоньку ветшает. Именно там располагается зал для тренировок, в котором давно никто не тренируется. Тренировками, как и всем северным крылом, тоже стоит заняться, но позже.
Наш обеденный зал скромен и мал по меркам аристократии, но для вымирающего рода большего и не надо. Как-то неуютно принимать пищу в бальном зале и слушать, как звон столовых приборов эхом разносится по огромному помещению.
Родные сидели на привычных местах и кушали. Увидеть их вместе было приятно. На момент моего семидесятилетия все были живы, но мы уже давно не собирались вместе.
— Доброе утро, — приветливо кивнул я всем присутствующим. Только вот помимо родных за столом я увидел темноволосую девушку. Красивое лицо, крупные чувственные губы, женственная, аккуратная фигура, больше подошедшая бы балерине. Алиса — девушка, к которой я был неравнодушен в подростковом возрасте. Увы, былой трепет и волнение остались на задворках воспоминаний старой души.
Только сейчас вспомнил: когда я был подростком, девушка жила у нас из-за договоренностей между нашими родителями.
— Доброе, — ответила сестра, а мать с братом кивнули. Отец — Савелий Айдарович, крупный мужчина с заросшей, будто у льва, взлохмаченной шевелюрой, был не в духе — бросил на меня хмурый взгляд и едва заметно дернул головой. Алиса же не обратила на меня внимания — девушка кушала аккуратно и неспешно, смотря в тарелку с такой пристальностью, будто там показывают методы развития телекинеза — ее родового дара. Возможно, накануне между нами состоялась очередная ссора — воспоминания о наших отношениях весьма смутны.
Я сел на свободное место, где уже лежали столовые приборы. За моей спиной встал слуга — безликий и бесшумный, словно тень, и по моему знаку налил чаю.
Завтракали мы молча, и молчание казалось напряженным. Между нами что-то случилось, или мы всегда были такими? Впрочем, ничего не помешало мне вскоре эту тишину прервать.
— Отец, можно тебя на пару слов после завтрака?
— Я буду занят, — буркнул отец. — Нужно съездить кое куда и зачаровать артефакты. Говори сейчас.
По правилам хорошего тона этот вопрос не стоило выносить на всеобщее обсуждение. Но если просит, то ладно.
— Мне нужны деньги, — спокойно сказал я.
— Да-а? — с издевкой протянул отец. — И сколько?
— Трехсот тысяч хватит. Через месяц верну четыреста.
Похоже, я попал в болевую точку, о которой сам давно позабыл. Отец зло блеснул глазами и зарычал:
— Я на твои хотелки тратиться не буду! У меня и так каждый день голова болит: где же взять денег на наше обеспечение, на оплату слуг, на выплату пенсий всем тем, кто работал и пострадал на наших заводах! Ежедневно езжу по городу, использую родовую силу и каждый чертов час думаю о том, где бы заработать и наконец избавиться от долгов, которых у нашего рода больше, чем платьев у твоей сестры!
Не слишком приятно получать в лицо таким отказом. Да и Нику он зря зацепил — сестра вздрогнула и уткнулась взглядом в тарелку. Теперь до конца дня будет себя корить. Это со мной сестра временами вела себя вызывающе.
Я не стал раздувать скандал и швыряться словами, только плечами пожал.
— Ладно. Понимаю.
Я не глава рода, а наследник. Именно отец заведует ресурсами, а рационально он их тратит, или нет — уже другой вопрос. Тем более, что и зарабатывает в семье он один, не считая парочки крохотных ателье, которыми управляет мама. Когда-то были еще заводы, на которых и держалось наше родовое благополучие, но они сгорели.
— Не понимаешь, — по инерции выдал отец, но тон слегка сбавил.
— Как скажешь.
Отец посмотрел на меня удивленно, но что именно его удивило — моя немногословность или спокойствие, я уточнять не стал. Выпрашивать подачки не буду — не видит во мне взрослого человека, значит, пока и не стану обсуждать с ним взрослые вопросы.
На этом отец и успокоился. Зато — заговорила Алиса. Прелестный звонкий голосок разнесся по залу:
— А на что же ты хотел потратить целых триста тысяч, если не секрет? Помнится, совсем недавно ты не захотел тратить сотню тысяч на артефакт иллюзий. Я хочу знать, что для моего будущего супруга в три раза важнее его внешнего вида и впечатления, которое он производит на публике.
Сквозившее в вопросе ехидство слушать было в разы менее приятно, чем голос. Интересно, что раньше я не замечал подобного поведения за девушкой — в свои семнадцать я был не слишком наблюдательным. Похоже, потому отец с матерью и отменили наш брак — поняли, что хорошей жизни у такой пары не будет? А я на них злился тогда…