Александр в ужасе смотрит на его руку.
ГАННИБАЛ
Дружочек, на столе у меня лежит папка в зеленом переплете, принеси-ка её, посмотрим, сможет ли племянничек мои каракули разобрать.
Андрюшка приносит папку.
Александр открывает её, его лицо становится напряженным, губы вытягиваются от натуги.
АЛЕКСАНДР
Вполне, вполне разобрать можно, если приноровиться. Говорили Вы ещё, будто осталась биография Абрама Петровича, написанная зятем его, Роткирхом, немцем.
ГАННИБАЛ
Осталась, осталась, только в Сафонтьеве всё.[56] Ни к чему мне с собой ворох бумаг таскать.
Эй, Андрюшка!
Да где ж ты? Одни олухи кругом. Был один умник, гусляр Михайло, да и того матери твоей отдал.
АНДРЮШКА
Цыгане приехали, барин.
ГАННИБАЛ
Вот и славно. Пойдем, племянничек.
Любишь цыган?
АЛЕКСАНДР
Как не любить?
Я и сам почти цыган, недавно из Бессарабии! Александр Бес-Арабский, так и прозвали.
ГАННИБАЛ
В самое яблочко.
Девушки-цыганки поют:
Как жениться задумал царский арап,
Меж боярынь арап похаживает,
На боярышень арап поглядывает.
Что выбрал арап себе сударушку,
Черный ворон белую лебедушку.
А как он арап чернешенек,
А она-то душа белешенька.
Старый Ганнибал встает с места и подтанцовывает с девушками.
А Андрюшка подливает Александру.
Он глядит на нее, будто бес какой:
Зубы яркие, очи черные.
Обмерла, сомлела девица,
Так без памяти и падает.
Набежали мамушки, нянюшки,
Подхватили под руки белые,
Девушки подхватывают под руки Александра и заводят в хоровод, он пытается выбраться из него,
но они не пускают.
Утешать её стали, жалеючи:
«Ты не плачь, Дуняша, пройдет горе наше!
То не жив человек – чудо дивное,
Из заморских краев привезённое.
Осени его крестным знаменьем,
Все пойдет оно адским пламенем,
В черны уголья рассыплется.
Дунь да плюнь, разотри!»
Челядь пускается вприсядку. Одна из цыганок подходит к Александру, взор которого уже затуманился.
ЦЫГАНКА
Дай ручку, погадаю!
Все о судьбе твоей расскажу.
АЛЕКСАНДР
Гадали мне уже, красавица.
Все о судьбе своей горемычной знаю.[57]
ЦЫГАНКА
Ай, да не всё…
Не всё ты понял верно, что немка тебе сказала. Да и не немка она вовсе, только так вам всем представлялася.
АЛЕКСАНДР
Немка? Ты сказала «немка»? Откуда ты знаешь?
ЦЫГАНКА
Я всё про тебя знаю…
и ускользает, смешиваясь с цыганским хором, который водит хороводы вокруг Александра,
еле стоящего на ногах.
АЛЕКСАНДР
Постой! Где же ты?
ЦЫГАНКА
Найди меня.
СЦЕНА 26. ПЕТРОВСКОЕ
Утро после буйной ночи.
Александр просыпается туманным утром в Петровском со взъерошенной головой. Петровское ещё спит, потонув в дремотном тумане.
Зеленой тетрадки рядом с собой Александр не находит.
То тут, то там попадается храпящий лакей, через приоткрытую дверь видны обнаженные спящие певуньи.
Он тихонько выходит из барского дома и садится на коня. Впереди ему видится Святогорский монастырь. Он подъезжает к нему.
СЦЕНА 27. СВЯТОГОРСКИЙ МОНАСТЫРЬ
АЛЕКСАНДР и ИОНА.
ИОНА
Не ожидали увидеть Вас так скоро. Чем обязаны?
АЛЕКСАНДР
Памятуя о приглашении Вашем, прошу позволения ознакомиться с рукописями древними.
ИОНА
Следуйте за мной.
Он ведет Александра по монастырской галерее в небольшую дворовую постройку,
открывает дверь старинным большим ключом и вводит через светелку в помещение, снизу доверху заполненное книгами.
ИОНА
Особенно интересны верхние полки слева у окна. Здесь две книги храмовые писаные письменные, «Синодик», «Рай мысленный» киевской
печати, «Патерик печерский». Осторожнее с этим фолиантом обращаться – «Ефрем Новоисправленный» – ветхий он. *
* По описи библиотеки Святогорского монастыря, сделанной И. Сонцовым.
Александр охватывает жадным взором открывшееся ему богатство.
Чары светлого утра мгновенно ослабевают перед лицом иного волшебного могущества.
Голосом хозяина Иона продолжает (в монастыре голос и манеры у него совсем не такие,
как за его пределами, он словно преображается, приобретая стать и святость):
Прошу книги из монастыря не выносить и пометок в них не делать. На столе есть перо и бумага – списки делать. В моё отсутствие ключ передаст любой из послушников. Я распоряжусь.
Тяжелая дубовая дверь закрывается, и келью окутывает божественная тишина, простая и торжественная. Сперва в руки Александра попадаются жития, написанные на ароматной сухой бумаге. Затем, ближе к свету зарешеченного окна, он достает несколько корешков свеженькой истории Карамзина, чему немало удивляется. И вот в руки ему попадает несколько перевязанных папок, которые открывал он с неописуемым трепетом.
В этих папках лежат рукописные листы. Чернила светлые, будто разбавленные, как у него в Михайловском, почерк мудреный, слова разбираются с трудом.
Уже смеркается, когда в дверь стучат. На пороге стоит Иона с сыном кухарки из Михайловского.
ИОНА
Нянюшка Ваша пацаненка на розыски барина отправила. Вчера, мол, уехал в Петровское, да куда-то запропастился, а уж поздно. Волнуется она.
В эту ночь Александр и хочет было лечь спать, но не может. Чистые стихи ложатся на бумагу почти без исправлений. Нет, он не продумал их заранее по дороге из монастыря, они рождаются прямо под пером из ночных шорохов и утреннего птичьего пенья, столь неожиданного в декабре. Весь следующий день он снова пишет.
На второй день с утра просит оседлать ему клячу и отправляется в монастырь.
Иона словно знает заранее, что михайловский барин появится вновь, и поджидает его.
Для барина уже заготовлены бумага и чернила, что вошедший отмечает поклоном искренней благодарности. Пишется ему легко и быстро, по дороге домой в голове складывались
целые диалоги.
