Сосланный в деревню, Пушкин лишился государственной службы и жалованья. Много ли он получал на службе? Смотрим черновую редакцию его письма к А. И. Казначееву, Одесса, 22 мая 1824 года: «…Мне скажут, что я, получая 700 рублей, обязан служить. Правительству угодно вознаграждать, некоторым образом, мои утраты, я принимаю эти 700 рублей не так, как жалование чиновника, но как паёк ссылочного невольника. Я готов от них отказаться, если не могу быть властен в моём времени и занятиях».

700 рублей в год – много это или мало?

Купчие 1820-х годов указывают, что уровень цен был примерно нижеследующим:

1) Дворовая девка с малолетним её сыном – 50 руб. серебром + 10 руб. ассигнациями.

2) Мальчик-подросток – 100 руб. серебром + 10 руб. ассигнациями.

3) Дворовая девка – 130 руб. серебром + 10 руб. ассигнациями.

Таким образом, на годовое жалованье Пушкин мог приобрести примерно 6–7 человек крепостных. Несколько позже: Аренда на шесть месяцев арбатского двухэтажного каменного дома в Москве с людскими службами, кухней, конюшней, каретным сараем и прачечной стоила А. С. Пушкину в 1831 году 2000 рублей ассигнациями (в год выходило бы 4000 рублей!). В том же году поэт перебрался в Петербург, где квартира в бельэтаже из 9 комнат на Галерной улице обошлась ему в 2500 рублей ассигнациями в год.

В 1832 году петербургская фирма де Колла, более 20 лет осуществлявшая рассылку различных товаров иногородним заказчикам, опубликовала в газете «Московские ведомости» свой прейскурант, в котором, правда, учтена стоимость пересылки. Итак, соболий палантин стоил 400 рублей и более, французские дамские платки и полушали – 135 рублей за штуку, платки «на манер французских» – 50 рублей, драдедамо-вый платок – 25 рублей. Небольшие шелковые – газовые или барежевые – платки обходились от 15 до 25 рублей. За дамскую блондовую косынку просили 120 рублей, за кружевную – 250. Английская шаль выходила в 250 рублей и более, французский шалевый платок – в 150 или 175 рублей. Газовая пелеринка стоила 18 рублей, модный дамский шарф – 60 рублей. Цена на вуаль зависела от материала и размера, блондовый большой стоил 350 рублей, средний – 250 рублей, малый – 150 рублей, тюлевый соответственно 90, 60 или 40 рублей, вышитый кисейный – 70, 45 или 25 рублей, газовый – 25, 15 или 10 рублей. Дамский передник «новейшей моды» из буфмуслина с бордюрами и карманчиками выходил по 20 рублей, из ситца с бордюрами – 15 рублей.

Мужские шейные кисейные платки предлагались по 4 рубля за штуку или дюжину за 40 рублей. Мужская косынка из шелка продавалась за 10 рублей, кисейная – за 5 рублей. Галстук из цветного шелка на подгалстучнике из щетины стоил 12 рублей, черный гроденаплевый – 10 рублей. Батистовая манишка обходилась в 25 рублей, полотняная – в 15 рублей, черная шелковая – от 10 до 15 рублей. Модная батистовая мужская рубашка стоила 50 рублей, рубашка из голландского полотна – 40 рублей. За пару шелковых чулок платили 15 рублей.

Широкие французские блонды обходились от 30 до 40 рублей за аршин, средние – от 15 до 20, узкие – 3, 5—10 рублей. Лучшие бусы, которые «трудно распознать с жемчугом», состояли из дюжины ниток и стоили 25 рублей. За золотую дамскую пряжку для пояса с бирюзою и другими камнями платили от 85 рублей, она могла стоить 200 или 300 рублей и более. Французская бронзовая пряжка для пояса с камнями обходилась от 200 до 350 рублей. Веера предлагались по цене от 20 до 50 рублей, модные ридикюли – от 15 до 30 рублей. Шелковый зонтик от дождя или дамский парасоль с костяными ручками оценивали в 60 рублей. Пара модных в ту пору перчаток «митенки» стоила 4 рубля. (Объявления // Московские ведомости. 1832. № 97. 3 декабря). – Татьяна Руденко. Модные магазины и модистки Москвы первой половины XIX столетия. В то же время ссыльный декабрист П. Муханов пишет 11 июня 1830 года:

«Я прошу вас не баловать меня. Я говорю откровенно – мне нужно 360 рублей в год, чтобы есть, в том я благодарен вам. Сверх стало мне надобно сто рублей на разные расходы». – ЬНр$://1а-да^е-1826.11уе1оигпа1. сот/88788.Ыт!

В мемуарах декабриста Н. В. Басаргина читаем о князе Грабе-Горском, которого он встречал в 1840-х годах (учитываем некоторую инфляцию): «В Омске он жил скромно, даже бедно. Получал от правительства 1200 руб. сер. в год, и, кажется, не имел других способов». – Мемуары декабристов. Москва, 1982, с. 131.

Как сообщают нам письма Белинского, самая дешевая квартира внаём в Москве стоила 25 ассигнаций в месяц с дурным столом, то есть 300 рублей в год. Дрова – 8 асс. в месяц на небольшую квартиру. То есть на дешевую квартиру с дровами уходило бы ок. 340–350 рублей, то есть половина годового жалования. Чемодан стоил 10 ассигнаций, тюфяк (матрас) и одеяло – 10 рублей. Сапоги обходились от 12 ассигнаций, хорошие опойковые полусапожки – от 6–8 до 18 рублей, панталоны – примерно от 8 ассигнаций, сукно – 5 рублей за аршин. Бритва стоила 4 асс., картуз – 3 асс., нож – 2 асс. Бритвенный ларчик с зеркалом, мыльницей, чернильницей, песочницей и ящиками для денег – 4 асс. Средняя книга в книжной лавке 3–4 рубля. Сочинения Жуковского при этом стоили 20 асс.

Делаем вывод: По петербургским и московским меркам 700 рублей жалованья в год – это чудовищно мало, это небольшая добавка к доходам от имения. Иначе – это жалованье канцеляриста.

Для Петровского завода в Сибири это уже роскошь. По омским или одесским провинциальным меркам это вполне сносно, прожиточный минимум. Добавим, что Пушкин не был обременен семьей, не отсылал денег родителям, то есть мог оставить все жалованье в своем полном распоряжении. Он жил холостяком, мог позволить себе проиграть в карты 500 рублей сряду. Однако Пушкин вращался в кругу, где такая сумма ежегодного дохода должна была казаться нищенской, и при этом был о себе весьма высокого мнения. Мы должны помнить сказанное Пушкиным: 700 рублей – это для Пушкина не жалование чиновника, но паёк ссылочного невольника. Он считал эту сумму 700 р. смехотворной, поэтому уделял службе пропорциональное внимание. Пушкин не будет сидеть за 700 рублей в год в канцелярии, не будет писать донесения, служебные записки, отчеты, не будет бороться с саранчой. Для дворянина, который кичится своим 600-летним дворянством (и даже куда более древним – «Мой предок Рача мышцей бранной Святому Невскому служил) – это ниже дворянского достоинства. Поэтому он пишет издевательские отчеты, пропускает службу, изучая жизнь цыганского табора и пр. Пушкины никогда не были богаты, ни в Москве, ни в Петербурге у них никогда не было собственного дома, они всю жизнь скитались по съемным квартирам. Однако каждую зиму они проводили в столице, на что требовались определенные средства. Достаточного дохода имения никогда не приносили, поэтому в 1824 году Лев Сергеевич Пушкин перестает быть нахлебником и устраивается на службу. Ситуация облегчается тем, что в 1824 Ольга Сергеевна получает наследство от скончавшейся тетушки Анны Львовны, любимой сестры Василия Львовича и Сергея Львовича Пушкиных. Старший сын, Александр Пушкин, остается единственным нахлебником, расходы которого не так уж малы: ему нужны бумага, перья, чернила, он любит устриц, шампанское, хорошее вино, он привык щегольски одеваться. Жить на два дома Пушкины не собираются, поэтому Александру оставляют денег «на орехи».

Проживая в Фернее, Вольтер активно занимался предпринимательством – производством золотых и серебряных карманных часов. Екатерина II купила у Вольтера партию в несколько сот часов, заплатив за них неслыханную сумму в 20 000 талеров.

Дополнение относительно денежных вопросов: в первой половине XIX века убогая комната с мебелью, отоплением, самоваром и прислугой стоила в столице пять рублей в месяц, обед обходился в пятнадцать-двадцать копеек. Очевидно, что для основной массы чиновников прожить на одно жалованье было трудно, а содержать семью практически невозможно. «Ты спрашиваешь, как жить 3 500 рублями годового дохода? – писал в 1824 году один петербургский чиновник своему знакомому. – Женатому в Петербурге жить сими деньгами трудно. Но ежели будешь иметь такого умного холопа, как Петрушка, и не иметь лошадей, то он тебе… неусыпною экономией преподаст способ не умереть с голоду…» – процитировано по статье Л. Писарьковой «Чиновник на службе в конце XVII – середине XIX века».