Я лишь хочу сказать, что понимаю, каково слышать страшные истории и верить в них. Тебе повезло, что в твоей жизни ничего подобного не было, но в моем первом замужестве было, причем с самого начала. Может, этот брак вообще не имел никаких шансов. Когда выходишь за нехорошего мужчину, то и брак хорошим не будет, от этого никуда не деться. Вот только если бы Пинат не вложила в мою голову опасения, возможно, я смогла бы порадоваться хоть немного до того, как вся правда вышла наружу.
В общем, вот что получилось: за три дня до моей свадьбы Пинат поступила очень плохо. Она рассказала о семье Вэнь такое, что меня стало тошнить. А на следующий день поведала об опасности, которая может подстерегать меня, если я полюблю Вэнь Фу слишком сильно. Через день после этого разговора я уехала в Шанхай готовиться к свадьбе. Уже с уверенностью, что мой брак обречен.
И я не думала, что Пинат распустила язык, чтобы отомстить мне. Когда я вернулась из дома отца, она обращалась со мной вполне дружелюбно. Показав американский журнал для невест, кузина посоветовала, какое платье будет на мне смотреться лучше всего: из белого атласа со шлейфом в десять футов длиной.
И продемонстрировала платье, которое хотела надеть сама, хоть я и не приглашала ее в подружки невесты.
Когда я сказала, что Старая тетушка уже выбрала мне платье: длинное красное ципао с вышитой курточкой, она сморщила нос и фыркнула:
— Наряд для деревенской свадьбы! На тебе должно быть западное свадебное платье. Ни одна уважающая себя шанхайская девушка не выйдет замуж в китайском платье. Это старомодно! Ты только посмотри на фотографии в журнале!
В этом была вся Пинат: бунтовала против традиций, но своих идей никогда не имела.
— Старомодно или нет, но Старая тетушка никогда не согласится на свадебное платье белого цвета, — возразила я.
— Только необразованные люди считают, что белый — цвет траура, — не унималась кузина. — Если позволишь ей решать за тебя, то появишься на собственной свадьбе на красном кресле в носилках, в сопровождении деревенского оркестра и нищих! А все влиятельные друзья твоего отца выберутся из автомобилей, чтобы посмеяться над тобой.
И Пинат заржала, как лошадь, чтобы я точно поняла, что услышу в день своей свадьбы.
Такая мысль мне в голову не приходила.
— Фу! Да не делай такое строгое лицо! — сказала она. — Я сейчас же поговорю об этом с мамой. А еще я считаю, что мы обе должны использовать косметику. Девушки из самых уважаемых семей красятся, а не только певицы, актрисы и падшие женщины. Вань, посмотри на сестер Сун.
Услышав, что Пинат собирается мне помочь, я позволила себе поделиться восторгами и переживаниями. Я рассказала, что в день свадьбы будет два празднества: банкет в хорошем ресторане друзей Вэней, а второй — в отеле «Цзиньцзян Метрополо Классик» в Шанхае, современном и очень стильном. Во всяком случае, таким его считали в 1937 году. Сейчас это название тебе ничего не говорит, но в те времена отель был шикарным местом для проведения банкетов. Еще я сказала, что семья Вэнь подарила нашей семье четыре тысячи юаней.
— Видишь, какие они щедрые и как меня ценят! Я осознавала, что хвастаюсь, пусть и чуть-чуть. — Думаю, моя будущая семья заплатит за меня не меньше сорока тысяч, — отозвалась Пинат. — И я выйду замуж за сына из состоятельной шанхайской семьи, гораздо богаче, чем местная, от которой я отказалась.
И тогда я поняла, что кузина пытается убедить меня, что сама, задолго до сделанного мне предложения, решила отдать Вэнь Фу кому-нибудь другому. Таким образом она позволяла нам обеим сохранить лицо: она не теряла жениха, а я его не отбивала.
Мне подумалось, что это очень щедрый жест, дающий нам обеим возможность принять случившееся. Благодаря ему мы снова сумели сблизиться, стать сестрами. С того самого дня и до свадьбы мы называли друг друга тан цзе — «сладкая сестра», так говорят о кузине, которую любят.
Кстати, то, что Пинат сказала о денежном подарке, не было плохим поступком. Наоборот, это позволило мне верить в ее искренность.
За три дня до свадьбы наш дом наполнился гостями, приехавшими издалека: родственники Старой тетушки, Новой тетушки, кузены, с которыми нас связывали запутанные брачные узы. Было очень трудно спать после обеда рядом с такой толпой народу… поэтому Пинат отправилась на улицу прогуляться, а я стала упаковывать одежду и заворачивать свои драгоценности в мягкие тряпицы.
За пару дней до этого на большом семейном обеде мне сделали много подарков: овальный нефритовый перстень от матери отца, золотую цепочку от отца, два золотых браслета, один от Старой, а другой от Новой тетушки. Были и другие подарки. Старая тетушка, убедившись, что нас никто не видит, отдала мне сережки из императорского сочно-зеленого нефрита, некогда принадлежавшие моей матери, — те самые, которые, как обещала мама, должны были стать моими.
Я как раз их примеряла, вспоминая мамины слова о цене сережек и моих слов, когда в комнату вбежала Пинат. Она шепотом позвала меня в оранжерею, чтобы поговорить. Я сразу все бросила. Секреты, рассказанные в оранжерее, всегда были самыми лучшими, с привкусом опасности. Мы пробрались между разбитых горшков, мимо нашей детской чайной мебели и двух деревянных кресел для лужайки, с отломанными спинками.
Пинат сказала, что сидела на ступенях Нового Запада и услышала разговор мужчин. Старая тетушка выгнала их из гостиной, потому что обнаружила, что они не только курят сигары, но и сплевывают на ковер. Вот они и устроились на террасе, курили, плевали себе под ноги и болтали об обычных скучных делах: новом японском премьере, взрывах на фабриках, забастовках. Но вдруг всплыла новая тема: ла-са, мусорный бизнес.
— Один дядюшка рассказывал, что в Шанхае все посходили с ума, стараясь разбогатеть на ла-са иностранцев. Американцы, британцы и французы всегда выбрасывают то, что было им не нужно на их предприятиях, и еду, если они приготовили ее слишком много. Они упаковывают товар в деревянные ящики, а когда товар уже доставлен, то ящики просто выбрасываются. Возвращаясь домой, в свои страны, они бросают мебель в квартирах.
Дядюшка говорил, что на иностранцах легко разбогатеть. И для этого много ума не надо. Нужно просто сказать: «За небольшую плату я освобожу вас от мусора: старой одежды, объедков и ненужной мебели». А потом перепродать все тому, кому это нужно. Так можно заработать состояние на три поколения за один вечер.
— Зачем ты мне это рассказываешь? — спросила я.
Мне казалось, что этот разговор не стоил похода в оранжерею.
— Я еще не закончила, — ответила Пинат. — Это только начало. Потому что затем другой дядюшка упомянул, что такой мусорный бизнес лучше другого, во всяком случае, он не позорный.
— А что такое позорный бизнес? — спросила я, думая, что сейчас кузина примется рассказывать о «миссионерских женах». Так говорили несчастные молодые нищенки: «Я буду вашей миссионерской женой сегодня. Спасите меня. Пожалуйста, спасите».
Но Пинат сказала:
— Они осуждали бизнес семьи Вэнь. По словам дядюшки, те продают китайский мусор иностранцам, особенно людям из Англии и Америки.
У меня тут же все внутри опустилось.
— Какой мусор?
— Они продают все, что сломано, странно или запрещено, — говорит Пинат. — То, что сломано, они приписывают к временам империи Мин, а странные вещи относят к династии Цинь. Ну, про запретное они не врут, так и говорят, что это запрещено. Здесь нет смысла ничего выдумывать.
— Что за запретные вещи?
— Дядюшка сказал, что отец Вэнь Фу ездит по маленьким деревенькам, где голодно из-за засухи, наводнений или саранчи, и высматривает, кто не может оплатить ренту, кому приходится продавать последнюю землю, чтобы выжить. И за медяки скупает у них изображения усопших предков. Честное слово!
Я не вру. Эти люди так бедствуют, что готовы расстаться с душами собственных родственников. Представляешь? Все эти предки против своей воли уезжают в Америку. В один прекрасный день они очнутся и, ай-ай-ай, поймут, что висят на стене дома на Западе и слушают, как кто-то говорит на неизвестном им языке! — Пинат смеялась до слез.
