На поле сечи, поле брани,

Клинок кровавый занеся,

Во вражьем, злобном, диком стане,

Погибелью богам грозя,

На равных с чернью и чертями,

Размашистый чеканя шаг,

Сорвав трепещущее знамя,

Уверенно ступает враг.

Под сапогами мнутся травы.

А бой кипит, и смерть поёт.

Но мы ведь правы, были правы.

Кто только правоту учтёт?

И солнце вспенится колдуя.

И в небе старая звезда

Взорвётся, принимаю бурю

И горечь страха на устах,

Напомнит, что живой доселе,

Что можешь биться и дышать.

Там криков трели, стали трели.

Сражаться надо! Иль бежать?

Я подниму мой меч, пусть рубит,

Пусть колет! Вдруг и повезёт?

И эти судьбы, эти судьбы

Им не пора ещё в полёт!

Им стоит жить, сражаться стоит.

А мечник кружит и разит.

Я нанесу удар. Поспорим:

Кто будет жив, а кто убит?

Цель за спиной расправит крылья:

Я знаю, для чего борюсь.

Всю злобу и надежду вылью,

Я отомщу, я проберусь!

Слова смелы, но только мощи,

Жизнь отобрать не достаёт.

Вам, враг, наверно с этим проще.

И эта простота мелькнёт

Во взгляде льдистом и зверином.

К моей груди клинок плывёт.

Я слышу голос окрик дивный

И падаю под чёрный лёд.

Он меня не поранил, а просто сшиб, остальное сделала вода и толстый, но ломкий весенний лёд. Руку мне раскроило уже после, когда я выбиралась из проруби, пыталась скинуть доспех. Дурная от холода и страха, я не справилась с застёжками, я ободрала пальцы до крови, сорвала ноготь на указательном и не заметила. Я помню дурацкую байку про солдатика, который прыгал с парашютом на учениях, парашют не раскрывался, и парень содрал ногти, прямо всю пластину до мяса. Я думала – глупость, я думала – ужас. И сама почти так же. Он падал, я тонула.

Мальчик спрятался за стеллажом с историей Авинии, сто сорок пять тяжелых томов жизнеописания мёртвого царства. Мальчик прочёл семь. Мальчик стоял так тихо, как стоят камни. Мальчик пытался заглушить вдохи, единственное что его могло выдать – дыхание и сердце.

– Приказы нашего князя не обсуждают, Ворлак! – мальчик никогда не слышал, чтобы дед Кьёр говорил так, чтобы говорил зло. Его голос разлетался по всей библиотеке, от его голоса дрожали стены и книги падали со стеллажей. На самом деле не падали, конечно, но мальчику казалась, что вот-вот упадут.

– С каких это пор ты стал так послушен, старый Кирлих? Ты слишком возишься с мальчишкой. Бергемондов сынок князь, ему не место в обители.

– Обитель принимает всех, – стоял на своём дед Кьёр.

– Нуждающихся. С чего бы это богатому сынку Ареста нуждаться в нашей помощи? Он ест нашу еду, изводит наших детей, носит нашу одежду…

– Князь пожертвовал храму две сотни золотых и освободил от уплаты налогов с торговли. Две сотни золотом, Ворлак. Ты в жизни не держал таких денег.

– Мало ли что я держал! Две сотни золотом – пустяк. Они тратят больше на балы, лошадей и сбрую.

– Дом Арестов справедлив.

– Дом Арестов откупился. Наш князь продал нам своего сынка за две сотни золотых и три мешка риса.

– Рис в этих краях…

– Я сам знаю, сколько стоит рис в наших края, Кирлих! Он чудовище.

– Он ребёнок.

– Много ты видел детей с когтями?

Спор затих. «Услышали?» – испугался мальчик. Мальчик попытался подползти поближе. Мальчик хотел смотреть. Ему нужно было увидеть того, кто говорит и того, кто отвечает. Кто мог придумать такую глупость: его отец заплатил золотыми? Его отец продал его и отплатил золотом. Его отец испугался. Его отец… Его отец – князь. Лучший из всех живущий и живших когда-то князей. Его отец не мог продать его в монастырь. Отец… Мальчик задел ногой полкой. Что-то скрипнуло, сдвинулось, съехало.

– Что там? – рыкнул второй.

– Мыши, – беспечно отозвался дед Кьёр. – И да, – прохрипел он, – я видел детей с когтями.

– Они были старше, – второй продолжал бурчать.

– Они были старше, – зачем-то согласился дед Кьёр. Зачем он согласился? Мальчик наконец смог всмотреться: дед Кьёр казался старше своих лет, казался совсем хрупким и ветхим, казался камнем, поросшим лишайниками – частью крепости, частью скалы. Серое морщинистое лицо Кьёра было злостью и было силой, силой каменной и неумолимой. – То, что мальчик родился со знаками чар, не делает его чудовищем. Я видел чудовищ с лицами чистыми, что лик Светозарного, в них не было ни капли магии, они были людьми от бровей до пяток, но и сам Светозарный не нашёл бы в их душах света. Ни капли, Ворлак. Магия не делает нас гаже.

– Но и не делает лучше.

– Магия – это просто магия. А мальчику десять лет, он мальчик.

– Его семья отказалась от него, потому что он…

– Сын горы? – дед Кьёр усмехнулся, а мальчик уставился на свою руки: грязные маленькие пальцы, обитые костяшки, мозоли, коричневые медвежьи коготки. Он видел людей, чью кожу полностью заменили чешуйки, он видел людей с глазами рыси, людей с рогами как у оленя, покрытых шерстью и перьями. Отец никогда не боялся таких людей. Он звал их колдунами и принимал как гостей. – Ты веришь в эту глупость? – прервал его раздумья дед Кьёр. Он хохотнул. – Мальчик родился как родились все мы от живой человеческой женщины. Я знаю его мать. Его брат…

– Его брат выглядит как человек.

– И потому он станет следующим князем, а наш А…

– Он не будет жрецом. Такие не становятся жрецами! Он дикий, легкомысленный, избалованный лордёныш!

– Тебя злит его род или когти? Определись, Ворлак.

– Меня злит, что по обители ходит богопротивный маленький…

– Ворлак!

– Он опасен. И ты это знаешь!

– Может и так.

– Может! – Ворлак деланно расхохотался.

– И что ты предлагаешь? Убить его?

Ворлак побледнел, побледнел и наконец заткнулся.

– Вот и мне кажется, что это плохая идея, – закончил дед Кьёр. – Я согласен с его отцом: мальчика нужно обучить.

– И тогда вместо чудовища с коготками мы получим обученного колдуна, равных которому…

– Тогда он будет знать, что делает. Нельзя оставлять ребёнка наедине с такой силой. Мы должны научить его жить с ней. Тогда, Ворлак, он сможет выбрать быть ли ему чудовищем с коготками, всесильным колдуном, князем или монахом. Я беру на себя ответственность за этого мальчика и буду его учить. А нравится тебе это или нет, меня не касается!

– Ты сумасшедший!

– Я сумасшедший, – улыбнулся дед Кьёр, – и я пожалею. Иди, – он указал ему дверь. На дальнюю. Мальчик выдохнул: он его не заметит. – Если я пожалею об этом, Ворлак, это будет моя ответственность.

Ворлак пробормотал ругательство и вышел. Мальчику послышалось, послышалось и только, как дед Кьёр пробурчал ему вслед: идиот.

– Можешь выйти, – услышал мальчик и от неожиданности всё же задел спиной стеллаж и уронил, уронил приставную лесенку. Та грохнулась, наполняя библиотеку шумом, пылью и стыдом. – Выходи, – повторил дед Кьёр и мальчик подчинился. Он медленно выполз на свет из своего разрушенного «убежища».

– Почему? – прошептал он, глядя на собственные руки. Руки как руки, звериные руки.

– Боится. Ворлак боится. Люди боятся.

– И мой отец?

– Твой отец умный человек. – Дед Кьёр зачем-то покачал головой, отрицая то ли умность отца, то ли страх. – Он поступил верно. Он знал, что при дворе тебе будет сложно. Он знал, что людям с такой силой как у тебя нужно учиться. Раньше такие как ты отправлялись учиться к горному народу или в Брумвальд.

– Отец ненавидит Брумвальд.

– Поэтому он отправил тебя к нам, а не в Академию, – дед Кьёр улыбнулся. – Я помогу тебе.