– Здравствуй!

Мальчик вздрогнул и поднял голову. Перед ним стоял худощавый старик в вылинявшей рясе.

– Как тебя звать-величать, отрок? – спросил старик, его поскрипывающий баритон дробиться о камень святыни.

– Я второй сын князя всея Кирии Бергемонда Ареста, наследник Рысьих скал и новый владелец Чернозуба! – гордо объявил мальчик. Да только не укрыться от монаха не дрожи в коленках, ни стуку взволнованного сердца. Его предали, предали, предали! Сослали, выгнали и отобрали имя! И нет никаких Рысьих скал, и сыном Ареста он зваться больше не может.

«Почему отец отлучил меня? Почему? Почему? Почему?» – кричал пунцовый вздёрнутый нос, отстукивают серебряные шпоры.

«Не я же виноват, что эти лжецы отравили матушку», – белели костяшки стиснутых пальцев.

«Виноват! Виноват! Виноват!» – шептали монастырские стены.

«Ты здесь, один. Отлучён. Отлучён, княжич, – глумилась замшелая кладка, – А они там во дворце с отцом!».

И в шорохах листвы слышались наглые смешки. Один лишь чёрный воронёнок пугливо поглядывал на мальчика: такой же маленький потерянный да дерзкий.

– Похвально, похвально, – беззубо улыбнулся старик. – Будем знакомы, сын Бергемонда. Меня зови Кьёр, дед Кьёр. Здравствуй, здравствуй. А вот тебе и друг! – указал на воронёнка дед Кьёр. – Возьми, возьми, добро всегда делать стоит, а худо и само прибежит, – кивнул старец, протягивая пригоршню пшена. И откуда он его взял? С собой, что ли носит? Мальчик медлил: чтобы взять пшено, нужно отпустить меч. Но как можно? Отцовский меч или маленький ворон? Ух! Ты ж…! Глупая птица! Улетай, улетай! Прочь отсюда. Но птица не слышит, иль делает вид? Как же умело! Меч или ворон? Прошлое или живое? Крепкие княжеские пальцы отпускают рукоять.

– О-он будет? – выпалил мальчик, – Вороны едят с рук?

– Не сразу, дружок, – так тепло и по-свойски ответил старик, – не сразу.

Да как он смеет так обращаться ко второму сыну Берегмонда Ареста?.. Надо бы возразить, упрекнуть, поставить старика на место. Но мальчик молчит, боится – вдруг поселившееся в сердце тепло улетит, вновь улетит и останется только эта гнусная тоска?

– Мы уедим. Давай уедим? Втроем, – просила Астрис.

– Давай.

Что я ещё могла сказать?

– Ты не хочешь? Тера?

Мне плевать. Нужно уехать – уедим. Так как я хочу уже не получиться. Жизнь, которую я себе строила, треснула. Одни кинжалы от неё остались и костные мозоли поверх сломанных рёбер.

– Куда?

Она посмотрела на меня так, будто сейчас наорёт, как мама орала. Мама всегда орала, если я грустила и не соглашалась. Ну как сейчас.

– Куда угодно. Хочешь к морю? Я всегда хотела жить на море. Или хочешь… хочешь…

– А куда ты хочешь?

– Я… мы с Реем думали… Мы думали, если ты согласишься… нужно бежать из страны. Куда-нибудь за Линь.

– В благословенный край? – я хмыкнула.

– Да хоть туда! Я не хочу жить при этой власти и Рей не хочет. Значит, нужно уехать.

– Вы ревилы, Астрис.

Мне хотелось добавить, что эта магия куда больше наших маленьких человечьих желаний. Этим я только её разозлю. Я молчала и пялилась в окно, мимо Астрис в горячий летний полдень.

– Знаю, – она ощерилась. – Знаю. Думаешь я хоть на день об этом забыла?

Я опустилась на кровать. Мне нужно время, карты, чуть больше денег и три поддельных паспорта.

– Я что-нибудь придумаю, – пообещала я. – Можно пройти через Кромку, – мне очень нужна карта, без карты я не ориентируюсь в больших пространствах, – через Кромку где-то посреди горного Линя, там говорят, – ну это чушь, стариковские бредни, – говорят, можно выйти в земли богов.

– Правда?

– Не знаю, я не ходила, – я хотела, чтобы это прозвучало шуткой, но получилось не очень шутливо. – Царь хотел перекинуть наши войска через Кромку подобным образом, чтобы зайти к ним с тылу. Я помню некоторые координаты, – те, что откопала сама. До сих пор помню и до сих пор страшно. Я повторяла бесконечные вереницы цифр пока бежала ночными болотами, назад, назад, назад. Только цифры, бесконечные цифры. Только бы не забыть одну…

– Царю насколько я помню это не помогло. – Её слова ранят, но отрезвляют. Выволакивают обратно из хмари в душную комнатёнку.

– У царя тогда не было настоящих проводников. У нас будет.

– Ты так в этом уверена?

Я так в этом уверена? А что мне остаётся? Либо я буду уверена, либо ничего не выйдет.

– Дай мне время всё подготовить.

Она кивнула, она уходит, она спешит к ему в лазарет.

Мне не обязательно идти с ними. От этой мысли мне сделалось больно, она горька как предательство эта чёртова мысль. У меня не получается выкинуть её из головы, слишком тяжелая, слишком цепкая.

Я шла и шептала вслух, пока спускалась по лестнице для прислуги. Ася простит меня, я не пойду с ними? А вот её блондинчик будет только рад. С другой стороны, там опасно и сама себе этого никогда не прощу.

Я могу организовать все для них с блондинчиком и остаться. Поступить на службу к Никиному брату. Жить. Я ведь хочу жить. Или нет уже?

Астрис ушла, а я осталась тревожно дожевывать свой внеурочный выходной. Прочие выходные я старалась проводить с пользой – искать что-то о ревилах, сверхновых, драконах да хоть о чём-нибудь. Сегодня же я хотела поспать.

Во дворе было жарко и тихо. Черив склонился над колодцем. Девочка из второй смены, с которой я почти не пересекалась, нагруженная корзинами с бельем плелась к пристройке. Если они уйдут, что я буду делать одна? С кем я буду говорить? С этой девочкой? С Чёривом? С Никой.

Я завернула за гостиничку, проскользнула через дыру в сетчатом заборе, на него когда-то упало дерево. В лесу мне стало хорошо и почти спокойно.

Через ручей, мимо вывороченной из земли сосны, через овраг, на поле не выходить.

Я опустилась на колени.

В дупле под раздвоенной елью.

Я запустила руки в мягкую труху и принялась за чары, я стягивала их медленно-медленно. Лес шумел, лес пел и покачивался. Наконец, когда липкая паутинка чар расселась, я отряхнула руки и вытянула рюкзак наружу. Он казался слишком большим для этого дупла. Раздутый грязный, в земле, смоле и паутине. Внутри остатки моей прошлой жизни: карты, гвардейский пропуск, а ещё деньги и краденный доспех избавителя. Мне нужны только карты. Я забрала весь рюкзак, мне страшно оставлять здесь такую ценность и страшно хранить его в комнатке Чёрива.

На пальцах вспыхнул красный огонёк, я ойкнула от жара. Огонёк перепрыгнул на попуск, завоняло химозной гарью, мне захотелось отвернуться, лучше убежать, чтобы не видеть, как огонь сожрёт мою фотографию, как от меня-разведчицы останется кучка оплывшего пластика. Догорел. Закопаю эту дрянь поглубже и всё, и будто не было царского ворона. Ни-ког-да. Комья земли поднялись в воздух, в голове затрещало от напряжения. Давно не колдовала. Давно не заклинала землю.

Нужно перепрятать рюкзак. Если меня поймают с доспехом избавителя… ничего хорошего из этого точно не выйдет. Чем я тогда думала? Стащила артефактные латы просто из вредности. Проклятье. Я не хотела, чтобы главная реликвия цветных гвардейцев досталась нашему новому царю. Это было глупо. Просто глупо. Он отнял у меня мои латы, а я отняла у него эти.

Если бы тогда я оказалась немного проворнее или перед мечником оказалась не я… Разведчице не обязательно уметь первоклассно махать клинком, да и князю кирийскому не обязательно. Только в народе его прозвали чёрным мечником не за цвет одеяния, хотя и за цвет, наверное, тоже. Когда он о нём заговорили впервые, мне было тринадцать, тогда мне было глубоко насрать кто он там и зачем. Все эти россказни о князе с той стороны Кромки, о князе, что хочет свергнуть нашего царя, что повелевает стихиями и самой смертью казались сказками, глупыми злыми сказками. Говорят, он был волхвом. Говорят, он умер, а потом воскрес. Говорят, он может перекидываться медведем.