– Брось, Руна, ей уже ничем не помочь, – проговорила она в открытое окно.

Стянув с шеи шарф, я нагнулась к птице. Как можно аккуратнее подобрала ее с земли и завернула в ткань. Она была теплой, а ее крохотное сердечко еще стучало в груди.

Подойдя к пассажирской двери, я дождалась, когда Вендела соизволит убрать ноги с приборной панели, выйдет из машины и откинет кресло, чтобы я забралась внутрь.

Очутившись в салоне, на меня тут же набросилась фурия №1 – Анника.

– Где тебя черти носят?!

А фурия №2 – Вендела, подхватила:

– И чего с лицом? – она смотрела на меня через зеркало заднего вида.

– На меня ворон напал.

В машине воцарилось молчание. Мама повернулась с переднего сидения, а Вендела, увидев, что за ней не следят, снова закинула ноги в грязных ботинках на приборную панель.

Мама задумалась, глядя на мою рану, будто перед ней стоял выбор: отвезти меня в госпиталь из-за царапины или обойдемся домашним ампутированием щеки?!

– А пичугу зачем притащила? – недовольно пробурчала Вендела, увидев, как я положила птицу в свертке на сидение между мной и Анникой, создавая барьер. Анника, к слову, вжалась в заднюю дверь, лишь бы ее чистенькие шмотки не запачкались птичьей кровью.

– Отнесу ее к ветеринару.

– Ее не спасти, как и твое лицо, – проворчала Анника.

– Спасибо за пожелания.

– Обращайся, – хором ответили Анника и Вендела, а я подумала о том, что должно быть мозг у них один на двоих.

Мама сердито посмотрела на Аннику, которая заслуживала взбучки. Затем на Венделу, которой пришлось убрать грязные ноги с приборной панели, и на меня с сочувствием:

– Ничего серьезного, дома сделаю тебе мазь из Артемизии.

Мазь Артемизии, в простонародье – полынь. Один из нескольких фактов о моей матери – она помешана на альтернативной медицине. Иначе откуда я могу знать, что температуру тела можно сбить сбором лепестков матрикарии, плодов розы, листьями плантаго и бутонами тусилаго?!

До Клостера пришлось ехать скучных тридцать пять минут, после чего мама завернула к ветеринарной клинике, куда я частенько наведывалась. Она остановилась у кафе с едой на вынос по большому счету для того, чтобы забрать заказ, а не для того, чтобы я отнесла птицу к доктору.

– Не задерживайся, – проговорила Вива, следуя к входным дверям в кафе.

– Я быстро, – заверила ее я.

Вендела в салоне пробурчала что-то вроде: «Необязательно спасать каждую зверушку, тебе за это медаль не дадут», но кому какое дело, что там говорит Вендела?! Я считала своим долгом помогать братьям нашим меньшим и не важно, что думают об этом другие.

Войдя в приемную, меня встретила секретарь Грида. Она частенько видела меня здесь, а потому мы успели познакомиться поближе. Гриде было за пятьдесят, у нее было трое внуков и двое детей, о которых она рассказала мне, когда я принесла кошку с выбитым глазом.

– Привет, Руна кто у тебя там на этот раз? – Грида лучезарно улыбнулась и я поняла, что готова приходить сюда каждый день, лишь бы видеть ее добрую улыбку.

– Добрый день, Грида, это галка, кажется, – смущенно проговорила я. – Врезалась в лобовое стекло машины.

– Сейчас позову доктора, – она бодро поднялась со стула и прошла в кабинет, где принимала Агот Хейккинен – городской ветеринар.

А я развернула ткань и взглянула на птицу. Кровь пропитала часть шарфа, где находилась ее голова, лапки перестали дергаться, но сердце ее еще стучало, медленно, но стучало. Глазки ее были полуоткрыты, что навело меня на мысль о том, что птица, должно быть, находится в предсмертном состоянии, отчего я испытала приступ вины, хоть и не была причастна к ее падению.

В приемную вернулась Грида. Она рукой указала мне войти. Я завернула птицу и зашагала в кабинет доктора. Агот была облачена в медицинский халат и перчатки. Вероятно, проводила кастрацию кошки, что лежала на хирургическом столе в бессознательном состоянии и с перевязкой у задних лап.

– Привет, Руна, кого будем осматривать сегодня? – сквозь медицинскую маску проговорила Агот.

– Думаю, это галка.

Я положила птицу на свободное место стола и отошла. Доктор аккуратно развернула шарф. Ей было достаточно взгляда, чтобы выдать, свой вердикт:

– Сожалею, но птице уже ничем не помочь, – Агот помедлила, но, увидев мое опечаленное лицо, добавила. – Я лишь могу облегчить ее страдание.

Я кивнула, а доктор подошла к шкафчику с медикаментами, быстро набрала из какой-то ампулы жидкость в шприц и вернулась к столу. Отогнула правое крыло у галки и ввела раствор.

На мгновение птица ожила. Ее глаза широко раскрылись, лапки с крыльями задергались. Во мне вспыхнула надежда. А после так же быстро угасла. Галка обмякла на столе, а ее глазки, закатившись, закрылись.

Агот сняла перчатки с маской, бросила их в урну возле умывальника и спросила:

– Как ты?

– Не представляю, как вы сталкиваетесь со смертью животных каждый день.

– Не совсем каждый, в большинстве своем моя работа лечить, а не усыплять, – с милосердной улыбкой проговорила Агот. – Руна ты добрая девочка, но ты должна понять, что смерть – это неизбежный цикл жизни.

По дороге домой я думала о призраке Варди. Каждый раз, когда он появлялся, то подносил указательный палец к своим губам, словно призывал молчать и внимательно его слушать. Но как мне нужно было его слушать, если он никогда ничего не говорил?

Мне бы хотелось рассказать кому-то о Варди кроме Бринт, но я и так хожу к школьному психологу. А уж если начну болтать о призраках направо и налево, меня запрут в местной психушке Ларссона, чего бы мне совсем не хотелось. К тому же я уже как-то собиралась рассказать о том, что вижу, Ханне. Она в тот первый сеанс сказала: «Призраки прошлого могут преследовать нас всю жизнь».

Может, Варди – это мое проклятье?

Машина остановилась перед нашей семейной лавкой «Кристалл». Магазинчик располагался на достаточно оживленной улице. А все благодаря пекарне, что находилась через два дома от нас. Излюбленное место подростков благодаря сладкому капучино и рогаликам с корицей. По выходным и в будни люди частенько шныряли тут и там. Покупатели не обходили и Кристалл. Но по большому счету большинство из них только глазели, самые же редкие, наверное, туристы, набивали сумки до отвала.

По выходным мне приходилось стоять за прилавком вместо мамы. В целом работа была непыльной, подавать покупателям понравившиеся безделушки, среди которых можно было отыскать редкостный хлам.

Мы шагнули навстречу нашим владениям и, как и с утра, мне в нос ударил резкий запах сушеных трав, что были подвешены на веревках под потолком. Честно говоря, не знаю, как вообще к нам кто-то заглядывал, ведь один единственный запах мог сбить с ног даже слона.

Мама щелкнула выключателем и помещение озарилось приглушенным светом желтых настенных ламп, в свете которых заблестела позолота на антиквариате. По полу зацокали четыре лапы пса Анники и из-за шторки, разделяющей магазин и дом, показалась серая морда Чехословакского влчака. Бросившись к своей хозяйке, пес возбужденно взвыл, взялся скакать на месте и яростно махать хвостом. А увидев в руках Анники покупки с едой из кафе и почувствовав исходящий от них запах, Варс и вовсе сошел с ума. Анника хмуро зыркнула на пса и поспешила в кухню. Пес последовал за ней, с тем же звуком цоканья лап.

Внутри помещение нашей лавки походило на склад со старьем. Но если присмотреться, можно было различить «полезные» для кого-то вещи. В открытых стеллажах стояли всевозможные фигурки, как фарфоровые, так и из набитых животных. Таксидермия меня никогда не привлекала. Я всегда старалась помочь уличным бродягам, а иной раз и облегчить им жизнь, пристроив в приют.

Старые издания книг, виниловые пластинки, раритетные модельки машин и куча всевозможных часов покоилось на витринах и стеллажах. Абажуры, лампы и подсвечники; бутылки, баночки и разные склянки; картины неизвестных художников в стиле импрессионизма и просто моя детская мазня. Все это и еще много прочего можно было найти внутри.