— Похоже, батарея сдохла. Как думаешь, я смогу найти зарядку? — спросила я у Боба.

— Он и не должен работать, — сообщил мне Адам. — Мы его сломали.

Боб продолжал улыбаться, глядя на меня.

— Как я сказал, Кандейс, это просто объект. Он служит напоминанием о том, кем ты была, но твои старые данные не помогут тебе двигаться вперед. Это символ того, как далеко ты продвинулась.

Я посмотрела на Джанель. Она покачала головой, предупреждая, чтобы я не затевала ссору.

— Ладно, спасибо, — повторила я, ни к кому конкретно не обращаясь. Я засунула айфон в карман пальто, хотя на самом деле предпочла бы швырнуть его в огонь, а еще лучше — в Боба.

Проповедь продолжалась. Теперь Боб обращался ко всей группе. Взрывы его риторики разносились по лагерю.

— Что такое интернет? — восклицал он, и мы опять начинали его внимательно слушать. — Как мы можем начать все заново? Как мы можем вернуть то, что было в эфире?

Эшли закатила глаза. Мы медленно прихлебывали пенистое пиво.

Боб предпринял еще одну попытку.

— Когда появился интернет? — проревел он.

— В девяностые, — предположил Тодд.

— Нет, он стал популярен в девяностые, — поправил его Эван, — а изобрели его раньше.

— Откуда ты знаешь? — сказал Тодд.

— Я иногда занимаюсь такой штукой, называется — чтение.

Боб откашлялся, и мы притихли.

— Я заговорил о нем потому, что хочу, чтобы вы подумали о том, что такое на самом деле интернет. Он умер, но что именно мы потеряли?

Отвечая на собственный вопрос, он поставил пиво на землю, водрузил на нос очки и принялся вещать:

— Интернет — это сжатие времени. Это место, где прошлое и настоящее сосуществуют на одной плоскости. Но поскольку настоящее окаменевает, становясь прошлым прямо сейчас, пока мы разговариваем, более правильным было бы утверждать, что интернет почти целиком состоит из прошлого. Это место, в которое мы приходим, чтобы общаться с прошлым.

— Я думаю, это правда, — согласился Эван. — Взять хоть все эти архивы новостей.

— Или как мы лазаем на странички наших бывших в фейсбуке, — сказала Рейчел. — Мы порвали с ними, но по-настоящему порвать не можем. Я не могу забыть прошлое, потому что каждый день вижу его в ленте фейсбука. Невозможно придумать себя заново, потому что личность уже зафиксирована в социальных сетях.

Боб продолжал:

— Мы стали близорукими от ностальгии, оттого, что глядим в экран компьютера. Потому что быть в интернете значит жить в прошлом. И хотя нельзя не согласиться, что у интернета много полезных свойств, у него есть существенный побочный эффект — мы все слишком много живем в прошлом. Но!

Он оглядел всех нас без исключения.

— Тут есть светлая сторона. Потеря интернета дает нам шанс. Теперь мы можем свободно жить в настоящем и свободно планировать свое будущее. Я говорю это сегодня потому, что мы очень скоро прибудем в Комплекс.

Тодд робко захлопал, и вскоре все разразились аплодисментами. Звук разносился в воздухе как стая птиц, разлетающаяся с верхушки дерева.

Эван сменил тему, задав Бобу вопрос:

— Ты можешь сказать, когда примерно мы туда прибудем? Через сколько, например, дней?

Боб вздохнул, возмущенный тем, куда свернул разговор.

— Ну, это зависит от дороги. Я бы сказал… — здесь он поглядел вдаль, будто стараясь предвидеть будущее, — через два или три дня.

— Так скоро? — удивился Эван.

— Нет, если мы каждую ночь будем засиживаться допоздна, — сказал Боб. Он огляделся и объявил: — Сегодня нам нужно лечь пораньше, чтобы пораньше встать завтра. Теперь, когда мы уже так близко от пункта назначения, давайте не терять времени.

Мы все согласно кивнули. Потом спешно помыли посуду, собрали мусор и развернули спальные мешки. Меньше чем через час все разошлись по палаткам и машинам, готовясь ко сну.

Я тоже вернулась в палатку и надела фланелевую клетчатую пижаму. У костра, как обычно, остались только Эван, Джанель и Эшли.

Я лежала на спине, погружаясь в неглубокий сон.

Когда я открыла глаза, то увидела силуэты, мечущиеся на нейлоновой занавеске палатки. Опять раздалось шипение костра, в спешке заливаемого водой.

Затем я услышала, как Джанель сказала:

— Идемте.

Я без колебаний встала и расстегнула палатку.

Все обернулись ко мне и застыли. Они были полностью одеты: в джинсах, ботинках и пальто.

— Куда вы собрались? — спросила я машинально.

— О боже, тише, тише! — взмолился Эван.

Джанель подошла ко мне. Она положила мне руки на плечи и сказала мягко, как мама маленькому ребенку:

— Иди спать. Ты нас не видела.

Я бросила на нее взгляд.

— Куда это вы, ребята, собрались? — повторила я, на этот раз шепотом.

Она молчала, сомневаясь.

— Ну же, Джанель.

— Мы идем в набег. Расслабься. Мы все время так делаем. Это такие… не совсем полноценные набеги. Мини-набеги, так сказать. Мы не опустошаем дома, просто добываем наркоту. А как ты думала, откуда у нас запасы?

— А Боб в курсе?

Она посмотрела на меня с нетерпением:

— Сама-то как думаешь?

— И давно вы, ребята, этим занимаетесь? — продолжала интересоваться я, стараясь не подать виду, как обижена тем, что меня они никогда с собой не брали.

— Кажется, пятый раз, — сказала Джанель, а потом, будто прочитав мои мысли, добавила шепотом: — Я бы тебя позвала, но, учитывая твое положение, думаю, тебе лучше отдохнуть. Тебе надо подумать о себе.

Я поглядела на Эвана и Эшли, которые стояли неподалеку у погасшего костра, и задумалась, рассказала ли им и Джанель о моем положении. Они держались безучастно.

— Куда вы сегодня идете? — Я огляделась. Вокруг были деревья, деревья, дорога и темнота.

Джанель не без колебаний ответила:

— Сегодня особый случай. Мы хотим найти дом Эшли.

— Эшли живет здесь?

— Недалеко отсюда. Если бы твой дом был так близко, разве ты не захотела бы на него взглянуть?

Я посмотрела на лица Джанель, Эшли и Эвана.

— Можно мне с вами?

Формально мы собирались в мини-набег на дом Эшли, чтобы достать травы. Мы не взяли машину. Вместо этого мы пошли пешком по обочине. Эшли сказала, что до ее дома всего миля. Ну, или полторы.

— Надо вернуться в Огайо. — Она махнула рукой. Кисти ее рук были еле видны в темноте, а пальцы как будто скрывались за тяжелым занавесом. — Нам нужно пройти милю, даже меньше, по магистрали, и тогда мы окажемся на моей улице, и вы, люди, увидите дом, в котором я выросла.

Дом, в котором я выросла. Я содрогнулась. Как и все мы, Эшли должна была осознавать, что ее семья стала жертвой лихорадки Шэнь. Я не совсем понимала, почему она так хочет вернуться. Что, если она увидит там что-то такое, чего ей видеть совсем не хочется?

— Веди нас, — сказал Эван.

Мы пошли обратно, пересекли границу штата и оказались снова в Огайо. Трасса была нашим страховочным тросом. Держась за него, мы дойдем до дома Эшли, а потом вернемся обратно.

Эшли шла впереди, держа в руке большой фонарик. Мы плелись позади, а она ударилась в воспоминания. Это маленький домик в стиле ранчо, рассказывала Эшли. И большинство комнат в нем обшиты деревянными панелями. Однажды, еще подростком, она вдруг поняла, что не может больше видеть этого дерева. Не сказав никому ни слова, она раскрасила свою комнату в цвет гвоздики: сначала побелила, а потом покрасила розовым в два слоя. Она все предусмотрела, кроме того, что была зима. И ночь. И в какой-то момент ей пришлось открыть окна, чтобы краска высохла. Так что она красила в зимнем пальто, а потом накинула еще пальто родителей, когда стало совсем холодно. Всю ночь она дрожала и красила. Но она справилась.

Эшли оживилась:

— Люди, вы увидите мою комнату. Мне так стыдно. Не судите меня, люди. Это ведь… — она запнулась, подыскивая слово, — мое прошлое «я».

— Весь вопрос в том, где ты держишь траву? — спросил Эван как бы в шутку.

— В обувной коробке под кроватью. Там должна быть целая унция. Родители никогда не заходили в мою комнату. Так что она, вероятно, в приличном состоянии.