— Круто. Вот уж мы накумаримся, когда вернемся.

Джанель была настроена более скептически.

— Да, но нам нужно соблюдать осторожность.

Боб забирал всю траву, которую мы находили во время набегов. Он не хотел, чтобы кто-нибудь укуренный вел машину, ссылаясь на то, что в гандже слишком много ТГК. Но нам это было нужно. Трава помогала избавиться от неуверенности и стресса, которые мы испытывали. Сама я не курила, но не возражала, когда курят другие. Мне хватало того, что я вдыхала в накуренной машине. Помогало справиться с тошнотой.

— Так мы втихаря накумаримся, — невозмутимо сказал Эван. — Кто-то же должен бороться со скукой в нашей группе, и этот кто-то — не Боб.

Я повернулась к Эшли и заговорила о другом:

— А что твои родители? Ну, ты общалась с ними, когда началась лихорадка?

Джанель поспешила ответить за нее:

— В каждой семье все по-своему.

— Извини, я не хотела совать нос не в свое дело.

— Все в порядке. У меня странные отношения с родителями, — осторожно сказала Эшли. — Они, ну, такие, из простых людей. Мама была официанткой в Perkins, а папа — водитель грузовика. Они очень на меня разозлились, когда я уехала в Нью-Йорк изучать моду. Думали, что я просто впустую трачу кредит на образование. Мы долго не общались, и когда началась лихорадка, я не смогла с ними связаться.

— Многие люди теряют контакт с родителями, — заметила я.

Эшли смотрела на дорогу перед собой.

— Да, но я должна была вернуться раньше, — сказала она словно самой себе. Потом направила луч фонарика на дорожный указатель. Там было написано: «Джорданвуд, Огайо». — Ну вот, ребята, мы и пришли.

Съезд с автострады был прямо перед нами. Мы молча свернули на него. Я задумалась, что было бы, если бы я сама вернулась домой, в смысле — в Солт-Лейк-Сити. Я бы не знала даже, куда пойти. Родительский дом был продан, и, как я слышала, его купила и радикально перестроила семья влиятельных мормонов. Я могла бы пойти в церковь, которую в свое время придирчиво выбрали мои родители. Но мне там никогда не нравилось, особенно на уроках в воскресной школе в тесном заплесневелом подвале. Я могла бы пойти на склад, где хранилось родительское имущество, — но это просто склад, и все. Думаю, что, если бы я когда-нибудь оказалась в окрестностях Солт-Лейк-Сити, я бы проехала мимо. Эти воспоминания слишком депрессивные, слишком изматывающие, слишком грустные. Прошлое — это черная дыра, прорезанная в настоящем, как рана, и если подойти слишком близко, тебя может засосать внутрь. Так что нужно двигаться дальше.

Думала ли о чем-то таком Эшли?

Сойдя с автострады, мы повернули налево и оказались на улице, состоявшей в основном из бензоколонок и закусочных. Похоже, что Джорданвуд был всего-навсего перевалочным пунктом для дальнобойщиков, где те могли передохнуть и отправиться дальше, туда, куда им было нужно. Я стала светить карманным фонариком на вывески: McDonald’s, заправка Shell, заправка British Petroleum, Wendy’s, Subway, супермаркет Kum & Go, Motel 6, гостиница Comfort Inn.

— О боже, я хочу бургер, — сказал Эван. — Квадратный бургер из Wendy’s. А еще жареную картошку и кока-колу…

— Это небольшой городок, — сказала Эшли. Она как будто оправдывалась. — По большому счету это вообще не город, а поселок.

Джейн ласково сжала ее руку.

— Спасибо, что привела нас сюда.

Дорога до дома Эшли была не совсем такой короткой и прямолинейной, как она описывала. По мере того как мы приближались к цели, Эшли становилась все менее разговорчивой. Мы довольно долго шли мимо заправок и кафе, потом свернули на другую улицу — здесь были дома «белых воротничков», дошли до тупика. Наши фонарики освещали заросшие лужайки, разбитые окна, пустые проезды.

— Пришли, — сказала Эшли.

Мы резко остановились. Это был маленький прямоугольный дом, покрытый голубым алюминиевым сайдингом, по углам тронутым ржавчиной. В засыпанном гравием проезде стоял старый универсал. Сквозь гравий пробивались трава и одуванчики.

— Пойдемте, — сказала Эшли и пошла по дорожке к дому. В ее голосе ясно слышалось нетерпение.

— Нет, погоди, — остановил ее Эван. — Подожди. Надо сделать все правильно, как всегда.

Мы собрались на заросшей лужайке перед домом, как я полагаю, кишевшей насекомыми. Разулись. Было холодно. К моим липким, потным ступням приставала замерзшая пожухлая трава. Все вокруг казалось таким четким, таким хрупким. Мы взялись за руки и затянули мантру на мотив «New Slang». Потом, к моему удивлению, мы склонили головы, закрыли глаза и стали ждать декламации. Я не ожидала, что мы настолько скрупулезно будем следовать протоколу перед набегом, но точно знала, что декламация Эвана будет совсем не такой, как у Боба. Уж он-то не станет распинаться о нашей будущей триумфальной победе.

— Мы собрались сегодня здесь, у этих дверей, — сказал Эван, — с одной лишь целью: найти изобильное количество травы, дабы завтра утром мы могли накумариться и изгнать скуку из нашего путешествия. Да поможет нам трава облегчить нашу жизнь, и да поможет она нам понять, какого черта мы вообще все это затеяли. — Он сделал паузу. — И в чем вообще весь смысл. Спасибо.

Мы произнесли свои имена. Наши голоса, охрипшие от ночных разговоров, слабо дребезжали на ветру.

Эван Дрю Марчер

Эшли Мартин Пайкер

Джанель Саша Смит

Кандейс Чен

Затем надели обувь и медленно подошли к дому. Входная дверь была заперта, но выглядела хлипкой. Я постучала по ней — судя по звуку, она была полой внутри. Разболтанная дверная ручка заржавела.

— Посторонитесь, — сказал Эван. Он отошел на несколько шагов и примерился.

— На самом деле, Эван, — сказала Эшли, опуская руку в карман джинсов, — у меня есть ключ.

Когда дверь открылась, из дома донесся чудовищный запах. Мне пришлось закрыть нос воротником. Пахло застарелым сигаретным дымом, плесенью, гнилью и давно не чищенным кондиционером. Было слышно какое-то шуршание: наверное, мыши или крысы.

Когда-то, на уроке истории в шестом классе, мы смотрели документальный фильм о фараоне Тутанхамоне. Когда археологи вскрыли его гробницу, они услышали резкий звук, будто нож прорезал одежду. Это от внезапного притока свежего воздуха рассыпались все ткани внутри гробницы.

Мы включили карманные фонарики и стали водить их лучами по стенам с деревянными панелями. Это была не царская гробница. В маленькой гостиной стоял мягкий диван, обитый шениллом, журнальный столик, старый телевизор и кресло La-Z-Boy. Над диваном висела пара скривившихся оленьих голов. На полу лежал ковер, а на нем — тарелки и блюдца с обглоданными куриными косточками, сигаретные бычки, пепел, разные жидкости. Коробки из-под пиццы и жареной курицы. Бутылки, бутылки, бутылки водки и текилы, блестевшие в свете фонарика. Под ногами хрустело битое стекло. Пахло алкоголем.

— Извините, — сказала Эшли в замешательстве.

— Ой! — вскрикнула Джанель. Она схватила меня за руку и указала на кресло. Там виднелась неподвижная фигура. Она не вдыхала воздух и не выдыхала. Нам уже стало понятно, что это будет мертвый набег.

— Это, наверное, мой папа, — сказала Эшли безо всякого выражения. Она направила было фонарик в его сторону, но я схватила ее за руку. Эшли с готовностью опустила свою.

— Пойдем. Я отведу тебя в твою комнату, — мягко сказал Эван. — Пойдем найдем траву и свалим отсюда. Покажи, куда идти.

Эшли не сопротивлялась.

Мы с Джанель остались наедине с покойником. Обычно во время мертвых набегов Тодд и Адам или еще кто-нибудь убирали тела до того, как женщины начинали выгребать из дома припасы. Я старалась не смотреть в его сторону, но не могла. Это, конечно, была человеческая фигура, но она выглядела совершенно плоской, будто из нее выпустили воздух. Что-то мерцало в его руке, лежащей на подлокотнике. Это был пульт с кнопками, которые светятся в темноте. Потом я заметила некое движение.

Я посветила туда фонариком. На кнопке громкости сидело какое-то насекомое. Потом я заметила еще одно и еще, — и тут я поняла, что это опарыши. Я осветила руку человека, потом плечи, потом лицо — он весь был покрыт личинками. Они падали с подбородка на заношенную футболку, на живот. Личинки с крыльями и личинки без крыльев, личинистые личинки, личинчатые личинки, танцующие свой личиночный танец на его обличиненном лице.