Бая тяжело вздыхает, когда это срабатывает. Бая вспоминает, как Бушуй, давно ушедший в вечный лес, называл Искру пустоголовой сорокой — Бая всегда защищала её, но не знает, стала бы сейчас.
Бая вспоминает, как всегда веселился от этих раздражённых бушуевских замечаний Солн. Бая вспоминает Солна — и вспоминает свой сон.
А ещё она вспоминает, что Сивер заклинал её найти нерадивого старшего, взявшего у него несколько книг «для дополнительных занятий с подопечным» и так их не вернувшего. Кто именно это был, Сивер не помнит — но книги ему очень, очень, очень нужны.
Отлично. Этим Бая и займётся.
Один волчонок не хочет учить грамоту до ручей слёз из глаз, другая ускользнула от взора матери и старшего брата в лес и находится у ручья самого настоящего, заворожённая переливающимися в свете мягкого осеннего солнца камушками. Сцепились два волка, не поделившие недавно сшитый плащ из общей кладовой, чтобы покрасоваться перед нравящейся им обоим волчицей. Юный старший не знает, чему научить своего подопечного. Так и говорит Бае: я не знаю. С чего мне начать?
У волка, отвечающего за одежду, закончилась кожа, а один из стариков только что порвал свои любимые сапоги и ему нужны точно такие же. Кузнец жалуется Бае, что у него кончаются белые камни для ножей, а Сивер сказал ему, что беременная волчица принесёт двойню. Нет, на двойню точно не хватит. На одного, может, и хватило бы, но на двойню — точно нет.
Стаю боровов опять спугнули люди, и никто не может их найти. Кто-то перестарался с ласками в яркую лунную ночь и теперь не знает, как сказать об этом родителям — похоже, стаю ждёт новое пополнение. Прилетела птица из племени Костяных пещер — не хочет ли Бая навестить их и приглядеть себе жениха? Прилетела ещё одна птица из Закатных лугов — их знахарю показалось, что он видел во сне кого-то, похожего на предка, но он не уверен — они с сестрой ещё моложе Сивера с Баей и никогда этих предков не видели. Не могли бы Бая с Сивером им помочь, ответить, и как можно скорее? Вот подробное описание того, что видел и чувствовал знахарь с того мига, как закрыл глаза, и до того, как проснулся. Кстати, перед сном у него болела голова. Это случайно не знак?
Бая валится на тёплую землю своей землянки, тупо глядя в окно. Искры всё ещё нет — и, скорее всего, уже не будет. Если Искра не появляется здесь после захода солнца, то не появится и утром.
Луна почти полностью скрылась за низкими тучами, прихватив с собой звёзды. Жаль — Бая любит считать их перед сном. Это хорошо расслабляет. Бая помнит, что когда-то Лесьяра учила её и Искру складывать звёзды в созвездия, рисовать глазами тени волков, русалок и раскидистых деревьев — но Бая всегда была в этом слабовата. Бае просто нравилось смотреть на красоту неба, а не искать в нём некие очертания. Что-то хорошо само по себе, и не стоит пытаться разглядеть в нём своё.
Что-то хорошо само по себе…
Бае чудится, что колеблется воздух перед оконцем.
Совсем как вчера, на холме с Враном.
Бая прикрывает глаза. Бая не хочет думать о Вране. Бая не хочет, чтобы её взгляд искал в пасмурном небе не случайные узоры звёзд, а вполне определённую остроту его лица. Проведёшь две изломистые черты — и вот, смотри-ка, совсем как его скулы. Проведёшь ещё три — и вот пересекающие эти скулы рубцы…
По Бае пробегается холодный ветер.
Не свежий осенний ветерок — настоящий ветер. Ветер треплет её волосы, взбивает подол плаща, в который она закуталась. Бая кутается в плащ не потому, что ей холодно, — просто ей так уютнее. Просто так ей кажется, что она не одна. Что хоть кто-то лежит в этой одинокой землянке рядом с ней — даже когда в противоположном углу сладко спит Искра.
Ветер не утихает. Ветер лижет её лицо, призывно и требовательно. Ветер холодит её шею, колет её пальцы, ветер словно трясёт её за плечи — и Бая не выдерживает. Открывает глаза. Резко поднимается, оглядываясь.
Никого.
Как будто никого, но…
— Кто ты? — спрашивает Бая в пустоту. — Что тебе нужно? Я могу тебе чем-то помочь?
Бая помнит — подобным образом однажды появилась у них Мора. Солн рассказывал, как она пугала так же дозорных на холме — а потом Лесьяра всё поняла.
Но что должна понять сейчас Бая?..
Ветер не отвечает — только тянет дальше, вверх, подталкивает в спину, тянет за плащ вперёд: иди, иди, иди. Иди за мной.
Что ж.
Скажет ли Бая Сиверу, что её пригласил на ночную прогулку закравшийся в её землянку ветер?
Наверное, нет. Сивер решит, что Бая совсем спятила. Тронулась рассудком после встреч с Враном два дня подряд — безумие не заразно, но очень заразительно. Сиверу ли не знать — эта заразительность когда-то увела у него Веша.
— Хорошо, — говорит Бая. — Пойдём.
Бая думает на половине пути, поняв, куда несёт её этот ветер: Вран.
Вран всё-таки сумел выдрать из этого леса, у одного из Хозяев, возможно, и не знавшего, чем Вран насолил первому, одно-единственное, хранимое долгие годы чудо.
Потому что ветер ведёт её прямо к бывшей стоянке её племени.
— Нет, — говорит Бая, останавливаясь. — О, нет. На это я не куплюсь. Я закончила там со всеми своими делами. Я туда не вернусь.
Ветер толкает её в спину сильнее. Ветер умоляюще шелестит листьями ближайших деревьев. Бае кажется, что она слышит в этом шелесте своё имя. Бая кажется, что этот шелест складывается не в голос Врана — в чей-то другой, знакомый, но услышанный ей в последний раз очень давно, пять, десять, двенадцать лет назад…
«Помоги, — шепчет ей этот голос. — Помоги ему. Иначе он не доживёт до рассвета. Хотя… зачем нам это нужно, верно? Может, ты и права…»
— Кто ты? — повторяет Бая.
На это ветер не отвечает. Конечно, не отвечает. Возможно, он и не шептал ничего из своих прежних слов. Возможно, Бая и впрямь сошла с ума и гоняется теперь за промозглыми осенними дуновениями, сама задавая им желанное направление. Ты молодец, девочка, — днём твоя голова занята, это у тебя всегда выходит на славу. Но как насчёт ночи? Так ли ты сильна в это время, когда все заботы о племени скрываются под пеленой общего сна?
— Хорошо, — повторяет Бая. — Но если это твоя уловка, Вран из Сухолесья, знай: она будет последней. Я не намерена бегать по этому лесу по первому твоему зову. Я уже сделала свой выбор.
Бае кажется, что ветер одобрительно смеётся.
Бае кажется, что ветер говорит ей: «Молодец, малышка».
«Малышка». Малышка, малышка, малышка, кто же называл её малышкой, кто же может так знакомо называть её…
Бае кажется, нет, она отчётливо слышит: кто-то кричит.
Со стороны её бывшей стоянки. Со стороны нынешней стоянки племени Врана. Кто-то пришёл в себя и ужаснулся своему положению и грязным тряпкам вместо прочных земляных стен? Бая произносит это вслух. Ветер смеётся ещё веселее — и легонько подталкивает её в спину.
А потом Бае с ветром становится не до смеха: крик набирает громкость. Отчаянность. Крик рассыпается тысячей испуганных птиц по верхушкам деревьев, крик звенит страхом, беспомощностью и мольбой. Крик складывается в слова. В одно-единственное слово.
«Вран».
— ВРАН, ВРАН, ВРАН!
Бая узнаёт голос. Зимин. Бая узнаёт края натянутого между деревьями полотна. Бая узнаёт спины Зорана и Горана, мощные плечи Самбора, крепкого, но невысокого Нерева. Бая узнаёт и Зиму — и, конечно, сразу же узнаёт Врана.
Но совсем не узнаёт его состояние.
В лагере снова пусто и тихо, в лагере снова не видно ни души, кроме верных соратников Врана — видимо, всех предусмотрительно разогнали по палаткам. Тёмные и тонкие деревья качаются под другим, настоящим ветром, тёмное небо словно опустилось на землю — и коснулось своей чернотой Врана.
Вран стоит у одного из деревьев, чуть поодаль от палаток. Вран смотрит в лес и слегка вверх — если закатившимися глазами, потерявшими всю синеву и зияющими лишь красноватыми белками, вообще можно куда-то смотреть. Тело Врана тяжело привалилось к узкому стволу, рот приоткрыт, губы дёргаются, будто он пытается что-то сказать — дёргаются и руки, будто он пытается кого-то оттолкнуть, дёргаются и ноги, будто он пытается сделать шаг и от кого-то уйти — но у Врана не получается ничего. Трясётся его тело, трясётся его запрокинутая голова, трясутся конечности, трясутся губы и, кажется, даже глаза. Одна волна дрожи прокатывается по его телу — и тут же сменяется другой.
