— Вот эти, — Вран спокойно отвечает. Размахивается — и всю кучу тряпья подальше от себя отбрасывает.

— Больной⁈ — Верен вскидывается. — Ты что делаешь? Ну я тебе сейчас…

— Да задрал ты уже со своими «я тебе сейчас», — морщится Нерев, ловко его за живот перехватывая. — Что-нибудь ещё умеешь, кроме как кулаками махать? Ага… — и кулак гневный веренский Нерев перехватывает, усмехаясь, — … вижу, не умеешь. Верен, лесом тебя прошу — сдрысни ненадолго. Я хочу об этом рассказать. Я хочу, слышишь? Долго ты мне будешь рот затыкать?

— Рот я тебе… затыкаю… потому что ничего хорошего из него не выйдет, коли не прервать тебя вовремя! — пыхтит Верен, тщась из хватки Нерева вырваться — но крупнее Нерев его, и бесполезное это занятие. — Зло твоей души каждый раз касается, когда вспоминаешь ты об этом! Неужели не чувствуешь ты?

— Ну уж ты явно получше меня мою же душу чувствуешь, — Нерев глаза закатывает, Верена от Врана разворачивая и в спину толкая. — Иди, добродушный ты наш, продышись.

Отлетает Верен от толчка этого, шатает его вбок — думает Вран, что так он на землю топкую и шлёпнется, но, видимо, не в первый раз уже это Нерев делает — хорошо он силу свою рассчитал. Удерживается Верен на ногах, через плечо на Врана с Неревом зло оглядывается:

— Ну и… ну и ладно, давайте, говорите, о чём хотите! Только ничем хорошим это…

— Ты про плащ ладин не забудь, к дому самому он отлетел, — зевает Нерев. — Как дитя малое порой. Хорошо ему Лесьяра на уши присела — всё он делает, что она скажет.

— А тебе, значит, не присела? — задумчиво Вран спрашивает, стараясь Верена не замечать.

Смотрит Верен на них с отчаянием, потом на землю сплёвывает — и правда за вещами назад идёт. Не очень, конечно, красиво получилось: неплохой Верен малый, весёлый, искренний, только чересчур вспыльчивый временами. Как ребёнка и впрямь Вран обидел — но слишком уж новости занятные тут раскрываются.

— Присела, да, видать, не досидела, — отвечает Нерев. — А, может, права она, и есть во мне что-то родительское — уж не знаю, не мне судить. Верен-то, душа чистая, всем всегда доволен, всё ему всегда так: к старикам приставили — ну и что с того, забавные у нас старики, столько всего знают — заслушаешься, и старший наш всегда говорит: на пользу это вам, а не во вред. Но что я-то поделать могу, если ничего хорошего в этом не вижу?

Дрогает голос Нерева раздражённо, морщится он досадливо — а Вран лишь кивает понимающе:

— А кто видит-то, Нерев? Уж не знаю я, чем там брат твой заслушивается — храпом али пердежом старческим? Не лучшие это звуки для души расцвета, да ещё и единственной. Поэтому, что ли, Лесьяра всех в горшечники записывает — потому что по одной душе у каждого из нас, не милы ей однодушники?

Моргает Нерев озадаченно.

— Не… не знаю, — говорит он неуверенно. — Не задумывался я об этом как-то… Да, забавно. Но, думаю, в нашем с братцем случае всё проще. Ушли наши родители после рождения нашего к людям в деревню, с Лесьярой что-то не поделив — вот и вся история. И решила Лесьяра, видно, что и мы такие же порченые, как и они — кровь не водица. Ждёт чего-то от нас Лесьяра, от меня, от Верена — смотрит на нас косо, улыбается через силу, когда Верен ей глупостями своими хвастать начинает. А вот я такого зайца для стариков сегодня поймал… а вот мне такое сегодня Лада сказала — прирождённый ты охотник, хоть и все мы ими рождены… Считает Лесьяра, верно, что для чего-то другого мы рождены, что предатели мы прирождённые, а не охотники.

— И что же… — растерянно Вран спрашивает. — Родители ваши ушли, а вы здесь остались?

И не укладывается это у Врана в голове — нет же, нет, наоборот всё должно быть, к лютам люди всегда попасть мечтают, а не люты — к людям. В деревню какую-то рвануться, ещё и детей бросив? И в сказке такое Вран услышал бы — не поверил.

— И ушли, и остались, — кивает Нерев.

— И зач…

— Если б знал я, Вран, — мрачно его Нерев прерывает. — Если бы знали мы с Вереном… Но не хочет Лесьяра ни сама рассказывать, ни другим позволять. Сначала обрадовался я даже старикам этим — а потом понял: разница-то невелика, и у них уста на заслоне. Не знаю я, ни почему родители наши отсюда сбежали, ни нас почему бросили, ни почему Лесьяра нам не доверяет — просто вижу я это, а Верен видеть… Вот засранцы какие. Нашлись всё-таки. Эй! Что к нему лезете, а? К старикам, может, лучше залезете? Заждались они вас уже!

И действительно: Горан с Зораном из леса вынырнули. Напрягается Нерев тут же: сами-то по себе безобидны они, да Верен недовольством своим любую лучину пламенем ярким зажжёт, если не в духе будет.

— О, Нерев! — оживляется один из близнецов.

— О, Вран! — вторит ему другой.

— О, Верен! — одновременно они заключают.

Если похожи Верен с Неревом друг на друга смутно только, движениями лица неуловимыми, ростом, чертами какими-то, которые и назвать-то сразу нельзя, то как с одного куста две ягоды Горан с Зораном.

И катятся две эти ягоды румяные, высокие и широкоплечие прямо к Верену, на Врана с Неревом едва взглянув.

— Здорово, Верен!

— Да найдёшь ты в лесу всё, чё ищешь ты, Верен!

— А ты тут чегой это раскидал?

— А ну как и нам пригодится?

— Ну началось, — сквозь стиснутые зубы говорит Нерев.

— Ладно, идём, — быстро Вран решает. — Либо он тряпьём их этим придушит, либо они в задницу ему его засунут.

К счастью, к Врану Горан с Зораном хорошо относятся — любят даже. Уважают. Очень им в своё время понравилось, как вопреки Лесьяре он в племя лез.

— Исподнее вам бущуевское пригодится? — весело Вран спрашивает, стремительно к близнецам шагая и едва успевая под ноги себе смотреть. — Или платок его, которым он не то нос, не то жопу вытирает? Занятные вы вещи собираете — для чего, не расскажете, может, я тоже захочу?

Гыкает Горан, кажется, звучно, пальцы разжимая — и рубаху мокрую отпуская, которую он у Верена выхватить пытался.

— Не-е-е, такого нам не нужно, — говорит Горан весело, руки на груди скрещивая.

— Точно не нужно, — говорит Зоран. — А вы чё, опять стираете? Так прополоскано всё с утра уже, не?

— А вы откуда об этом знаете? — зло Верен спрашивает. — В кустах, как клопы весенние, прячетесь, да за теми, кто делом занимается, подглядываете?

— Это ты-то делом занимаешься?

— Под дудку лесьярину прыгаешь?

— А во рту собственном она тебе скажет штаны эти замочить — что, и туда их засунешь?

Начинает лицо Верена багроветь опасно.

— Под лесьярину-то дудку? — лениво Вран спрашивает, как бы невзначай Верена к Нереву плечом оттесняя. — Да ты, Горан, совсем уже во времени потерялся — в лесу одичал, что ли? Вроде как не перебиралась Лесьяра пока к старикам, чтобы в дудки их дудеть. Хотя я бы на это посмотрел…

— Да к хренам смотреть на такое, — хохочет Зоран. — И так рожа у неё кислая, а когда время её иссушит — совсем в страх ночной превратится. Чегой там этот не-клоп не-весенний пищал? Старики беспокоятся, нас ищут?

— Ищут, — холодно Нерев подтверждает. — Лада о вас спрашивала.

— Лада… — озадаченно Зоран на Горана смотрит. — Это которая — седая или очень седая?

— Это та, которая серединка на половинку, — Вран хмыкает. — Вспомнила, что уж сутки вас не видала — так что порадуйте старушку, хоть рукой ей через оконце помашите.

— Нам, значит, руками им махать… — начинает Горан.

— … а вам — по лесу без них гулять? — заканчивает за него Зоран. — Ну не, тухлятина какая-то. А мы им скажем… а мы им скажем, что уж домой шли, а потом вас и гору белья этого увидали — и помочь решили. А, Горан? Что думаешь?

— Ладно, складно, — Горан кивает.

— Нет уж, спасибо, — цедит Верен. — Не нужна нам помощь ваша. Тем более что и помогать вы не нам собираетесь, верно же?

Поднимает Горан одну бровь, а Зоран — другую.

— Я не понимаю, Зоран, он нас что, обвинить в чём-то пытается?

— Да как будто не пытается, а прямо обвиняет, Горан.

— Ты что, Верен, голове своей уже не верен? Я тебе человеческим языком сказал: с вами мы пойдём. Мне что, на волчьем…