Затуманивается зрение Врана на миг. Проясняется — тоже через миг.

На том же холме Вран как будто стоит.

И в то же время не на том.

Нет ни костра за спиной потрескивающего, ни третьего крика Баи, на середине оборванного, ни самой Баи, на которую Вран всё-таки через плечо оглядывается.

И волков деревянных нет.

Зато есть двенадцать существ высоких, на их местах вокруг Врана стоящих.

Думал Вран, что волчиц увидит, подобных той, в которую Бая обращалась. Предполагал Вран, что в облике людей к нему предки баины могут явиться — но чем-то средним на него дюжина эта глядит, и не волчьим, и не человеческим. Половинчатым.

Глаза человеческие — а остальное всё морды волчьи: и уши треугольные, и пасти клыкастые, и головы лохматые. Руки с ногами по-человечески начинаются, да по-волчьи лапами когтистыми заканчиваются; и ростом, ростом они выше Радея даже, выше волков самых больших, на задние лапы встающих — вот как раз с деревянных образов своих и высотой.

Замирает Вран. Не двигаются и полулюди эти, полуволки. Поднимает Вран голову рассеянно — и ни звёзд на небе не видит, ни луны, ни облаков. Смотрит Вран в сторону деревни — и там тоже ничего не видит, хотя стихает буря, как и не было её. Ничего как будто в округе нет. Неизвестно где этот холм стоит — неизвестно где Вран оказался.

И почему-то заговаривать с ним никто не спешит.

— Доброй ночи, хозяев… — начинает он неуверенно.

И умолкает тут же: не слишком дружелюбный звук лют ближайший издаёт.

Не то рычание, не то клокотание.

Мгновенно звук этот остальными подхватывается, окружает Врана со всех сторон, в кольцо его берёт — и не приветствие в нём чувствуется, а угроза.

Похоже, слишком самонадеянно Вран к ним на крыльях души своей вдохновлённой полетел.

«ЧУЖАК…» — вдруг Врану в клокотании этом чудится.

О нет. Нет, нет, нет. Вран с трудом сдерживается, чтобы не попятиться — да и куда ему пятиться, прямо в лапы лютицы разозлённой? А лютиц здесь больше всех — странно их груди выглядят, шерстью заросшие, мужчин Вран только тройку от силы на первый взгляд насчитывает. Лютицы — главы рода, люты — знахари, лихорадочно вспоминает Вран. Главы рода, знахари, главы рода, знахари… Одну главу рода Вран знает действующую — и одного знахаря. Знахарь как-то подобрее будет. Глупая эта мысль, но отчаянно Вран хоть за что-то цепляется — и находит своими глазами глаза одного из мужчин.

— Привела меня к вам Бая из Белых болот, Бая от Лесьяры, — быстро говорит Вран. — Не по своей воле здесь стою — благодаря ей пред вами предстаю. Верит в меня Бая от Лесьяры, Бая из Белых б…

— Где, — рокочущим голосом его лют прерывает.

— Бая?.. — моргает Вран.

— Где, — требовательно лют повторяет, шаг к Врану делая.

Худой лют, поджарый — понимает Вран, что совсем уж чушь ему в голову лезет, но думает внезапно: а не тот ли это волк, которого Вран в своё время в любимцы себе выбрал?

Эта мысль почему-то Врану уверенности придаёт.

— Что-то принести я должен был, хозяин? — спрашивает он. — Дар приветственный? Не говорила мне Бая, что…

Запинается снова Вран: чем-то совершенно уже неразборчивым лют рокочет, опять к Врану шагая. Неразборчивым, но очень недовольным — не совсем разъярённым, но диво раздражённым.

Вспоминает Вран, что Солн ему как-то о предках своих сказал: мол, не поверила Лесьяра сну баиному чудесному, потому как больно уж ладно в нём волчица с Баей общалась. Обычно и не понять, чего там предки от тебя хотят.

— … с собой мне взять что-то нужно было, — бормочет Вран под нос обречённо.

Может, просто очередное испытание это? Может, мужество его люты проверяют, в себе уверенность, упрямство? Что, что, что они хотят, что нужно полуволку этому, к Врану приближающемуся? Не двигаются остальные, брезгливость какую-то Вран в глазах их читает — и коркой льда эта брезгливость покрыта, совсем как у Лесьяры, когда она на Врана смотрит.

— ИМЯ, — наконец лют в лицо Врану выдыхает пощечиной морозной.

В лицо… А ведь был он вдвое Врана выше — ан нет, образом каким-то неведомым, чудесным вмиг с Врана ростом стал, словно с каждым шагом в размерах уменьшался.

— … Вран, — быстро Вран отвечает. — Вран из Сухол…

Выпускает лют вновь пар ему холодный, жгучий, недовольный в лицо.

Не то, понимает Вран.

Не то имя.

Только не это.

— МОЁ ИМЯ, — гремит лют, и загораются огнём новым глаза его — ярким-ярким, янтарно-красным, ничего хорошего Врану не сулящим.

Потому что откуда Врану его имя знать?

Одно только имя у Врана в голове сидит.

— Сухой, — сипло Вран отвечает. — Сухой из Закатных… Закатного… отрога… лугов…

Кажется Врану, что смех он слышит — отовсюду и сразу. Но не благодушные это смешки, как у стариков из племени баиного, когда в именах чьих-то Вран ошибался; ветром холодным смех этот по кругу прокатывается, ветром, Врана до костей пронизывающим: не то.

— Ну вы хоть подскажите, откуда родом племя ваше, хозяин, — растягивает Вран губы в улыбке неискренней. — Хоть малейшую зацепку мне дайте, а я в два счёта…

«НЕ ЗНАЕТ, — к неутешительному выводу рокот со всех сторон приходит. — НИКОГО НЕ ЗНАЕТ».

— Знаю, — поспешно Вран возражает. — Много кого…

Тянется лют вперёд — и за челюсть Врана хватает. Совсем как Лесьяра делать любит.

Только хватка в несколько раз сильнее, чем у Лесьяры. И когти почти глаза врановы задевают.

— … знаю, — упрямо Вран сипеть продолжает. — Пламена из перевала Красного… Горица из пещер… пещер… пещер Костяных?..

Не откликается никто на имена эти — хотя точно Вран знает, что кому-то да принадлежат они. Кому-то… Может, и не из самых первых… Может, и не из тех, кто сейчас здесь стоит… Но неужели так тщательно он всё выучить должен был? Если бы он только знал…

— Глупый, — вдруг совершенно человеческим голосом лют вздыхает, скулы его отпуская — и как будто даже сочувствие Врану в этом вздохе слышится. — Глупый юный однодушник…

— Одна душа у меня, но…

— Две души, — головой внезапно лют качает.

«ДВЕ ДУШИ», — согласно шёпот отовсюду раздаётся.

Моргает Вран.

— У меня?..

И снова смех колючий отовсюду, и снова ничего хорошего в этом смехе нет. Только сочувствие всё яснее в человеческих глазах стоящего рядом полуволка проступает.

— У нас, — лют поясняет. — Две души. А у тебя — одна. Зачем пришёл?.. Нет волка. Нет волка внутри. Человеком тебя люди вырастили, им ты и останешься. Приводили волчонка с двумя душами… Веш… Веш нашим родился, но у чужих, а ты — у своих, к своим и возвращайся. Уходи. Уходи…

Чувствует Вран, как теплее становится воздух за спиной — видит Вран, что сиянием огненным снег у его ног покрывается. Огонь снова разгорелся. Тот самый, через который он прошёл, чтобы сюда попасть.

— Нет, нет, — говорит Вран торопливо. — Знаю я Веша, знаю, что с двумя душами он родился — но если два волчонка в один и тот же час из утробы выходят, по одной…

— Не твоё это дело, — всё тем же удивительно внятным голосом лют его прерывает. — Сами мы о тех заботимся, кто с нашей кровью рождается, сами их по жизни ведём — а тебя никто к нам не звал.

— Бая звала, — сквозь зубы Вран отвечает.

Хмыкает лют. Замечает вдруг Вран, что полностью его лицо в человеческое превратилось; нет и шерсти больше на теле, голая грудь его, и тоже что-то в ней жаром теплится, из-под рёбер с обеих сторон просвечивает, и вранову грудь тоже освещая. Две точки круглые, два пятна из-под кожи горят — слева и справа.

А за спиной у Врана продолжает огонь гореть. Всё ярче и ярче. Всё жарче и жарче.

— Маленькая, — вновь головой лют качает. — Глупенькая. На лицо засмотрелась, а в душу не заглянула. Плохая душа. Одна-единственная.

— Одна, человеческая, — голос женский справа от Врана подтверждает.

— Имён ты не знаешь, — продолжает лют, ещё один шаг к Врану делая — явно к огню сместить хочет.

Вран не двигается.

— Не знает, — говорит второй голос слева — тоже женский. — Не уважает. Думает: зачем? Думает: я и так хорош…