Смотрит Вран на Баю — а перед глазами лицо разбитое Деяна стоит. Не доделал Вран дело важное. Не завершил начатое.

— Погоди немного, красавица, — ласково он говорит. — Не закончил я ещё с ним.

— Не стоило и начинать, — Бая отвечает. Вран лишь улыбается. — Вран. Вран!

— Русалка… — слабо Душана шепчет.

Забавно. Нет, не забавно — смешно даже. Это Вран и делает: смеётся.

— Русалка… — сквозь смех он повторяет. — Нет, Бая, ты слышала? Слышала её? А его — слышала? Что значит — «начинать мне не стоило»? Что значит…

Не смешно Бае почему-то. Не хочет она с Враном веселье его разделять. Смотрит она на него, лицом своим сквозь лицо Деяна проглядывая, и понял бы Вран, если бы гнев на лице её отражался (не на него — на Деяна, конечно же), если бы боль все черты её пронизывала, если бы слёзы горькие из глаз её текли — но нет ничего этого на Бае. Сосредоточенно она на него глядит, но и спокойно в то же время — не воронкой неистовой взгляд её закручивается, не брызгами рассеянными рассыпается, а мерной водной гладью расстилается.

— Пошли, — коротко Бая говорит.

— Что?.. — моргает Вран — и как рукой с него смех снимает. — Какое «пошли»? Бая, ты видела, что он сделал? Ты видела, что он…

— Пойдёшь ты сейчас со мной, Вран из Сухолесья, — Бая глаза сужает. — Или здесь можешь остаться, да только потом холма на месте привычном не найдёшь. Выбирай. Ну же!

Моргает Вран ещё раз. На Солна зачем-то смотрит — нет, не показалось, вот же он, телом волчьим позади них лежит, мёртвый, бездыханный. Почему ведёт себя так Бая, словно нет его здесь?

— Бая…

— Выбирай! — рявкает Бая, за плечи его встряхивая.

Молчит Вран. Продолжает кровь в ушах стучать — отголосками сладкими, отголосками того, как и Вран по лицу чужому стучал. Очень даже это заслужившему. Поступком своим непростительным на это напросившемуся. И не только на это…

Дёргает вдруг его Бая за пояс — будто снять его собираясь. Нет, не «будто»: оттягивают её пальцы пряжку в сторону, смотрит Бая Врану в глаза прямо, решительно, и не угроза это, не уловка: правда сейчас заберёт, что дала когда-то, правда сейчас все пути назад отрежет, если не ответит он ей.

— С тобой, — быстро Вран говорит, опомнившись.

— Отлично.

Отпускает Бая пряжку, хватает Врана за руку, за собой тянет, Солна огибая — и снова как и не существует он для неё, и снова в толк это Вран взять не может.

— Солн…

— Потом.

— Потом уже поздно будет. Бая, — Вран останавливается, упрямо и Баю за руку притормаживая, — Бая, неужто им ты его отдашь? Ещё раз мне за шкурой в деревню бегать придётся? Новую одежду им подарим, из дяди твоего?

Останавливается Бая. Беглым взглядом по Солну скользит, и мелькает что-то в глубине её глаз — но так неуловимо, что не успевает Вран чувство это поймать.

— … хорошо, — говорит Бая. — Да. С этим надо разобраться.

Размыкает пальцы — и к Душане быстрым шагом направляется.

В полуобмороке Душана уже, но тут же при приближении Баи в дерево вжимается. Ни слова Бае не говорит, губы свои в дрожи сводит — так, наверное, на смерть неизбежную глядят, когда она нож к горлу твоему подносит.

И вытаскивает действительно Бая нож.

И закрывает Душана глаза.

И тёмное, мрачное удовлетворение во Вране появляется — а потом Бая одним взмахом оставшиеся верёвки перерезает.

— Забирай жениха своего сейчас же и в деревню уходи, — говорит она Душане, верёвку от груди её откидывая. — А если к волку этому притронешься, женихом твоим убитому — на краю света тебя найду, в лес вечный от меня ускользнуть попытаешься — и там на след твой нападу, и не обрадуешься ты этой встрече. Поняла меня? Отвечай, Душана, поняла ты меня или нет?

Кивает Душана только, глаз не открывая.

— А теперь пойдём, — Бая к Врану обращается. — Нет, хватит смотреть на них, и на Солна не смотри! Дай уйти им, себе дай уйти. Идём.

Возразить Вран вновь хочет — но понимает он, что не станет никакие возражения Бая слушать. Одним движением пояс с живота его снимет, одним движением в лесу растворится — и поминай как звали. И зови, зови, зови — не откликнется.

Поэтому позволяет Вран Бае в ельник себя утянуть, покорно не оглядываясь.

Да только мысли его всё равно позади остаются.

* * *

— Мы уходим, — коротко Лесьяра говорит.

И это всё.

Всё, на что способна она.

Вышла Лесьяра к Бае с Враном у границы — позвала её Бая через холм сторожащих, Самбора с Зимой за ней послала, сама внутрь заходить не стала. Одна Лесьяра была, никого с собой не взяла, даже Радея. В одиночестве и рассказ Баи слушала — да Самбор с Зимой, на холме обратно застывшие, слушали, должно быть.

Кивает Бая на слова Лесьяры.

А вот Врану совсем кивать не хочется.

— Куда? — спрашивает он.

— На Белые болота, — так же коротко Лесьяра отвечает. — Бая, Самбор, Зима — за мной. Вран, ты здесь…

На Белые болота. Только сегодня Бая Врану поведала, когда люты туда уходят. Когда там прячутся.

Прячутся.

— Вы бежать собираетесь, хозяйка? — резко Вран её перебивает. — От людей бежать?

— Вран, — одёргивает его Бая.

Но не понимает Вран уже ничего.

— И в чём смысл этого, хозяйка? — упрямо он продолжает. — Что не так с этим местом? Что особенного в болотах этих? Ходят деревенские сейчас по таким тропам, по которым никогда сапоги их не ступали, и до болот легко доберутся — не увидят они, конечно, благодаря волшбе вашей стоянку вашу на болотах этих, но и холм ваш здесь тоже не увидят… а жаль.

— Жаль? — поднимает брови Лесьяра.

Слушала она Баю внимательно, но никаких чувств не выказывала — хладнокровие это хорошо, конечно, любой правитель в час трудный хладнокровным должен быть, но не бесчувственным. Ждал, всё ждал Вран, что хоть что-то по лицу её бесстрастному проскользнёт, хотя бы на стрелах, в Солне торчащих, проскользнёт — но не было ничего.

— Да, жаль, — с вызовом Вран говорит. — Жаль, что только по одному вы к ним выходите, жаль, что и не понимают они, как тесно сказания их о лютах с правдой переплетаются, как близко вы к ним живёте — жаль, что не десять, двадцать, тридцать волков к ним являются. Жаль, что вы под их правила подстраиваетесь, а не они под ваши. Есть сила у вас огромная, есть возможности у вас необъятные, но теряете вы эту силу вместе с возможностями раз за разом, с волками вашими и теряете. Куда вы бежите? Зачем вы бежите? Соберите весь род ваш, всё племя ваше — никаких стрел у них на вас не хватит, за всю жизнь они столько не наделают. К краю леса подойдите, поле это проклятое пересеките — и…

— Не ищет никто волков на болотах, Вран из Сухолесья, — прерывает его Лесьяра. — Не пойдёт никто дуростями своими в место такое опасное заниматься. За стариков я отвечаю, за детей, за молодых, за то я отвечаю, чтобы не дома они зверями загнанными сидели, а спокойно за пределы его выходили. Не увидят люди наш дом, где бы он ни находился, но до этих окрестностей вполне добраться смогут — а на болота пара человек за год заходит, поэтому туда мы и направляемся. Ответила я на твой вопрос?

Как и не слышала она его. Ответила, да на то, на что захотела ответить — а то, что не понравилось ей, преспокойно мимо ушей пропустила.

— Дурости, — сквозь зубы Вран повторяет. — Дуростями вы, если не ошибаюсь я, убийство дяди детей ваших назвали? Таких дуростей вы не хотите? А, может, сделать стоит что-то с теми, кто дурости подобные совершает? Может, показать им стоит, что за каждую дурость расплата может последовать, что лучше головой думать нужно, а не в мире своём безнаказанном жить?

— Не мне решать, кому и о чём думать, — холодно Лесьяра говорит. — За свои жизни я в ответе, а не за чужие. Отнимаешь ты время у нас, Вран из Сухолесья — нет у нас его сейчас на беседы долгие с тобой. Если сказала я, что в безопасности моё племя на Белых болотах будет — значит, так тому и быть. Наверное, не станешь спорить ты, что получше тебя я знаю, как с людьми себя вести.