— Вран, — выдыхает Бая. — Ты не мог бы не ударяться сейчас в своё красноречие?
— … да, — говорит Вран. — Да, хорошо. Я подумал, что твои предки вновь собираются меня убить — а Солн меня от этого уберегает. А потом я немного… увлёкся твоей пламенностью и уже не видел, чем он там занимается. Возможно, он испарился именно в этот миг. Точно… Кажется, он сказал что-то вроде «наконец-то». Или не «наконец-то»?.. Не знаю, красавица. Прости меня — похоже, я случайно пропустил мимо ушей последние слова твоего дяди. Это же не слишком большая потеря? Я ничего не мог с собой поделать — я слишком давно не слышал, как ты так долго говоришь. «Бая», всё-таки — очень подходящее для тебя имя.
— Я говорила столько же и даже больше совсем недавно, Вран, — только и отвечает Бая.
Вран вновь ведёт плечом — и его улыбка становится слегка виноватой.
— Ну, тогда я, как ты очень верно заметила, готовился шагнуть навстречу смерти. Твой голос был волшебен, как и всегда, но смысл слов слегка терялся. Но я уверен — он был таким же впечатляющим, как и сейчас.
— То есть, ты даже меня не слушал, — говорит Бая.
— Я был… немного погружён в свои мысли, — отвечает Вран. — И просто в то, что ты со мной говорила. Это было главным подарком того дня — и я очень польщён, что ты продолжаешь радовать меня этим даром и дальше. Но, к сожалению, мнение Солна о моих… проступках мы так и не узнали.
Теперь Вран смотрит на неё многозначительно.
Теперь взгляд Врана говорит ей: что ж, мы провели ещё одну прекрасную беседу, я вновь получил от неё искреннее удовольствие — а теперь давай не будем убегать от того, что мне суждено, Бая с Белых болот. Гневом ли твоих предков, недовольством ли твоего племени — но суждено.
Но, по крайней мере, Вран хотя бы слушает её — а не витает в своих мрачных предсказаниях самому себе.
— Мои бывшие соплеменники, о которых ты говорил, Вран с Белых болот, сами последовали за тобой, — говорит Бая. — Они сами сделали свой выбор — и я не вижу причин винить тебя за это, особенно если ты пытался их отговорить. Наши обычаи бывают порой слишком суровы к выборам тех, кто живёт в наших племенах, но они всегда оставляют самый важный выбор — уйти и делать то, что хочешь. Если так хотела Зима, если так хотели Горан и Зоран, Нерев и Самбор, значит, они чувствовали, что им это нужно — и мне жаль их, Вран, жаль, что они присоединились к тебе в своём последнем походе, но я бы не стала их останавливать — у каждого из нас есть право решать, когда уходить. Из племени — или в вечный лес.
— Но за мной ты такого права не признаёшь, — замечает Вран.
— Да, не признаю, — просто отвечает Бая. — Потому что я не просто так подарила тебе эту серьгу двенадцать лет назад — потому что я не просто так, как ты сказал, дарю тебе все эти слова снова и снова. Я не вольна вершить судьбы тех, кто отказался от моего покровительства много лет назад — но я вольна взять тебя за твой упрямый подбородок, посмотреть в твои упрямые глаза и сказать тебе: нет. Только тебе. Ты же не станешь спорить со мной, что глава племени и её бывшие соплеменники и волчица, связавшая свои души с тем, с кем она пожелала всем сердцем — это несколько разные вещи, Вран с Белых болот?
— Почему ты всё время называешь меня Враном с Белых болот, красавица? — усмехается Вран. — Я нахожусь на Белых болотах — но я совсем не с них. Кажется, совсем недавно я был для тебя Вороном из Сухолесья. Что изменилось?
— Ты никогда не был для меня Вороном из Сухолесья, — хмыкает Бая. — Просто, назови я тебя твоим настоящим именем раньше, вряд ли бы ты это понял. Хотя, кажется, ты не понимаешь этого и сейчас.
— Ну почему же, — негромко отвечает Вран. — Понимаю.
— Надеюсь, — говорит Бая.
Они замолкают — Вран смотрит на неё, а Бая — на него.
Бая не знает, удалось ли ей наконец достучаться до него — или он просто в очередной раз любезно притворился, что полностью с ней согласен, хотя на самом деле голоса в его голове, зародившиеся вместе и с его рождением тоже, эти проклятые голоса, росшие и крепшие вместе с ним, требующие от него стать волком, затем — стоящим чего-то волком, затем — волком во главе других волков, продолжают шептать у него в голове, находя новые доказательства того, что Вран совсем не справился с главным делом своей жизни — тем же самым доказательством. Бая не умеет читать мысли — и, честно говоря, даже если бы волки обладали такой способностью, она уверена, что Вран смог бы обвести вокруг пальца и эту силу. Это же Вран — это же то, чем Вран живёт и, возможно, будет жить. Несмотря на все её слова.
Но это не значит, что Бая перестанет произносить эти слова. Раз за разом. Столько, сколько потребуется. Столько, сколько потребуется, чтобы хотя бы иногда, хотя бы изредка лёд в неприступной усмешке глаз Врана трескался — и Бая хотя бы на несколько мгновений видела в нём то, что увидела совсем недавно.
— Хорошо, — говорит наконец Вран. — Допустим, мы мужественно приняли выборы тех, кто когда-то сделал выбор покинуть Белые болота. Допустим, мы скорбим по Зиме, Нереву, Самбору, Горану и Зорану, но с лёгким сердцем отпускаем их в вечный лес, веря, что и он примет их выбор — а он, возможно, и принял, иначе Солн бы непременно сообщил мне о пятерых моих незадачливых друзьях, застрявших по моей вине у входа в вечный лес под нечленораздельное, но весьма осуждающее клокотание их предков. Допустим, мы верим, что у них сейчас всё хорошо. Но у нас есть кое-кто, кому сейчас определённо не очень хорошо — Травный, чья душа застряла у меня в груди. Я бы с радостью избавился от неё, красавица — но, похоже, Травный и сам не знает, как её у меня забрать. Что мы будем делать с этим?
— С этим? — задумчиво спрашивает Бая. — Ну, я думаю, мы позволим Травному самому решать, что нам с этим делать. В вечном лесу. Куда предки так стараются тебя затащить. Ты никогда не думал, красавец, что они просто не могут вернуть душу Травного, пока ты здесь?
— О, — говорит Вран.
«О», — говорит его лицо.
Но это снова дурное, погружающее Врана совсем не туда, куда стоит, «о».
— Но это не значит, что я отпущу тебя туда прямо сейчас, — быстро добавляет Бая.
— Ну конечно, — хмыкает Вран. — И ты не сделаешь этого, потому что?..
Потому что я не отпущу тебя от себя больше ни на шаг, думает Бая. Какой тебе вечный лес без меня? Ты не смог не превратить свою жизнь в бессмысленное и беспощадное издевательство над собой и в этом. Нет, Вран с Белых болот, Бая уже отпустила тебя однажды — и Бая уже увидела, что из этого может выйти.
Но вслух Бая говорит:
— Потому что Травный — мудак.
Вран моргает.
— Прости, что ты…
— Потому что Травный — мудак, — невозмутимо повторяет Бая. — Я не умаляю его прежних заслуг, не забываю о той помощи, которую он оказал своему племени при жизни и продолжал оказывать всем племенам этого леса из леса вечного, но для меня Травный не сделал ничего хорошего. Он мог явиться во сне мне, а не моей матери, мог рассказать мне, чего хочет и за что он вместе с Хозяином мучает тебя всё это время — но вместо этого он предпочёл пугать твоим именем русалок и болибошек и требовать расплаты от того, кто, как он уже мог понять за столько лет, совсем не был готов ни за что платить. Мой дядя не просто так остался рядом с тобой, Вран — думаю, что если бы мой дядя был согласен с тем, что тебя стоит лишить жизни сразу же и отправить на суд предков сейчас или двенадцать лет назад, он бы не стал им мешать. Но мой дядя всё-таки прожил на миг своей смерти дольше, чем я сейчас — и мой дядя наверняка понимал, что это не лучший выход. Я возьму тебя за руку, Вран с Белых болот, когда придёт наш час, и проведу в вечный лес — как и обещала. Я возьму тебя за руку и подведу к Травному, возьму за руку и не отпущу её, пока мы не вернём Травному его душу там, где мы будем способны на это — но ни один Травный, ни один предок, ни один Хозяин не сможет приказать мне отпустить тебя туда одного сейчас. Предки подождут — я ещё не готова лишать своё племя главы и оставлять брата здесь одного. И я уж точно не готова заставлять тебя ждать себя у вечного леса в обществе тех, кому ты не очень-то нравишься. Тебе не особенно рады и здесь, Вран, несмотря на то, что ты здесь по моей воле — с чего ты взял, что тебе будет легче среди моих предков? Давай начнём с малого.
