— Вот ведь бесстыжая! — процедила сквозь зубы «барынька», разглядывая совершенно новым, подозрительным, ревнивым взглядом Авдотью.

Слуги не заметили свою барыньку и направились в сторону реки, где на берегу стояли деревянные срубы бань.

Любогнева, плохо соображая, что делает, тронулась вслед за ними. Стремясь услышать, о чем же они говорят, сначала прибавила шагу, потом, спохватившись, что они могут её заметить, задержалась, спрятавшись за терем. Выглядывая, наблюдала, как парень и девушка спустились по лугу к реке, взяли в бане вёдра и стали носить воду.

Отчего-то раньше Любогнева не замечала, что её служанка симпатичная и очень весёлая девушка. Никогда доселе её, Любогневу, этот факт не задевал и не раздражало так, как сегодня. Сейчас же она смотрела на Авдотью и понимала, что больше всего на свете она хочет её придушить. Вот просто так! Безо всякой на то причины и вины!

Как же хотелось сейчас Любогневе пойти туда, к этим весело хохочущим, беззаботным слугам и дать им плетей! Но отчего-то она не могла этого сделать. Не могла двинуться с места.

Вытянув шею, осторожно выглядывая из-за угла дома, она болезненно следила за тем, как её служанка озорно взвизгивает, когда Деян, хохоча, плещет на неё водой из реки, как убегая с полным ведром, она прячется от него в срубе бани.

Сердце гулко бухало в груди Любогневы, колени подгибались, во рту пересохло, перед глазами темнело от ненависти. Она прижалась спиной к углу терема, стараясь унять дрожь в ослабевших коленях. Ей вспомнились несмелые руки Деяна, задирающие кверху подол её сарафана, его шершавые, горячие пальцы, обветренные, сухие губы.

Развернувшись, Любогнева побежала вниз по лугу к срубам бань.

Слуги вышли из распахнутой двери бани ей навстречу, весёлые и раскрасневшиеся от физической работы. «Не успели!» — радостно забилось в голове Любогневы. — «Не успели!».

— Ой, барынька! — удивлённо распахнув глазищи, еще шире улыбнулась Авдотья, покачивая пустым ведром.

Весело скалясь и блестя белыми крепкими зубами, Деян показался в дверном проёме вслед за Авдотьей. Улыбка медленно сползла с его лица, наткнувшись на барыню.

Любогнева ревниво прищурилась, скрестив на груди руки. С перекошенным на бок ртом взглянула на Деяна. Парень, набычившись, опустил голову. Отвёл глаза в сторону, пряча от барыни взгляд.

Шестым чувством почуяла Любогнева, что эти двое скрывают от неё что-то очень ценное, что-то, где она лишняя и куда её, Любогневу, не пустят, даже если она этих лешевых слуг сейчас высечет. Это напрягало, пугало и оскорбляло её одновременно каким-то неведомым образом. Она была бессильна перед этим их молчаливым заговором.

— Где это вы шляетесь?! — чужим треснувшим голосом каркнула Любогнева.

— Так воду в бани таскаем! — беззаботно пропела Авдотья. — Мы работу попросили, нам ведь есть что-то нужно.

— Это ты меня так укоряешь? — задохнулась Любогнева, сверля служанку ненавидящим взглядом.

— Да нет, барынька, что вы?! И в мыслях не было! — смешливо взмахнула рукой Авдотья. — Кто я, что б Вас, да укорять?

— Вот и мне занятно: кто ты, чтобы меня укорять?! — уже в гневе закричала Любогнева.

— Барыня, мы здеся жить будем, али нам домой ехать? — взглянув на Любогневу прямо и твёрдо, почти агрессивно, с вызовом, спросил Деян. — На довольствие нас никто не ставил.

Холодный требовательный тон мужчины охладил барыню и вернул в реальность.

— Завтра договорюсь. Здесь живите, — процедила Любогнева, спазм в горле не отпускал.

Отчего-то силы покинули её, словно это она натаскала в баню полные бочки воды, а не её слуги. Развернувшись, «барынька» побрела в гору, едва переставляя непослушные ноги и спотыкаясь каблуками башмаков о луговые кочки. В груди жгло, словно она съела жгучего перца. Губы разъезжались в бесформенную маску, и Любогнева, добравшись до первого терема, скрылась за поворотом и, уткнувшись локтем в бревенчатую стену, спрятала в локоть лицо и глухо утробно завыла.

Любогнева очнулась от своих воспоминаний, когда хрустнул в её руках крепкой льняной тканью разорванный платок. Грудь её тяжело вздымалась от нахлынувших переживаний. Щёки горели пунцовым румянцем. А вот она сейчас пойдёт, да и спросит Деяна, люба ли ему Авдотька, али она, Любогнева? И посмеет ли он ей сказать, что не люба она ему?

Тихонько приоткрыв дверь, выскользнула она в сени и, пройдя на носочках мимо княжеской двери, выбралась из терема незамеченной. Обогнув терем, отправилась в сторону конюшен.

Отворив дверь, вошла в одно из пахнущих сеном и лошадьми, деревянных сооружений. Глаза, уже привыкшие к темноте, различили в льющемся из нешироких стенных прорезей, лунном свете вереницу дремлющих в стойлах коней и ворох сена в углу.

— Деян! — позвала Любогнева негромко, неуверенно проходя вперед.

В куче сена что-то зашуршало, и мужской голос спросил, обернувшуюся на шорох, Любогневу:

— Чего изволите, барыня? — стряхивая с себя сенную труху, Деян предстал перед своей хозяйкой. Неподвязанная поясом рубаха белела в неровном свете луны.

Любогнева криво усмехнулась и сделала игривый медленный шаг навстречу обладателю знакомого голоса. Она много чего желала. Еще недавно желала высечь его прилюдно.

— А скажи-ка мне, Деян, — начала она, теребя тонкими пальцами ленту в своей косе. — Ты когда сюда со мной просился, ты об ком думал, обо мне, али о служанке моей, а?

Деян глубоко вздохнул и выдохнул, наклонив вперед голову и теребя макушку, словно продолжая вытряхивать сенную труху.

— Отвечай, коли спрашиваю! — повысила голос Любогнева, не дождавшись ответа. Подошла вплотную к парню. — Ты когда под подол ко мне лез, думал, я тебя делить с кем-то стану, что ли? — сверкая глазами, зашипела Деяну в лицо.

Парень смотрел на неё, понуро опустив подбородок.

— Ну, чем я тебе не угодил-то, барыня? — спросил недоумённо. — Ты ж сама тогда хотела, чтоб я приласкал тебя. Прижималась ко мне каждый раз, как с коня снимал, за шею обнимала, трогала меня везде. Вроде, всем угодил, — пожал плечами парень. — Приласкал, как сумел. И не раз уж. Чего еще-то?

— Сама, значит?! — задохнулась от негодования Любогнева и раньше, чем успела осознать, что делает, наотмашь залепила Деяну пощечину.

— Да за что, барыня?! — зашипел парень. — То ластитесь ко мне, то дерётесь! Что не так-то?

— Сама. Сама, — как заведённая, повторяла Любогнева, выхаживая перед парнем по кругу на небольшом пятачке. Память безжалостно прокручивала в её голове все однозначные её приставания к парню и то, как она, чуть ли не силой, в конце концов, его на себя уложила. — А чего ж ты не прогнал меня, коли я не люба тебе?! — возмущенно выдохнула.

— Так кто ж барыне отказывает-то? — снова пожал плечом Деян. Любогнева остановилась, пораженная какой-то мыслью. Снова нехорошо усмехнулась:

— И то верно! — подошла к Деяну вплотную и закинула руки ему на шею, всматриваясь в смазливую мордаху. — Кто ж мне откажет-то? — впилась в его губы жадным поцелуем.

Огневед спешился с Олеговой помощью. В свете костра осмотрел медведя-Ивана. Достал из сумки берестяную фляжку и влил содержимое медведю в пасть.

— Противоядие, — объяснил, наблюдающим за его действиями, Олегу и Ратмиру. — Клинок мог быть отравлен.

Через пару минут достал другую фляжку и снова, приподняв медвежью морду, влил в пасть целебную настойку.

— В ранозаживляющий отвар добавил снотворное, — снова пояснил Огневед.

Вскоре медведь задышал глубоко и ровно, размеренно, переходя в состояние крепкого сна.

Ратмир подвел телегу ближе, и мужчины погрузили на неё тяжеленную тушу спящего медведя.

— Это хорошо, что он обернулся, — промолвил Огневед, усаживаясь на телегу рядом с телом медведя и беря вожжи. Олег, залив костёр остатками воды из фляги, кивнул:

— Для человека рана была бы смертельной, а так, глядишь, да выкарабкается.

На княжеский двор они въехали уже ночью, проехав не к главным воротам, а мимо казарм по объездной дороге, прямиком к терему Огневеда со стороны леса. Отворив дверь в подвал, внесли медведя и уложили на соломенный тюфяк.