— Ступай за мной, Любогнева, — старец направился в примыкающую к горнице комнатку. — Эта рана — не рана. Сейчас помажем, дунем, и всё пройдёт.

Любогнева, сцепив зубы, поминутно напоминая себе, зачем она здесь, последовала за ним.

Небольшое помещение было сплошь заставлено этажерками и полками с зельями в стеклянных и керамических сосудах различной величины и цвета и благоухало так, что вздохнуть здесь было нечем.

Огневед снял с полки низкую пузатую банку тёмного стекла, пальцем зачерпнул из неё немного мази и нанёс на ранку, нянчащей руку, Любогневы. Подул, как маленькой и произнёс добрым голосом:

— Ну, вот уже и не болит, — посмотрел на девушку лукаво. У Любогневы опущенные книзу углы губ ушли еще ниже. Подбородок поджался. — Кто твои родители, Любогнева? — спросил старик.

— Отец — в купеческой гильдии состоит уж десятый год, — по привычке задрав нос так, что сумела посмотреть на возвышавшегося над ней волхва сверху вниз, произнесла Любогнева. У Огневеда вокруг глаз побежали морщинки. — А мать свою я не помню.

Огневед задумался на мгновение, затем промолвил:

— А нет ли у твоего отца каких-то особенностей? Может быть, он взглядом лучины зажигает, али ветер нагнать умеет?

Любогнева вытаращилась на старика: «Что за чушь он несёт? Разве станет батюшка такими глупостями заниматься? Слыханое ли дело, глазами лучины зажигать?!».

— Вижу, что нет, — сам себе ответил Огневед на интересующий его вопрос.

— В разъездах он всё время, не до глупостей ему, — строго ответила Любогнева со всем достоинством, на какое была способна.

— А о матери тебе что-нибудь рассказывали? — снова полез с вопросами приставучий старик.

— Да вам-то что за дело такое? — вспылила рассерженная Любогнева. — Лучше б накормили нормально! Голодная весь день тут у вас спину гну!

— Сходи в стряпную, девонька, поешь, — провожая помощницу, Огневед пошёл через горницу. — Может и мне, старику, чего принесёшь?

Любогнева, донельзя возмущенная словами старца, резко развернулась и, уже напрочь забыв про зажившую ранку, широким шагом пошагала в сторону входной двери.

— Чай, не прислуга! Может, еще скажешь горшки за тобой выносить? — донеслось от двери вполголоса. — Сам сходишь, не развалишься, старый пень! — почти неразборчивое бухтение послышалось уже из сеней. — Чёрта с два я сюда еще вернусь! Держи карман шире! Поищи дураков!

Пыхтя от негодования, как холодный самовар, Любогнева вывалилась на крыльцо. На перилах, свесив хвост, примостился большой рыжий кот. Наглыми зелёными глазищами он уставился на Любогневу, отчего у неё по коже моментально прошёл озноб. Ей показалось, что кот что-то увидел в её глазах и понял о ней гораздо больше, чем мог бы рассказать.

— А ну, брысь отседова! Ишь, зенки выпучил! Я тебе! — гаркнула на кота Любогнева и подкрепила свою угрозу, топнув в сердцах каблуком по деревянному крыльцу. Напуганный кот, выпучив глазищи, вздыбился дугой, но насиженного места не покинул.

Любогнева, выпустив пар и почувствовав себя значительно лучше, спустилась с крыльца и павой поплыла в сторону стряпной избы.

Откушав ботвиньи и тушеного кролика с гороховой кашей, вспомнила, что где-то ведь здесь должны быть её слуги. Сидят, поди, голодные, холодные, хозяйку свою ожидаючи. Неплохо было бы и о них позаботиться. А всё тётка со своими дурацкими правилами! Как бы от них отделаться-то?

Любогнева поднялась в тётушкину горенку, никого там не застала, и пошла открывать в сенях двери все подряд. На третьей двери ей открылась картина настолько умиротворяющая и благостная, что Любогнева снова задохнулась от возмущения и ненависти: её родная тётка учила Настю вязать! Маленький княжич спал.

«Вот это работа, так работа!», — завистливо обвела глазами горницу Любогнева. — «Сами, значит, сидьмя весь день сидят — ничего не делают, а меня старому… пню в рабство сдали! Вона как! А еще тётка родная, называется!», — зыркнула на пожилую женщину, обиженно поджав губы. — «Так бы и я посидела у постели спящего-то княжича. Пусть бы Настька сама гнилые онучи резала да пылюку глотала!».

— Ну, что, девоньки, бегите ужнать! — щуря в подступающих сумерках глаза, оторвалась от вязания Лукерья.

— Я уже поела, — через губу выдала Любогнева. — Пойду на лавку выйду, воздухом подышу, — поднялась и, шурша шелковыми юбками, направилась в сени.

— Тётя Луша, Вам принести что-нибудь поесть или Вы сами пойдёте? — спросила Настя пожилую женщину.

— А принеси, Настенька, коли не трудно тебе, — отозвалась Лукерья, зажигая лучину.

Настя поела и, выходя из стряпной избы, на крыльце едва не запнулась о большого рыжего кота, подкатившегося ей под ноги. От неожиданности тарелка с ужином для Лукерьи едва не выскользнула из её рук. Старец, поднимавшийся Насте навстречу, подхватил тарелку, не дав ей свалиться на крыльцо. Настя, взмахнув свободными руками, на ногах всё же удержалась. Рыжий разбойник, как ни в чем не бывало, расхаживая туда и обратно, стал тереться об Настины ноги и подол сарафана.

— Котик! — Настя наклонилась и почесала лобастую рыжую голову за ушами. Разогнулась и, улыбнувшись седому старику, с интересом наблюдавшему за ней, приняла от него посудину. — Благодарю Вас за помощь, а то осталась бы тётя Луша без ужина! Можно, я угощу его кусочком мяса? — переведя взгляд на котика, поинтересовалась у старца.

— Не порть животину, девица! — твёрдо заявил старик, поднимая вверх седые кустистые брови. — Нельзя кота готовой людской пищей кормить! Кот должен промыслом жить, потому хищник! А Шишок — и подавно, ибо не просто кот, а крысобор!

Настя, внимая важному тону собеседника, прониклась и пообещала никогда больше не пытаться Шишка подкармливать.

— А ты, значит, новая помощница Лукерьи будешь? — хитро прищурившись, поинтересовался старец. Теперь они поменялись местами. Уже он стоял на верхних ступенях крыльца, а Настя внизу, собираясь бежать обратно в терем. Девушка кивнула:

— Меня Настей зовут, — и снова открыто улыбнулась.

— Огневед, — представился старик. — И как тебе? Не скучно занятие, за спящим дитятей приглядывать?

— Да, я еще и понять не успела толком. Будет скучно, найдем, чем себя занять, — еще раз улыбнулась и, попрощавшись, пошла поскорее к Лукерье, пока еда не остыла.

— Тётя Луша, а как давно Вы мальчика купали? — Настя погладила ребёнка по русым кудрям.

— Так другой уж месяц, еще когда сам бегал, — доедая кроличье рагу, поведала Лукерья.

— Понятно, — вздохнула Настя. — Может быть, выкупаем его? С травками какими-нибудь, с чередой?

— Я уж думала в баню его отнести, да помыть, но уж больно несподручно, одной-то, — объяснила нянька. — Да и далековато в баню-то. Тяжело ташшить.

— Мы можем прямо здесь его выкупать. Есть корыто какое-нибудь?

— Корыто-то есть, в мыльне. От самых ворот по левую руку первые хоромы, там в подклети.

Настя понимающе кивнула:

— Я сейчас схожу и принесу.

Через пять минут небольшое деревянное корыто и ковшик стояли посреди комнаты. Еще через несколько минут Настя принесла из мыльни ведро горячей воды.

— А череды у Вас нет?

— Вот череды-то у меня нет, — вздохнула Лукерья. Тут же встрепенулась. — У Огневеда есть, волхва нашего!

— Отлично!

— Ступай во-он в тот терем, — указала Лукерья в окошко. — Спроси у него.

Настя поднялась на высокое крыльцо и, миновав сени, вошла в просторную горницу. Старец сидел на лавке у большого дубового стола и в свете лучины разбирал травы, раскладывая их по нескольким берестяным туескам.

— Вечер добрый! — поклонилась Настя. Старец поднял голову. — Огневед, мы с Лукерьей хотим княжича выкупать, пришла попросить у вас череды.

— Сама отвар сделаешь, али приготовить? — старец поднялся и направился в другое помещение.

— Могу сама, нужно только понять, где и в чем я могу это сделать?

— Дам я тебе отвар нескольких полезных трав, — Огневед вынес из комнаты запечатанную сургучом колбу и протянул Насте. — Он запечатан магически, открывай и лей в воду.