Адзьва уходила от Усы вдоль меридиана на север, и с ней Журавский связывал главные свои надежды. Перерыв за зиму горы архивных бумаг, он нашел в «Софийском временнике» первое упоминание об Усе: «...тот вогулич Фролка Атыкаев принес в Москву с Усы самородок серебра». В прошлом году слышал он много легенд об этом могучем притоке Печоры, уточнил, что название реки родилось от слова «Усс‑ва» — «вода лешего». Самоеды рассказывали, что бог Номо назвал Ва-Усса одного из своих сыновей, взламывающего по весне толстый лед. Когти этого подземного богатыря (беломниты) лежат на берегах реки и поныне.

Адзьва же впервые упоминается на страницах «Актов исторических» под 1772 годом. Путешественники прошлого отмечали, что в десяти верстах выше впадения Адзьвы на Усе стоит гора Адак — «рыбное место». Но ни о каком хребте, разрезаемом рекой Адзьвой, упоминаний не было. Никифор же, шедший теперь с ними, как и в прошлом году, уверял, что Адзьва течет сквозь горы. Это же подтвердил кочевник Иов Валей, встретившийся экспедиции недалеко от устья Адзьвы. На просьбу Журавского провести его вершиной предполагаемого хребта, кочевник охотно повернул упряжку оленей обратно, заявив, что хозяйка, ждущая его в селе Болбане, «маленько не помрет».

Андрей решил продолжить дальнейшие исследования двумя отрядами.

— Мыс Иовом пойдем по вершине предполагаемого хребта, а Никифор с вами — по реке, — сказал Журавский. — Встретимся там, где Адзьва прорезает горы. Старшим в отряде назначаю Руднева.

Аборигены не обманули: от горы Адак уходил на север заметный хребет, двигаясь по вершине которого Андрей с Иовом на пятые сутки подошли к скальным обрывам, где далеко внизу клокотала и пенилась Адзьва.

— Молодец, Иов, — похвалил Андрей проводника. — Как будет рад академик Чернышев, как будут веселиться завтра мои товарищи!

— Семи раз мал-мал солнышко на Тальбей сидит — твои ненец сюда ходи, — спокойно проговорил Иов, оборудуя место для постоянного кострища.

— Нет, дорогой Иов, завтра они должны быть здесь, — не согласился Андрей.

— Язык наш хорошо знаешь, Адзьва сопсем не знаешь, — возразил проводник.

...Шли дни, а отряда Руднева все не было. Андрей сутками лазил по скальным обнажениям и собирал, собирал образцы для академика Чернышева. В Шом-Щелье среди отложений артинского яруса, песчаники которого были намыты волнами древнего моря, Журавский обнаружил пласты лигнита — бурого угля с явными отпечатками древесной структуры... Догадки подтверждались, и Андрей без устали пополнял коллекцию.

Множилась, тяжелела геологическая коллекция, а отряда все не было — это тревожило Журавского.

Вконец измученный отряд пришел на исходе восьмых суток.

— Вода малый, — обессиленно говорил Никифор, — порог счет терял.

На студентов страшно было смотреть: лица, в кровь изъеденные комарами, почернели и вздулись; глаза слезились и почти ничего не видели.

— Отдых, — скомандовал Журавский. — Всем прибывшим отдых, а мы с Иовом будем готовить королевский ужин. Иов, — попросил он, — сможешь за час поймать десять уток?

— Зачем час, когда утка линный — полчаса хватай. — Свистнув собаку, Иов побежал к озерам.

Андрей знал, что Иов управится быстро, ибо уток и гусей в тундре было множество, а летать, меняя перья, они не могли. Отправив товарищей спать, он разложил большой костер и стал готовить начинку: мыл ягоды прошлогодней брусники и клюквы, мелко рубил перья дикого лука.

С вернувшимся и чуть отдохнувшим от быстрого бега Иовом они выпотрошили уток, набили начинкой брюшные полости и зашили их. Иов, обученный Андреем такой кулинарии, принес глины и, обмазывая перья уток ровным, плотным слоем, складывал их в нагоревшие угли костра. Через два часа утки были готовы, и Андрей принялся будить товарищей.

Когда освеженные родниковой водой участники экспедиции уселись вокруг импровизированного стола, Андрей поднял кружку, на дне которой коричнево поблескивал коньяк:

— С победой вас, дорогие мои друзья! С трудной, до кровавых мозолей и слез, но с по-бе-дой! Мы пришли к хребту, которого нет еще на картах[11]. Мы пришли к природной лаборатории, которая откроет ученым геологические загадки Большой Земли. Через два дня отдыха я вам покажу десятки свидетельств исчезнувшей тропической растительности и теплого силурийского моря, которые образовали здесь каменный уголь.

...Оставшийся маршрут они продолжили так же: основной отряд поднимался по Адзьве, Журавский с Иовом ехали на оленях вдоль хребта.

30 июля экспедиция достигла Вашуткиных озер, которых оказалось не три, как указывала выданная им Чернышевым карта, а одиннадцать. С горы Хадя видна была на горизонте полоска Ледовитого океана.

Вечером у костра Журавский говорил:

— Теперь, друзья мои, мы будем удивлять оппонентов не только сказаниями и легендами: у нас есть карта Печорского края с частью неведомого науке хребта. У нас сорок пудов подтверждений, что это не пустопорожние земли; у нас гербарий с двумястами цветковыми растениями; у нас коллекция с шестью с половиной тысячами насекомых и сорока тремя видами птиц — обитателей тундры. Что вы на это скажете, господа маловеры?

План экспедиционных исследований был выполнен полностью, предстоял обратный путь.

В устье Адзьвы они остановились и закопали против красивой щельи столб с надписью: «Никифорова Щелья».

— Пусть знают все: абориген Никифор привел нас к этим богатствам.

Тому, что привезли студенты из Большеземельской тундры в Петербург, больше всех радовался академик Чернышев, и его легко было понять: сделанное им геологическое открытие Балтийского щита с подмосковным угольным бассейном получало дальнейшее подтверждение на платформе Большой Земли. Бегло осмотрев схему карты и образцы пород с Адзьвы, Чернышев предложил всем немедля заняться разбором коллекции и вычерчиванием карты набело.

— Не пуста ваша поклажа, не пуста! Молодцы! — похвалил радостных членов экспедиции Чернышев. — Разложим сорок пудов ваших камушков на карте и грохнем статью об открытии студентов! Ясно‑с? Статью напишет Журавский.

— Федосий Николаевич, — взмолился Андрей, — картой и разбором образцов пород займутся Руднев со Шпарбергом. Нам с Григорьевым надо привести в порядок гербарии и коллекции жуков — там просматривается не менее интересное, потому со статьей о геологии Адзьвы следует повременить.

— Посмотрите на него: совершил открытие и хочет спрятаться в цветочки. Житницей Севера Печорскому краю не быть, а вот жемчужиной горных богатств он станет. Вот так‑с! Скажите-ка мне: кому, кроме вас, удалось в нашем веке открыть хребет под носом Москвы и Питера? Молчите? То-то!

— К хребту пришли все мы вместе, Федосий Николаевич, — возразил Журавский, кивнув на товарищей.

Разговор велся в тесном кабинете Чернышева, у стола, на котором лежали черновая карта Печорского края, минералы с Адзьвы и окаменевшие раковины из теплого силурийского моря. Чернышев как-то по-новому оглядел смущенного похвалой, но твердого в своем решении Андрея, о чем-то задумался и тихо сказал:

— Верно... к хребту в этом году пришли вы все вместе. Однако ж ваш путь, юноша, начался к нему не в этом году. Они шли за вами... Им вы, Андрей Владимирович, открыли их собственные души, навсегда породнив с Севером. Нам же, геологам, — природную лабораторию, пользоваться которой будет не одно поколение. Подумайте, подумайте об этом на досуге все... — Чернышев снял круглые большие очки и теперь уже оглядел всех: Журавского, Шпарберга, Григорьева, Руднева, оглядел внимательно, как бы оценивая каждого в отдельности... — За работу, друзья мои, за работу! — стряхнул с себя задумчивость профессор. — Поймите меня: скоро геологический съезд, на карте же Большеземельской тундры пустота. Позор! Я попрошу Книповича помочь вам с зоологией, с окаменелостями, но главное — вот это! — показал Чернышев на карту и образцы пород. — И скажу загодя: это только начало открытия!