— Камилла, родная, а есть что-то, что заставляет Себастьяну нервничать или потерять самообладание?

— Да папа, есть. Он бесится, когда ему кажется, что что-то связанное со мной может пойти не так. Или… или когда я, например, общаюсь с кем либо. То же самое было тогда с Люка, просто он такой трусливый, он бы не смог доводить Себастьяна до драки. Ты бы видел лицо Себастьяна, в такие моменты боль, злость, призрение и ярость вмешиваются в его взгляде. В эти минуты он страшен. Я его иногда боюсь, но мне это нравится. Но я хочу, чтобы ты знал, папа, Николас действительно спровоцировал его и в сегодняшнем инциденте характер Себастьяна не при чем. Любой поступил бы точно так же. — После моих откровенных слов, папа задумался и остальную часть дороги, мы ехали в тишине.

Человеческий разум ищет жалкие оправдания тому, что чувствует сердце.

Было 19:00 часов вечера. Семья собралась в столовой. Это была одна из самых больших комнат в доме, с белыми стенами и с классической мебелью цвета молока. Над большим стеклянным столом весела массивная, хрустальная люстра, которая сверкала как огромный бриллиант. Занавесы тоже были молочного цвета, а около двери стояли белые полки вина, создавая узки коридор в этой большой комнате.

"Ужин подан!!!" закричала прислуга. Члены семьи подошли к столу. Спустя 15 минут сквозь оглушающую тишину раздался голос Ричарда:

— Камилла, милая, где Себастьян, почему он не ужинает? — Камилла не успела придумать ответа, как раздался второй голос:

— Ох, простите за опоздание, я здесь. Как это не ужинаю? Ужинаю еще как, я голоден как монстр.

— Да ты и есть монстр, — с нежной улыбкой сказал Ричард.

В тот миг взгляды Дакоты и Камиллы поразились, в первые в их доме ситуация стала наколенной.

— Ричард, любой на моем месте поступил бы так же.

— Себастьян, — наорал Ричард, — я тебя не узнаю! Где тот образованный юноша поведение и этикет, которого поражали всех.

— Вот он Я, я не изменился, просто он меня довел. Я не позволю, чтобы Милу обижали, даже если это будет сам господь Бог.

— Кто ни будь, объяснит о чем идет речь? — раздраженно сказала Дакота.

— Конечно милая, Себастьян избил учителя истории, он в реанимации, — вытирая рот, спокойно сказал Ричард.

— Себастьян, это правда? — Дакота была в ужасе.

— Чистейшая. Я надеюсь, что он там и сдохнет. — Улыбнулся брюнет и взял порцию закуски.

— О Боже Себастьян, но зачем? — удивленно и разочарованно спросила Дакота. Она не знала сына таким жестоким.

— Этот ублюдок, положил глаз на Милу. — Брюнет от злости сжал столовый нож так, что он оставил след на его руке.

— Это Правда Камилла?

— Да мама, он защищал меня.

— Ладно, все, ужин остынет, — сказал Ричард спокойным и мирным голосом, будто не хотел конфликта в своем доме.

От лица Себастьяна

После ужина Я стал медленно идти по коридору, в кабинет, у меня был разговор с Ричардом. Я взвешивал все, но на душе было не спокойно. Я винил себя, но пока не понимал за что именно. Мое душевное страдание прервал ее голос. Мое сердце екнуло.

— Себастьян куда ты? Нужно поменять повязку на твоем плече, я не засну, пока не поменяю ее, — как вы уже поняли, это была Мила. Я застыл, не хотел обернуться, но ели нашел в себе силы смотреть на нее, ибо законы приличия не позволяли беседовать стоя спиной.

— Да? Правда? Что ж я… — Голливуд выдал бы мне Оскара, за улыбку, потому что я еле себя контролировал. Я призирал себя, чувствовал виноватым ублюдком, не меньше чем тот учитель. За что? Сам не в силах себе признать.

— Себастьян, что с тобой?

— А что со мной, Солнышко?

— Не притворяйся. Ты странно себя ведешь. Ты обычно более открытый и дерзкий. А сейчас ты, как будто, сломлен.

— Тебе нравится моя дерзость, детка? — я ехидно улыбнулся, — Солнышко, если ты хочешь мне помочь с повязкой, я буду ждать тебя у себя, но у меня разговор с твоим, точнее (я прокашлялся) с нашим отцом, — ели выдергивая эти слова с собственных уст, сказал я, — буду через 20 минут.

— Хорошо, я буду ждать. — Я улыбнулся ей и пошел дальше, к Ричарду.

— Тебе холодно? — Ричард сидел у камина и не моргая смотрел на огонь.

— Нет сынок, я зажег камин, потому, что огонь помогает мне собраться с мыслями, — сказал Ричард и протянул мне стакан с виски. Кабинет я любил больше всего. Обустраивал его я: лично. Коричневый интерьер с изумрудными креслами и с черным камином — все так, как я люблю.

— Спасибо. Ричард прошу быть со мной откровенным. Где я облажался? — вопрос не был риторическим, я спрашивал это искренне, я сходил с ума. Я надеялся, что он поможет мне. Поможет себя понять и простить.

— Облажался? А в чем ты облажался? Напротив я благодарен тебе, за правду. Если бы не сегодняшний инцидент, мы бы так и не узнали об опасности, которая грозила многим ученицам. — Его слова закопали меня еще глубже. — Сынок, почему ты в таком состоянии, что тебя гложет? Ты уже не ребенок. У тебя свой бизнес, своя жизнь. Ты учишься в самой элитной академии бизнеса. Что за подростковая депрессия у тебя в твои 27?

— Я надеялся на ругань.

— Хах, ну прости за разочарование.

— Я же просил быть со мной честным.

— А если честно, ты пугаешь меня, — сказал он и сел напротив.

— Себя я тоже пугаю, — ответил я, играя со льдом на дне стакана.

— Сынок, скоро у тебя будет своя семья, любимая и дети, и тогда ты поймешь, что…

— У меня не будит семьи и прости, что я перебил тебя, просто давай ближе к делу. Тебе же явно есть, что мне сказать. Не тяни, пожалуйста, к тому же Мила ждет меня, она хочет обработать мою рану так что …, — я одним вдохом опустошил уже второй стакан. Его слова сделали мне больно, сам не знаю почему.

— Опять спешишь к систре? Я предполагать даже не мог, что у вас будет такая связь. — Ричард ранил меня сильнее любого ножа и хладнокровно ждал, на каком предложении, он уничтожит меня.

— Ричард, я защищал Милу, он не скрывал, что заинтересован ею, ты бы поступил точно так же. Я должен был приветствовать, что он положил на Милу глаз и даже не попытался этого скрыть? А этот ублюдок, даже, младше меня! Ричард, Мила еще ребенок, беззащитный цветок, которого я все время хочу оберегать.

— Себастьян, ты же ревнуешь, не обманывай не меня, не себя! Ты бы избил даже одноклассника Милы, будь он заинтересован ею! Дело не в учителе. Вместо того, что бы ревновать к сестре, обустрой свою личную жизнь! Хватит бегать по стриптизершам и проституткам. — Ричард, сказал это, уже, повышая голос, его терпение тоже заканчивалось. Шах и мат. Ричард уничтожил меня. Я выпил третий виски до дна и не знал, что ответить. Он был прав. Я чертовский ревновал. Я хотел зарезать любого, кто посмотрит на Милу, но не мог. Ричард упустил только одно: я не ревновал как брат, я ревновал как мужчина и нечего не мог с этим поделать. — Можно вопрос, сынок? — уже тихо продолжил он.

— Конечно Ричард. Я слушаю. — Я примерно понимал, что тяжелая артиллерия еще впереди, но этот вопрос стал кинжалом прямо в сердце.

— Почему ты решил, что у тебя не будет семьи?

— Потому что я не женюсь на не любимой. Никогда!

— Так женись на любимой.

— Не могу!

— Почему? Вот Камилла на пример, выйдет за Чарльза. Это уже точно…

— Уже? А что изменилось?

— Видишь ли сынок, у меня, как у отца, есть некие опасения. Пока Мила не влюбилась в кого не будь “не правильного”, ее нужно выдать замуж.

— Она же не любит его. Ты погубишь собственную дочь.

— Полюбит. — Самодовольно заявил Ричард и сделал глоток.

— Спокойной ночи Ричард. — Ели проговорил я и пошел к двери.

— Спокойной ночи, сынок. — в след крикнул он.

Я поднялся в свою комнату. Сердцем спешил к Миле, но молился, чтобы ее там не оказалось. Я открыл дверь и, так как моя кровать была в самом центре комнаты, Милу я увидел моментально. Видимо она села и ждала меня, но в какой-то момент заснула. Рядом был поднос с лекарствами и бинтами. Я тихо закрыл дверь и подошел к ней. Я стоял как вкопанный, не знал, что делать. Будить ее я не стал. Она была в шелковом ночном платье, и я боялся, что она замерзнет. Я накрыл ее краем покрывала и сел на кресло. Одно я понимал очень четко — я любовался ею. А разве это запретно? Она же член моей семьи. Точнее это я стал членом их семьи когда-то. Но она этого не могла помнить, я был старше. Она просто знала, что я приемный, а я детально помнил, тот день. Пока я подался детским воспоминаниям Мила проснулась: