Режиссером был Дмитрий Месхиев. Когда Френсис Форд Коппола как председатель жюри вручал Диме главный приз Московского международного кинофестиваля за уникальный фильм «Свои», он сказал: «Если в стране есть такой режиссер, как Дмитрий Месхиев, я уверен в ее кинематографическом будущем! Вы должны гордиться этим человеком!»
…Первый съемочный день у нас как-то не заладился.
Никак не могли начать. Дима подошел ко мне и сказал:
— Юра, у нас там небольшие проблемы с техникой. Подождешь тридцать минут?
А я ответил:
— Дима я этого фильма ждал тридцать лет, так что тридцать минут уж как-нибудь подожду!
В эту смену, тем не менее, мы сняли довольно много полезного материала. Но Месхиев ходил как туча, явно чем-то недовольный. Подозреваю, что мною. Молчал, молчал, потом развел руками и тихо сказал:
— Нет человека… Живого че-ло-ве-ка пока нет!
На следующий день мы снимали на обочине проселочной дороги, рядом с лесом. И вдруг прямо в кадре мне залетела в глаз какая-то мошка. Я не хотел прерывать дубль и непроизвольно начал часто моргать. И вдруг крик Месхиева:
— Все! Есть Человек! Есть Человек, б…!!! Моргай, моргай, родной!
Этот тик мы «закрепили», и он стал как бы визитной карточкой моего героя, он делал очевидной, осязаемой его незащищенность. Это когда он проявлял себя как человек. Но когда по воле обстоятельств он перевоплощался в других людей и начинал «играть» — тик пропадал. Такой простой актерский прием помог мне понять и решить всю роль!
А все, что мы сняли в первый день, пришлось переснимать. Потому что там я не моргал.
И у нас покатило! Начало получаться! И пошли знаменитые месхиевские «отмечалки», то есть банкеты. Киношных поводов было навалом: «100-й кадр», «200-й кадр» и так до тысячного (!), потом проставлялись художники, потом администрация, потом режиссер, потом оператор, плюс все дни рождения всех членов группы (некоторые, по-моему, придумывались на ходу). И никаких этих убогих фуршетов с канапешками, никаких бомжовых посиделок на ящиках с аппаратурой — нет! Все солидно, обстоятельно. С длинным составлением списка — чего купить на рынке, с выбором напитков, с арендой зала! Во как было!
Во время репетиции какой-то сцены Дима сказал мне:
— Надо иначе здесь играть! Что можешь предложить?
Я начал было рассуждать: «Я думаю…»
Но он резко перебил меня:
— Запомни: артист не должен ДУМАТЬ, артист должен ЧУВСТВОВАТЬ!
Это один из лучших советов в моей жизни!..
Я назвал эту главу «Кино, вино и кимоно». Про кино, по-моему, получилось. С вином тоже все понятно. А вот с кимоно как-то не сложилось. Хотел было чего-нибудь приврать про кимоно ради красного словца, подкорректировать жизнь под хорошую рифму «кино-вино-кимоно», присочинить какой-то эпизодик… да рука не поднялась. Пусть так остается. Хорошее же название: «КИНО, ВИНО И КИМОНО», правда?
Здравствуйте! Меня зовут Модест!
Из письма телезрительницы Осипенко руководству российского телевидения:
«Уважаемые товарищи руководители канала РТР!
По поручению педагогического коллектива средней школы № 18 города N-ска к вам обращается завуч по воспитательной работе Осипенко И. И. На вверенном вам государством канале, существующем на деньги налогоплательщиков, к сожалению, выходит программа „Городок“.
Эта программа сама себя провозглашает как „Русская народная передача“. А делают ее люди с фамилиями Стоянов и Клявер… Эти два так называемых „творца“ зашли уже слишком далеко в своих „Приколах“, „Ужасах“ и „Вернисажах“, в своих издевательствах над тем самым народом, имя которого они присвоили своей программе… Их последнее „изобретение“ — это некто, а точнее будет сказать, нечто по имени Модест. Квинтэссенция, апофеоз физического и морального уродства. Где они увидели, подсмотрели это чудовище? В каком научном, производственном или военном коллективе они нашли своего Модеста? Разве Модесты запускают в космос корабли, лечат и учат людей, выращивают хлеб и танцуют в Большом театре?!
Каждый понедельник после премьеры „Городка“ в нашей школе наступает черный день для учителей. Дети легко переняли и усвоили эту чудовищную манеру говорить, „как Модест“. Когда их вызывают к доске — они закатывают глаза, трясут головой и говорят на нелепом языке, придуманном товарищем Стояновым. Они так „изъясняются“ и друг с другом, и что самое страшное — понимают друг друга. Вирус „модестовщины“ поразил одинаково как старшие, так и младшие классы! Помогите нам, пожалуйста! Уберите Модеста с наших экранов и верните русскую речь в наши классы! „Городок“ выходит в эфир после программы „Вести“, в которой показывают Бориса Николаевича Ельцина, нашего президента. Вы считаете нормальным их сосуществование на одном и том же канале? Мы — нет!»
Наш второй оператор Рома с веселой фамилией Замогильный так прокомментировал это письмо:
— Нормальное сосуществование, вполне логичное. Я их иногда даже путаю…
Модест родился в 1999 году в «Городке № 67» на 15-й минуте программы.
Роды Модеста были тяжелыми… Мы снимали сюжет о профессоре-археологе, которому рабочий экспедиции приносит найденный в земле зуб. И вот этот рабочий у меня никак не придумывался, не получался. У нас в «Городке» был такой внутренний термин — «НАШ человек», с ударением на первом слове. Все странные, непохожие на других, с дурацкими походками… — смешные люди считались НАШИМИ. Так вот этот рабочий был не нашим человеком. Просто ходить и говорить слова в надежде на финальную шутку — я ненавижу. И я измучил всех на площадке и уже был готов отменить съемку. Я перемерил все парики, переклеил все усы и бороды из сумки гримера, перепробовал говорить со всеми акцентами, но ничего не получалось! Илюша предлагает:
— Юрик! А может, он голубой? Попробуй!
— Кто? Рабочий?!
— Ну да! А что, голубыми бывают только артисты балета? Получится неожиданно, небанально…
Я попробовал. Странная история начинала вырисовываться. К профессору приходит рабочий с лопатой и вроде как заигрывает с ним. Чего-то совсем не то и не туда!
Илья говорит:
— Нет, Юрик! Не катит! Это же скетч про то, как работяга хочет получить от профессора денег, а не самого профессора!
Когда у артиста что-то не получается, худший выход из положения — это рассуждать, обсуждать и теоретизировать. Нужно — просто пробовать, репетировать. И все.
И я продолжал чего-то изобретать и вдруг услышал чье-то бурчание:
— Задолбал уже с этой обезьяной!
— Почему с обезьяной? — спросил я.
— Не знаю! — ответил наш оператор-постановщик Митя Медведев. — Но задолбал реально!
…Наверное, слово «обезьяна» и послужило толчком.
И стараниями всей группы постепенно, как фотобумага в растворе, стал «проявляться» смешной «Наш человек». Но имени у него пока не было.
— А как его зовут? Нужно ему имя придумать, — обратился я ко всем, кто был на съемочной площадке. И Саня Сутковецкий, который позже стал нашим следующим оператором-постановщиком, предложил:
— Его зовут — Модест.
— Почему Модест, Саня?
— Потому что такое чмо могут звать только Модестом!
Это имя настолько не подходило и все в нем настолько не соответствовало персонажу, что оно странным, парадоксальным образом прижилось. Приклеилось к нему. Именнона той съемке я придумал грим и костюм Модеста, его походку и манеру говорить.
Лучше всего у Модеста получалось рекламировать что-нибудь. Он был таким же убогим и несчастным, как наша реклама того времени. Вообще, Модест стал нашей «палочкой-выручалочкой» в сложных ситуациях. Не получается сюжет про судью? Не вопрос! «А давайте судьей будет Модест!» — предлагал кто-нибудь, и сюжет оживал и становился смешным. Так же было и с корабельным коком, и с инструктором по выживанию, и со многими другими…
Прошло четыре года с тех пор, как «Городок» прекратил свое существование. Я с семьей улетал куда-то на отдых.
В аэропорту вокруг меня все время крутились два казаха, но никак не решались подойти. Я первым сделал шаг навстречу:
