Найти где-нибудь во дворе или на пустыре площадку размером 2 на 2 метра не так уж трудно. Это — пространство игры. В этом квадрате складываются разные фигуры из маленьких деревянных цилиндров. Нужно отойти на шесть с половиной метров и длинной битой попытаться сбить построенные фигурки — «вилку», «звезду», «ракету»…

Это — правила игры. В нее любили играть писатели Толстой и Горький, певец Шаляпин и император Николай Второй, а еще Ленин, Калинин, Ворошилов, Сталин… Игра не требует специальной амуниции, сложного инвентаря, не имеет ограничений по возрасту, больших денег в ней не заработаешь. Недорогая игра. Называется «городки».

Когда с Ильей Олейниковым мы придумывали наш «Городок», то совсем не думали о подзабытой игре с похожим названием.

Всем зрителям программы «Городок» посвящаю эту книжку. Всем, кто любил нашу пару Олейников— Стоянов, или только Олейникова, или только Стоянова. Всем командирам подводных лодок и кораблей дальнего плавания, которые со словами «Я вас научу „Городок“ любить!» обрекали свои экипажи на многомесячные просмотры программы.

Всем женщинам, которые отвоевывали у мужчин эфирное время и переключали телевизор с футбола на «Городок».

Всем мужчинам, которые предпочитали эту передачу любимому сериалу жены. Всем бабушкам и дедушкам, которые передавали любовь к «Городку», по наследству внукам.

Всем таможенникам, которые закрывали глаза на огромное количество кассет и дисков, пересекающих границу в сторону наших зарубежных соотечественников.

Всем нашим телевизионным начальникам, которые любили «Городок» не по службе, а как все остальные.

И даже видеопиратам, которые своими «левыми» тиражами, не принеся нам ни копейки денег, увеличивали количество наших зрителей, а следовательно, и количество любви к нам.

И тем, кто подворовывал наши сюжеты в других передачах и выдавал их за свои без всяких последствий. Они дарили нам удивительное чувство удовлетворенности и великодушия. И тем новым ребятам, которые шутят в кадре уже совсем по-другому, но в том, что они делают, чувствуется, что они внимательно смотрели когда-то «Городок». И это так клево! Всем тем, кто всегда ждал нашу программу, тем, кто ее оплакал, и тем, кто продолжает ждать… Словом, всем тем, кто считает «Городок» — маленькой юмористической энциклопедией жизни не только большой страны, но и своей личной!

Когда я был маленьким, меня часто оставляли дома одного. Родители подолгу задерживались на работе. Это у нас семейное. Чтобы заснуть, я придумал себе такую игру: забираешься под одеяло и представляешь себя внутри необычного дома. Его фундамент сделан из огромных камней, а стены сложены из толстых бревен. Внутри дом небольшой и потолок невысокий, чтобы было уютно и безопасно. Посреди комнаты — огромный открытый камин. Весь пол устлан шкурами животных. За окном воет вьюга. В очаге потрескивают поленья. В доме тепло, уютно и совсем не страшно одному.

Я сижу за старинным резным столом и при свечах пишу книгу. Книгу про то, о каком доме я мечтаю. И пока я придумываю тот дом, который в книге, я незаметно засыпаю.

Я взрослел, но засыпал только благодаря этой моей детской игре. Вместо деревянного дома появлялся чукотский чум, швейцарское шале, землянка в лесу, пещера на необитаемом острове, пентхаус на небоскребе… Я улетал в объятия Морфея в поездах, самолетах, в гостиницах, в казармах и чужих домах. Неизменным оставалось то, что я пишу книгу…

И вот я написал книгу. И должен признаться: ни разу над нею не заснул. Чего и вам желаю!

И ещё:

несмотря на то что я сам вроде как «человек искусства», люди в этой книжке говорят, как в жизни. Так что читать ее детям на ночь не обязательно!

Однажды я готовился к выходу в сборном концерте, посвященном то ли Новому году, то ли Восьмому марта. Дверь распахнулась, и в гримерку влетели четверо угрюмых ребят. Они переодевались быстро и деловито, как рабочие перед сменой в литейном цеху.

Надев костюмы и улыбки, квартет выскочил на сцену, отчебучил номер, обкатанный уже тысячу раз, а потому ладно скроенный и лихой. Зал смеялся, долго хлопал. Парни выдали заготовленную бисовочку и нырнули обратно в гримерку.

— Ты и правда сын Стржельчика? — спросил, запинаясь и смешно подмигивая, один из них — Илья Олейников.

Ходила по Питеру такая сплетня, а я не разочаровывал.

Но в этот раз почему-то сказал правду:

— Нет, я сын Николая Первого.

Илья уже был известным, а обо мне могли сказать лишь то, что я служу в лучшем питерском театре. Кто я и как меня зовут, знали единицы. Впрочем, факт работы в Большом драматическом украшал любого актера. Украшал ли я театр, не знаю. Вряд ли. А эстрадника Олейникова вместе с партнером Ромой Казаковым не реже двух раз в год показывали по телевизору. Фразу «Вопрос, конечно, интересный…» из их скетчей помнят и по сей день.

«Почему Олейников выступает с квартетом и где Казаков?» — подумал я в тот вечер, но спросить не решился. Не слышал еще, что Рома сгорел от рака за пару месяцев. Илья очень ему помогал, маялся, что знает о болезни, а Казаков нет. Эта ситуация зеркально повторится у нас с Илюшей…

Лелик не раз признавался мне, что он актер, категорически не умеющий работать один. Поэтому для него смерть Ромы стала двойным ударом. Он потерял не только друга, но и партнера. И, вынужденный искать себе новое применение, оказался лидером квартета.

Я еще пересекался с лихой «четверкой» за кулисами, а потом уже встретился с одним Ильей на съемках фильма «Анекдоты» режиссера Виктора Титова. Мы обнялись, как старые приятели, хотя по-прежнему ничего друг о друге толком не знали.

У каждого из нас был пунктик — как бы проникнуть в кино. Илья комплексовал масштабнее: у эстрадного артиста шансов попасть в кадр куда меньше, чем у драматического. Тем не менее не снимали нас одинаково.

Мы любили кино больше, чем оно нас, и промучились этой неразделенной страстью почти всю жизнь.

Помимо Стржельчика, я похож на всех царей сразу, и в «Анекдотах» мне предложили роль царя: не то Николая Первого, не то Александра Первого — по количеству текста совершенно не принципиально, кого именно. А Илюша играл Максима Горького. Наличие усов, парика и соломенной шляпы создавало удивительное портретное сходство, которое мы обыгрывали впоследствии в «Городке».

В качестве сюжетной основы Титов использовал известные анекдоты про персонажей, которыми обычно бывает населен сумасшедший дом, — Василия Ивановича и Петьку, Маркса и Энгельса, Ленина и Сталина. Актерам, игравшим двоих последних, мы завидовали черной завистью: про них сочинили гораздо больше анекдотов, чем про царей и буревестника революции. В ту пору о пролетарском классике гуляла одна байка, известная всем с начальных классов школы, когда Ленин говорит Горькому после поцелуя с таким «голубым» прищуром: «А вы, Алексей Максимович, не горький, вы сладкий, вы о-о-очень сладкий». На что Горький отвечает нечленораздельным междометием. Вот и вся Илюхина роль, и он мне тоже завидовал — моя реплика в фильме была длиннее. Я произносил четыре строчки непонятного текста про Ленина на французском языке. Тирада заканчивалась веским русским определением «мудак».