Ника сама нашла губами его губы, ещё до конца не понимая, что ею движет. Благодарность или другое чувство. Сильное, спокойное, которое может подарить женщине далеко не каждый мужчина. А Стёпка, по всему выходило, мог…

Глава 16. Павел

Павел и сам не понимал, почему он испытывает неловкость.

Он шёл чуть впереди Мельникова, тот отставал буквально на полшага. Наверно, ему тоже было не по себе. Картина, которая открылась их глазам, когда они переступили порог гостиной, смутила обоих. Вернее, не сама картина, а неожиданное откровение, которое последовало за ней.

Павел никак не мог предположить, что Стёпка Васнецов, одноклассник Ники, которого он в общем-то знал уже бог знает столько лет, и который ему в целом нравился (нравился даже больше, чем Кирилл Шорохов, хотя Павлу и не очень приятно было это признавать), вдруг оказался сыном Мельникова. А сам Мельников очевидно вообще был не в курсе, с кем встречается его отпрыск, потому что растерянность на его лице, внезапная и ничем не прикрытая, говорила сама за себя.

— М-да, — Павел остановился.

Всё-таки это была не та ситуация, которую можно спустить на тормозах, и она требовала прояснений. Мельников это тоже понял и, притормозив, упёрся в Павла твёрдым, неприязненным взглядом. Своих чувств Олег не скрывал, да и сам Павел, впрочем, тоже. Даже удивительно, как им ещё до сих пор удавалось не переходить на личности во время всевозможных планёрок и заседаний. Но даже и без этого, частенько при их словесных баталиях в воздухе искрило так, что, казалось, ещё чуть-чуть и полыхнёт. И угораздило же Нику из всех возможных пацанов выбрать именно сына Мельникова.

— Я, если честно, даже не предполагал, что Стёпка… Степан то есть, твой… ваш сын.

Павел замешкался. Их отношения, которые никак не желали складываться, не давали ему выбрать верный тон. Несмотря на то, что Павел знал Мельникова уже давно, ещё со времён Анниной учёбы, что-то мешало им обоим перейти на «ты». Мешало ещё в юности, когда они сталкивались в коридорах больницы, где Анна с Мельниковым проходили практику, и куда Павел заглядывал при каждом удобном случае. Мельников уже тогда бесил Павла. Слишком заносчивый. Слишком красивый. Слишком умный. И всегда слишком рядом к Анне. Он и потом был рядом с Анной, все те долгие четырнадцать лет, когда Павел вычеркнул её из своей жизни.

Сейчас уже Павел знал, что Мельников был одним из тех врачей, которые организовали своё подполье, борясь, как могли, с его законом. Переправляя людей в Аннину больницу, подделывая документы. Вся эта тайная сеть была вскрыта, нет, не после ареста Бориса — в том, что касается Анны, её больницы и всей её деятельности, Борька молчал, как партизан — после ареста других. Тот же Кравец соловьём разливался, сдавая всех направо и налево, и, по правде говоря, Павлу пришлось нелегко, отстаивая перед другими членами Совета и саму Анну, и всех остальных врачей, кто так или иначе был в этом отмечен.

Ледовской и некоторые другие, тот же Величко, вечный оппонент Павла, требовали совершенно справедливого наказания, но Павел обещал Борису, что с Анной ничего не случится, да дело было в общем-то и не только в этом обещании…

— Врачей трогать не будем, — жёстко сказал он Ледовскому, раз и навсегда подводя черту под этим разговором. — А Мельников пойдёт на повышение.

— Тебе видней, Паша, — не стал спорить генерал. — Но я бы не стал торопиться. Что ты, в сущности, о нём знаешь?

Павел тогда отмахнулся от ремарки Ледовского, а сейчас вдруг поймал себя на мысли, что генерал прав — вплоть до сегодняшнего дня он вообще мало чего знал про Мельникова. Не знал даже, что тот женат. Что у него, оказывается, есть сын. Правда, носящий почему-то другую фамилию.

— Степан мне неродной, — Мельников словно услышал его вопрос. — Потому фамилии у нас разные, но это ничего не значит.

— Я понимаю, — кивнул Павел. — Вообще, Степан — хороший парень. Мне нравится.

Сказал и тут же осёкся под острым, чуть насмешливым взглядом Мельникова. Уж кто-кто, а Олег точно не нуждался в его оценке своего сына.

— Ладно, проехали, — Павел усмехнулся и быстро зашагал дальше, твёрдо глядя прямо перед собой.

***

Заседание Малого Совета было назначено на пять часов в его кабинете. Они с Мельниковым слегка задержались, отчасти, потому что слишком долго спорили у него дома, отчасти из-за этих детей, которых они застукали целующимися в гостиной. Все, кто должны были прийти, уже собрались. Павел обвёл взглядом присутствующих: генерала Ледовского, надменного Величко и невзрачного, щуплого Сергея Ставицкого, который при виде Павла, снял очки и, близоруко щурясь, стал быстро протирать их вынутым из кармана платком.

Генерал стоял у окна — стеклянной стены, уходящей в небо. Он слегка повернул голову, но с места не тронулся, так и остался стоять, сухой и прямой как палка. Величко, начальник производственного сектора, кивнул им, не поднимаясь с кресла. Он был самым старшим из всех присутствующих, даже старше генерала, и эти двое были бессменными членами Совета на протяжении последних лет двадцати точно, если не больше. С Величко у Павла отношения были не просто плохими — они были отвратительными. Даже Мельникова, по сравнению с ним, можно было назвать почти другом.

— Добрый вечер, Константин Георгиевич, — поздоровался Павел.

Поздоровался, как всегда, отдельно, выделяя Величко из всех остальных, то ли подчёркивая тем самым его значимость, то ли по старой привычке, которая осталась с молодости, когда Павел тушевался под одним только взглядом этого мастодонта.

«Вот выбрал себе соратников, — усмехнулся про себя Павел. — Величко, который на дух меня не переносит, и хлыща Мельникова, который даже не скрывает, что считает меня бездушной скотиной».

Только на Ледовского и можно стопроцентно опереться, ну да Серёжа Ставицкий ещё свой, как никак родственник, жаль только, что в Совете недавно и веса ещё не имеет. Хотя вот Мельников тоже недавно, а уже успел завоевать авторитет.

Павел покосился на Мельникова, который занял место рядом с Величко, ещё раз отметил привычную мельниковскую безупречность: гладко выбритое лицо, свежую, отглаженную рубашку, аккуратно застёгнутую на все пуговицы. Почему-то вспомнился Марат Руфимов, его совершенно задёрганный в последнее время вид, помятый и несвежий, чёрные взъерошенные волосы, островки плохо выбритой щетины, словно Марат всегда брился в потёмках. Марата он уже отослал вниз, время пришло, и сейчас там внизу вовсю кипела работа, пока ещё невидимая для всех остальных, но важная и значимая.

— Да, кстати, Руфимов снова не придёт? — у Величко было чутьё, как у зверя. Иногда Павлу казалось, что он читает его мысли.

— Марат на станции. Он там нужней, — это было правдой лишь наполовину, но Павел не стал уточнять, на какую. Обогнул стол и сел на своё место. — Алексей Игнатьевич. Присаживайтесь тоже. В ногах правды нет.

Дождавшись, когда старый генерал наконец сядет, Павел продолжил:

— Мы с Олегом Станиславовичем уже успели с утра обсудить кое-какие вопросы. Сейчас он подробно представит, что в ближайшее время нам необходимо сделать для больниц и для здравоохранения в целом. Я не могу сказать, что я со всем согласен, — Павел сделал паузу, посмотрел в сторону недовольного Мельникова и продолжил. — Но если Сергей Анатольевич даст своё добро с финансовой точки зрения, то что ж… но хотелось бы, по возможности, не залезать в производственный бюджет.

— Вот именно, — вставил Величко, а Ставицкий виновато улыбнулся.

Мельников, разложив перед собой бумаги — какие-то графики, длинные таблицы с цифрами — начал свой доклад. Как обычно, чётко и размеренно, не растекаясь мыслью по древу. Иногда, по ходу своей речи, доставал из лежащей рядом папки какие-то подтверждающие документы и пускал присутствующим по кругу. Павел отметил, как поморщился Величко, а после очередной представленной таблицы Серёжа опять достал свой платок и промокнул испарину.