Правда, я рассказала Никите. Но не всю правду. Что утешало и приводило меня в отчаяние.

Чтобы не думать об этом, я попивала своё шампанское и болтала с родителями, игнорируя встревоженные взгляды, которые бросали на меня Ник и его отец. Кирилл Анатольевич, в который раз, рассказал очередную смешную историю о своей работе и все дружно перешли к воспоминаниям о своих рабочих казусах.

Я же решила, что выдержу сегодняшнюю ночь, чего бы мне этого ни стоило. Ведь как встретишь Новый год, так его и проведёшь? Поэтому, мы будем встречать его весело и с огоньком. Кстати, что там с фейерверком?

Никита Демьянов

Я видел, как страдает Аня. Это было заметно по лёгкому дрожанию руки, когда она подносила к губам бокал шампанского. Какой уже по счёту?

По тому, как она фальшиво улыбалась родителям и насторожено посматривала на них.

Я не мог понять, почему другие не замечали того, что с ней творилось. А если и замечали, почему ничего не предпринимали? Я понимаю, что дальним родственникам всё равно, что творится с чужим ребёнком. Но родители…

После разговора с Димоном я понял, что друг решил не обращать внимания на переживания сестры, под предлогом: «и своих проблем навалом». И во мне закипала ярость…

Я зачарованно смотрел, как Аня говорит, смеётся и смешит остальных. Со стороны она выглядела расслабленной, но я прекрасно видел, как она напряжена. Или это в ней играет шампанское? За несколько минут до боя курантов, Аня поспешила выйти из гостиной и, я последовал за ней.

По пути к выходу она схватила бутылку шампанского, накинула пальто и вышла на улицу. Нашёл я её сидящей на ступеньках крыльца главного входа.

— Что? Золушка потеряла туфельку и не может идти дальше? — тихо сказал я, присаживаясь рядом и с трудом сдерживаясь, чтобы не обнять её.

— Золушка хочет напиться в одиночестве. — сипло ответила она и протянула мне откупоренную бутылку шампанского. — Будешь?

— Рано ты начала, — я сделал глоток и вернул бутылку ей. — До двенадцати ещё минут двадцать.

— Как раз, чтоб проводить старый год и встретить Новый уже навеселе…

— Ань, ты не хочешь напиваться.

— Никит, ты повторяешься, — вздохнула Аня. — Я просто хочу заглушить эту боль. Как в песне: «так проще, так легче»

— Ты хочешь поговорить об этом?

— Хм. — Аня улыбается одними уголками губ. — Смешно…

Сидя рядышком с ней, я не знал, что мне делать. Я чувствовал её боль. И мне не хотелось подталкивать её к разговору, но и чтобы она закрывалась в себе, мне тоже не хотелось.

— Так что? — я аккуратно взял из её рук бутылку. — Самое время проводить старый год и оставить всё плохое в нём.

— Не могу вспомнить, чтобы кто-то предлагал мне поговорить по душам, — немного погодя ответила Аня, смотря в небо. — Все просто решили, что я не хочу затрагивать эту тему. Что было справедливо. Я не хотела. Но они тоже избегали её. Знаешь, наше семейство обладает талантом притворяться, что ничего не случилось. Или скрывать свои чувства по этому поводу.

— Никогда не замечал.

— Ты практически часть этой семьи, но вместе с тем это никак не повлияло на тебя.

— Не уверен, что это так.

— Разве? — она смотрит на меня. — Мне всегда казалось, что ты прекрасно осознаешь свои недостатки и сильные стороны.

— Ты не права. — теперь моя очередь смотреть в небо. — Я только сейчас понял, что злился на отца, что тот пытался защитить себя от страданий. И что я обвинял его в…

Я запнулся, зная, что больше ничего не могу сказать. Вместо этого я сгрёб снег, скомкал снежок и, запустил его в лужу. Аня сделала глоток из бутылки и передала эстафету мне. Так мы в молчании наблюдали, как вода захватывает белоснежный снежок, превращая его в грязный комок снега. За нашими спинами слышалась музыка, хор голосов и звон бокалов.

— Мне кажется… — в этот раз я первый заговорил. — Ты считаешь, что я знаю себя, потому что что-то в тебе заставляет меня почувствовать, что я могу доверять тебе.

— Или тебе просто нужно выговориться. — хмыкает она в ответ.

— Нет, всё дело в тебе. — возражаю я.

— Это не правда. — качает головой.

— Нет, правда. Иначе почему бы я сидел тут с тобой после того, как твой братец предупредил меня держаться от тебя подальше?

— Что? Какого… — Аня замолчала, удивленно глядя на меня. — Он не имел права так поступать.

— Он переживает за тебя…

— Пф…

— Правда, мне непонятно, почему он делает это сейчас, когда уже слишком поздно, чтобы защитить тебя от страданий.

— Он не может защитить меня от жизни. Я влюбилась. Осталась с разбитым сердцем. — почему-то именно после этих слов, я почувствовал, как моё сердце начинает работать с перебоями. — И он всё это время поддерживал меня.

— Ему следовало узнать, что представлял собой твой парень. — Укол ревности всё-таки протыкает сердце острой иглой. — Он явно не подходил тебе.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. — цежу через зубы. — Ты сейчас здесь, страдаешь, а его рядом нет. Он был не пара тебе. И я могу поспорить, что ты знала об этом задолго до того, как вы расстались.

Она не ответила. Отвернулась и пригубила из горлышка. Я вдруг встревожился.

— Извини. Я зашёл слишком далеко. — Моё сердце теперь мучительно сжалось. — Просто я подумал…

— Что?

— Мне показалось, что ты больше не любишь его. Мне следовало…

— Да, — тихо перебила меня Аня. — Я в самом деле разлюбила его. — Она шумно вздохнула, закрывая лицо руками. — Я не могу забыть то, как он поступил со мной, но я больше не люблю его. — Аня подняла голову и посмотрела на меня. — Ты прав. Он не подходил мне.

— Тогда почему Димон не предупредил этого парня так, как меня? — прокашлявшись, спросил я.

— Может, способность предостерегать появилась у него только после его собственной помолвки?

— О нет, — рассмеялся я. — Он умел это делать и раньше. Я до сих пор помню наш разговор после того, как он застал нас с тобой целующимися. Если только это можно назвать разговором…

— Ты о чем? — повернулась ко мне удивленная Аня. В её глазах читалось смущение, злость и обида.

— Я…эм… — походу я дал лишка. А всё пузырики и свежий воздух. — Мы просто поговорили о том, насколько неприемлемым был мой поступок.

— Твой поступок? — повторила она и отодвинулась от меня. — Ты хочешь сказать, что поступил неприемлемо в тот день? — Аня резко поднялась с места. — Когда я обвила ногами твою талию, прижалась к тебе всем телом и умоляла — на словах и без слов, — чтобы ты отвёз меня к себе домой и…

— Аня, пожалуйста, — прервал я её, подрываясь на ноги и, чувствуя, как дрожат мои коленки. Я не вынесу, если она повторит эти слова ещё раз. Ведь я от них убегал целых пять лет. — Сегодняшний день тебе принес немало огорчений…

— Откуда ты знаешь? — подбоченилась она, махнув полупустой бутылкой.

— Аня…

— Нет, Ник. — Она ткнула пальцем, в руке, которой держала бутылку в мою сторону. — Я не стану проявлять великодушие. Я не буду притворяться, что меня не волнует то, что ты заблокировал мой номер. Или игнорировать тот факт, что вы с братом говорили обо мне как о какой-то вещи, а не человеке, способном принимать собственные решения. Или, — нахмурившись, Аня добавила: — Что ты, возможно, заблокировал меня именно после того разговора с Димой.

Я не удержался и коротко кивнул, подтверждая её догадку. Она в ответ закатила глаза и, тяжело выдохнув, бросила:

— Да какого черта меня это вообще волнует?

Аня запахнула пальто, крутанулась на своих шпильках и зашагала прочь. Хорошо хоть в дом. А то мало ли чего…

Анна Смирнова.

Все парни возмутительны. Раздражающие. Наихудшие существа. И просто самовлюблённые болваны. Как они могли? Один сказал. Другой решил. А меня кто-нибудь спросил?

Будь моя воля, я бы больше никогда не имела с ними дела. Или, по крайне мере, мне не пришлось бы сидеть за праздничным столом и смотреть на лица двух парней, хуже которых не было на белом свете.